Поэты Урала - Куштум Николай Алексеевич - Страница 4

4

Белла Дижур

ГОЛОС МАТЕРИ

Слово, сказанное от души, Правдой неподкупною согрето. Это слово через рубежи Пролетает с быстротою света. Вот и я свой голос подаю, Материнский, смелый и правдивый… Вспомним тех, кто умирал в бою, Чтобы наши дети были живы, Чтоб на всей земле цвести садам, Чтоб расти республике Китайской, Чтоб свободный трудовой Вьетнам С нами шел на праздник первомайский. Женщина! Сынов далеких мать! Ты живешь в Париже, в Риме, в Чили, Но нигде не смеешь ты молчать! Нас одни заботы породнили. Женщина! Ровесница моя! Мне тебя, быть может, век не встретить. Но сложилось так, что ты и я — Мы теперь за всех детей в ответе.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Что прошло? Мгновение одно Или три неповторимых года. Как это чудесно и смешно: Колется небритый подбородок. Я еще привыкнуть не могу К голосу, к движениям, к походке… В памяти еще я берегу Нежные ребяческие нотки. Чуть робею, если мы вдвоем, Будто ты чужой немножко маме, И нестройно песни мы поем С давними привычными словами. Новые повадки и черты Заслонили прежний облик сына… Это ты. Но это и не ты, В офицерском кителе мужчина.

Владислав Занадворов

ПОХОДНЫЙ РЮКЗАК

Над моей кроватью Все годы висит неизменно Побуревший на солнце, Потертый походный рюкзак. В нем хранятся консервы, Одежды запасная смена, В боковом отделенье — Завернутый в кальку табак. Может, завтрашней ночью Прибудет приказ управленья И, с тобой не простившись, Рюкзак я поспешно сниму… От ночлега к ночлегу — Лишь только дорога оленья, Да в мерцании сполохов Берег, бегущий во тьму. Мы изведали в жизни Так много бессрочных прощаний, Что умеем разлуку С улыбкой спокойной встречать, Но ни разу тебе Не писал я своих завещаний Да, по совести, что я И мог бы тебе завещать? Разве только, чтоб рукопись Бережно спрятала в ящик И прикрыла газетой Неоконченный лист чертежа, Да, меня вспоминая, Склонилась над мальчиком спящим, И отцом бы, и матерью Сразу для сына служа. Но я знаю тебя — Ты и рукопись бережно спрячешь, От людей посторонних Прикроешь ревниво чертеж И, письма дожидаясь, Украдкой над сыном поплачешь, Раз по десять, босая, Ты за ночь к нему подойдешь. В беспрерывных походах Нам легче шагать под метелью, Коль на горных вершинах Огни путевые видны. А рюкзак для того И висит у меня над постелью, Чтобы сын в свое время Забрал бы его со стены.

ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО

Лишь губами одними                            бессвязно, все снова и снова Я хотел бы твердить,                             как ты мне дорога… Но по правому флангу,                             по славным бойцам Кузнецова Ураганный огонь                      открывают орудья врага. Но враги просчитались:                          не наши — фашистские кости Под косыми дождями                           сгниют на ветру без следа, И леса зашумят                       на обугленном черном погосте, И на пепле развалин                             поднимутся вновь города. Мы четвертые сутки в бою,                                     нам грозит окруженье: Танки в тыл просочились,                                    и фланг у реки оголен… Но тебе я признаюсь,                             что принято мною решенье, И назад не попятится                            вверенный мне батальон… Ты прости, что письмо,                          торопясь, отрываясь, небрежно Я пишу, как мальчишка — дневник                                    и как штурман — журнал… Вот опять начинается…                           слышишь, — во мраке кромешном С третьей скоростью мчится                               огнем начиненный металл? Но со связкой гранат,                       с подожженной бутылкой бензина Из окопов бойцы                       выползают навстречу ему… Это смерть пробегает                            по корпусу пламенем синим, Как чудовища, рушатся                            танки в огне и дыму… Пятый раз в этот день                           начинают они наступленье, Пятый раз в этот день                            поднимаю бойцов я в штыки, Пятый раз в этот день                       лишь порывом одним вдохновенья Мы бросаем врага                         на исходный рубеж у реки! В беспрестанных сраженьях                                      ребята мои повзрослели. Стали строже и суше                            скуластые лица бойцов… …Вот сейчас предо мной                                  на помятой кровавой шинели Непривычно спокойный                             лежит лейтенант Кузнецов. Он останется в памяти —                             юным, веселым, бесстрашным, Что любил по-старинке                             врага принимать на картечь. Нам сейчас не до слез, —                              над убитым товарищем нашим? Начинают орудья                      надгробную гневную речь. Но вот смолкло одно,                            и второе уже замолчало, С тылом прервана связь,                            а снаряды подходят к концу… Но мы зря не погибнем —                            сполна мы сочтемся сначала, Мы откроем дорогу                            гранате, штыку и свинцу!.. Что за огненный шквал!                                Все сметает.                                              Я ранен вторично… Сколько времени прожито, —                                  сутки, минута ли, час? Но и левой рукой                       я наганом владею отлично, Но попрежнему зорок                           мой кровью залившийся глаз… Снова лезут, как черти!                          Но им не пройти, не пробиться… Это вместе с живыми                            стучатся убитых сердца, Это значит, что детям                            вовек не придется стыдиться, Не придется вовек                      и украдкой краснеть за отца!.. Я теряю сознанье…                      Прощай! Все кончается просто… Но ты слышишь, родная,                           как дрогнула разом гора? Это голос орудий                      и танков железная поступь, Это наша победа                      кричит громовое «ура!»