Жара в Аномо - Коваленко Игорь Васильевич - Страница 6

— Послушайте, мемсаб… уф!.. Я родилась в Англии, если для вас это представляет такой интерес.

— Настоящая англичанка? Изумительно! Но почему… ах, понимаю, вы частный сыщик. Ужасно жаль тех бедняжек. Полицейский, слава богу, не был женат, но у молодого инженера, говорят, осталось шестеро ребятишек, несчастные сиротки…

— Ребенок один. Крошечный мальчик. И я, повторяю, не сыщик.

— Вы знали погибшего?

— Да.

— То-то, я смотрю, вы очень страдаете из-за этого несчастья, — с глубоким сочувствием произнесла почтенная женщина. — Он был вашим родственником? Ах, простите, нет, конечно, вы же белая. Так что вас интересует?

— В какое время вам доставляют утренние пакеты из типографии?

— Фургон приезжает под утро, около трех. А что? — И тут же доверительно шепотом: — Никогда не поверю, но ходят толки, будто машина с убийцами выскочила вон из того посольства. Вы понимаете? Раннее утро, город пуст, скорость можно не ограничивать. Вы согласны? Машина с убийцами… ужас. Вы понимаете, какой ужас? Полная машина убийц!

— Заблуждаетесь, никто из советского посольства не выезжал в тот день раньше десяти. Никто из сотрудников. Абсолютно. А вот машина…

— Откуда вам известно? — быстро и с явным подозрением спросила хозяйка киоска. — Вы-то откуда знаете о таких вещах?

— Слышала от коллег. Интересовались. Да и по телевидению передавали.

— Предпочитаю газеты. Но и в них ничего вразумительного. Так что вы хотели сказать про машину русских, леди Маллигэн?

— Ее угнали в ту ночь.

— Боже!.. Кто?

— Это я и хочу узнать. Не одна, разумеется, — полиция, друзья пострадавших, общественность, в конце концов.

— Я все поняла, все поняла, — прошептала толстуха, пугливо озираясь. — В газетах действительно сплошная путаница. Только обещания о возмездии да требование немедленно поймать убийц. Извините, но вы работаете не лучше полиции. Где же хваленая оперативность, где нюх газетчиков?

— Но мы отклонились от главного. Я обещала не задерживать вас, поскольку вам ехать к вокзалу, да и ваш муж…

— Не беспокойтесь, мне очень интересно. И, признаюсь, я еще не замужем. А вы?

— Прошу вас, мемсаб, мне необходимо повидать вашего разносчика.

— Мальчишку? Зачем?

— Видите ли, в тот день, вернее, накануне вечером, один мой друг едва ли не последним покупал здесь газету у вашего помощника. Мальчик уже устраивался на ночлег. В киоске. Сегодня, когда речь снова зашла о происшествии, мой друг вспомнил об этом. Нужно ли объяснять, насколько важно расспросить мальчика…

— Мой служащий не ночует на предприятии, как и я, — уже в который раз прервала девушку толстуха, — лишь изредка я позволяю ему остаться, чтобы не прибегать к первому фургону бог весть откуда, особенно к воскресным выпускам. У меня система четкая, будьте уверены. Так вот. Действительно, в ту ночь он здесь спал. Я подчеркиваю, спал. Запершись и задернув шторку. Он мне поклялся, что спал крепко и слышать не слышал ни о чем до самого звонка типографского фургона. Повторяю вам, ему нечего сказать. А раз так, и полиции и репортерам необязательно совать нос в мое предприятие. И незачем бросать на нас тень, мы не какие-нибудь бездомные, чтобы спать здесь.

— Извините мою настойчивость, — мягко сказала Джой, — и все-таки помогите мне с ним встретиться. Не верится, чтобы он совсем, совсем ничего не слышал или не видел, когда в двух шагах от него разыгралась такая трагедия. Мой друг уверяет, что он явно не из тех мальчишек, которые способны безмятежно спать в киоске на центральной площади.

— Я отпустила его на несколько дней, он нездоров. Ребенок, что поделаешь.

— Где он живет?

— Оставьте ребенка в покое, — уже сердито бросила женщина, даже ногой топнула, всколыхнув свое мощное туловище и не менее мощную пирамиду из жестких волос на макушке. — Он ничего не знает, не слышал, не видел, он крепко спал, пока не приехал фургон. Вот его слова. Все. И не впутывайте дитя в эти ужасы. До свидания, милочка, мне пора, я опоздаю на автобус.

— Что ж… спокойной ночи.

Женщина удалялась. Рассерженная, она пересекала широкую площадь, словно плыла в отблесках неонового разноцветья, мерцая лоснящимся шелком платья, могучая, как океанский лайнер.

Джой опустилась на скамью в тяжелой задумчивости. Она настолько была погружена в свои мысли, что не заметила, как вернулась хозяйка киоска.

— Старые люди не любят связываться с полицией. Ни с гангстерами, ни с полицией. Ни с кем, кроме бога. Старые люди прожили жизнь, чтобы в конце обрести покой. Они видели в жизни все, что доступно глазам, слышали все, что доступно ушам. Да, да, да, они слишком запуганы прожитым. Что бы ни менялось вокруг, как бы ни менялось — им все нипочем. Вы согласны?

— Нет, — не сразу ответила Джой, удивленная и обрадованная неожиданным возвращением собеседницы. — Нет, не согласна.

От недавней дородной балаболки с глуповатым выражением лица и следа не осталось. Перед Джой стояла уставшая женщина с мудрыми, слегка прищуренными глазами, поникшая под бременем грузного, утратившего вдруг вызывающие очертания, обесформленного годами тела. Она смотрела на девушку со смешанным чувством сострадания и укора, говорила спокойно, медленно и внятно:

— Ваше право не соглашаться. У каждого свои принципы. Мне кажется, вы хорошая, умная и скромная, я вам доверяю. И я хочу вам помочь. Если это действительно поможет… поинтересуйтесь старым башмачником. Вон его окошко. Видите мансарду? Вот и отлично. Его старуха то и дело заглядывает ко мне перекинуться парой слов после обеда. Ну и пыталась намекнуть на что-то, не иначе связанное с тем, что вас интересует. Только мне это ни к чему, так ей и отрезала. А вы… хотя вряд ли удастся что-нибудь выудить из старика. Тут уже повсюду рыскали сычи, выпытывали у него, конечно. Впустую. Полиция неделикатна, вот что ей вредит. Думаю, и вам не повезет. Вам тем более — белой, хоть вы и друг.

— Очень прошу, мемсаб, если вам что-либо известно…

— Мне ничего не известно, — решительно прервала ее пожилая женщина, — и я ничего не говорила, совсем ничего. Просто тут живет старый, очень старый башмачник, кстати, самый образованный из всех на этой улице. Так вот, дети вроде моего помощника действительно могут себе позволить роскошь сновидений, старцы — нет, они цепляются за видения реальной жизни. Забудьте наш разговор. Простите мне и маленькую комедию. Прощайте.

— Спасибо, — запоздало промолвила Джой, провожая ее взглядом.

Переходя через площадь, толстуха настороженно озиралась, боясь не только помахать Джой на прощание рукой, но и просто оглянуться.

5

Бесшумно ступая по толстой, ворсистой ковровой дорожке, задерживаясь на каждой лестничной площадке перед зеркалом словно для того, чтобы проверить, на месте ли челюсть, потревоженная в баре кулаком вспыльчивого бродяги, Хриплый спустился в вестибюль. На ходу бросил усатому портье через плечо: "Порядок", — пнул ногой дверь-вертушку и оказался на тротуаре перед площадью.

Оставленная поливальной машиной лужица быстро испарялась, как капля воды на еще не остывшей сковородке, и вместе с ней исчезало, таяло пронзительно голубое отражение жужжащей вывески "Masaii hotel". И вот уже асфальт стал таким же сухим, как пятнадцать минут назад.

Хриплый ослабил галстук, сдвинул шляпу на затылок, заложил большие пальцы рук за пояс так, чтобы получше выглядывала из-за распахнутого пиджака шикарная рубаха, которую он только что получил в подарок от расщедрившейся пожилой дамы, приятельницы Вуда. Новую рубаху тотчас же надел, выбросив старую в мусорную корзину.

Даму он проводил, почтительно следуя чуть сзади, от "Кутубии" до самой двери ее номера в отеле. Теперь же мучительно размышлял, напрягая свой умишко, пытаясь понять, что свело его хозяина с этой надменной залетной аристократкой.

Размышлял он об этом, когда брел по тротуару, словно совершал беззаботный вечерний променад, улавливая мимолетные запахи духов, табачного дыма, мускатных орехов и винного перегара. Уличные попрошайки отскакивали от него, как мячики, получая чувствительные пинки. Визгливые призывы торговцев сластями тонули в шорохе и рокоте людского потока.