Леонардо да Винчи - Дитякин Валентин Тихонович - Страница 18

Жизнь во Флоренции при Великолепном начала тяготить и самого Леонардо. Он хорошо понимал, насколько он чужд двору правителя, насколько его занятия науками и техникой внушают подозрения. Особенно стало тяжело после того, как однажды, придя на мануфактуру, он узнал о

внезапном исчезновении его нового друга — Дамьяно. Куда девался этот человек, так привязавшийся к Леонардо, никто сказать не мог.

Был еще неприятный разговор с отцом Бартоломео, каноником церкви Санта-Мария Новеллиона, о занятиях Леонардо анатомией. Почтенный каноник долго «отечески» убеждал его не доискиваться до «сокровенных тайн» мира.

Леонардо слышал о Лодовико Моро. Это был ловкий авантюрист, ни перед чем не останавливавшийся для достижения своих целей, хитрый интриган, мастер закулисной дипломатии, человек жестокий и вместе с тем трусливый. Леонардо было известно, как путем лжи, обмана и интриг Лодовико стал опекуном своего племянника — миланского герцога Джан Галеаццо, веселого, беспечного, погруженного с головой в кутежи и охоту молодого человека.

Но Леонардо знал также и то, что Лодовико высоко ценил военную технику и инженерное дело. Поэтому Леонардо надеялся найти в Милане приложение своим силам.

* * *

Дорога круто поднималась в гору. Лошади, выбиваясь из сил, с трудом тащили тяжелую повозку с немногим имуществом, среди которого самым ценным был удивительный музыкальный инструмент. По словам старинного биографа Леонардо, Вазари, этот инструмент, в виде лошадиной головы, был сделан Леонардо собственноручно, большею частью из серебра. «Вещь странная и новая, обладавшая гармонией большой силы и величайшей звучностью». Леонардо вез ее в подарок Лодовико.

Леонардо спрыгнул с повозки и пошел пешком. Идти было хорошо: чистый воздух горных высот бодрил тело и душу. Все испытанные во Флоренции огорчения тускнели и скоро совсем померкли. Будущее представлялось полным ярких впечатлений, творческих удач, встреч с интересными людьми. Воображение рисовало новые большие полотна, грандиозные постройки, парки, украшенные статуями.

Дорога резко свернула направо, и всё вокруг изменилось как бы по волшебству. Тяжелая завеса тумана разорвалась, и в просветах далеко внизу сверкнула голубовато-серебряная лента реки. К ней справа и слева почти вплотную подходили круто падавшие, покрытые могучим лесом склоны. Последние клочья тумана бессильно цеплялись за торчавшие из ущелья острые скалы. А вдали, там, где ущелье расширялось в долину, играло, щедро заливая все расплавленным золотом, солнце.

Леонардо остановился и невольно залюбовался этой величественной картиной борьбы света с мраком.

Треск ломающихся сучьев и ветвей вывел его из раздумья. Леонардо повернул голову и увидел какое-то странное, мало похожее на человека существо, вылезавшее из чащи кустарника. Одежда на нем была разорвана в клочья, лицо в ссадинах, черные свалявшиеся волосы полны сухих листьев. Человек, видимо, был ранен: он припадал на правую ногу.

Леонардо с изумлением смотрел на незнакомца. Он много встречал людей — здоровых и больных, бедных и богатых, красивых и некрасивых, — но такого он видел впервые. Да было ли это существо, более похожее на лесного зверя, человеком?

Так они стояли друг против друга: молодой, красивый, изящно, даже богато одетый художник и ученый и жалкое, покрытое лохмотьями и грязью, в крови и синяках, затравленное, загнанное существо; только большие, полные ярости глаза говорили о том, что это тоже человек. В первый момент Леонардо от неожиданности даже подался назад и чуть не оступился.

— Осторожнее, синьор! Там даже костей не соберешь! — прохрипел незнакомец.

Леонардо повернул голову и вздрогнул: внизу чернела пропасть.

Откуда-то издалека донеслись звуки охотничьего рога и заливистый лай собак. Незнакомец втянул голову в плечи и беспокойно заметался.

— Это за тобой? — скорее сказал, чем спросил Леонардо.

Тот только молча кивнул лохматой головой.

— Эге-гей! Посторонись! — озорно закричал возница, поравнявшись с ними.

Он даже поднял кнут, чтобы хлестнуть бродягу, но Леонардо движением руки остановил его.

Мельком взглянув на незнакомца, который, казалось, весь превратился в слух, Леонардо подошел к повозке и пошарил в ней. На дорогу полетели старый камзол, штаны и сапоги.

— А ну, быстро... и вот сюда! — Он кивнул головой на повозку.

Незнакомец не заставил ждать. В мгновение ока сбросил он с себя лохмотья и быстро переоделся. Потом, сверкнув черными, глубоко запавшими глазами на Леонардо, скользнул в повозку.

Опоздай он на минуту, было бы уже поздно.

Из кустов выскочил огромный медиоланский пес. Длинная острая морда его почти касалась земли, налитые кровью глаза горели бешенством, рыжая шерсть стояла дыбом. Когда Леонардо сильным ударом ноги сбросил вниз, в ущелье, валявшиеся на земле лохмотья, пес яростно залаял и закрутился на месте.

На дороге показался всадник.

— Кто такой? — зычно крикнул он, с трудом сдерживая рвавшегося вперед коня.

Леонардо спокойно смерил взглядом всадника с головы до ног и неторопливо ответил:

— Флорентийский художник Леонардо да Винчи.

Всадник остановил коня и сорвал с головы пеструю шляпу:

— Прошу трощения, синьор! Скажите, вы не видели здесь, — он обвел хлыстом широкий круг, — бродяги? Мои собаки, синьор, почти схватили его...

— Кажется, он прыгнул туда. — Леонардо указал рукой на ущелье.

— А-а-а! — Всадник перегнулся в седле и посмотрел вниз. — Туда ему и дорога! Если бы вы, синьор, знали, сколько хлопот доставил нам этот негодяй! — Он сплюнул вниз и с явным удовлетворением прибавил: — Думаю, что теперь все кончено: оттуда не выскочишь!

Он приложил к губам рог и затрубил. Большой желтый пес, бегавший все время от дороги к обрыву, снова залаял и вдруг, навострив уши, подбежал к самому краю. Он готов был ринуться вниз.

— Назад, Беппо! Назад! — закричал всадник. — Что ты там нашел? А, понимаю, понимаю тебя, мой верный пес!

Внизу, зацепившись за куст терновника, чернели лохмотья бедняка.

— Счастливого пути, синьор! — И всадник, снова оглашая ущелье громкими звуками рога, поскакал дальше.

Только поздним вечером, когда горы остались далеко позади, Леонардо выпустил незнакомца из повозки. Они сидели в придорожной таверне и ужинали. Огромные ломти хлеба, целый круг сыра, большие куски жареного мяса один за другим исчезали во рту бедняка. Странно было то, что он не пил вина. Зато воды для него пришлось принести из колодца целое ведро.

Дожевав последний кусок, незнакомец отодвинулся от стола, встал и поблагодарил Леонардо.

— Вы спасли мне жизнь, синьор. Если хотите, возьмите ее...

Леонардо взглянул на него с удивлением.

— Кто ты? — спросил он.

Заикаясь, прерывая рассказ длинными паузами — видно, говорить долго было ему непривычно, — незнакомец рассказал обычную, одну из многих, историю бедняка.

Баттиста Вилланис, как он назвал себя, жил со своими стариками родителями в маленькой, сделанной их собственными руками избушке далеко в горах.

Прадед, дед, отец Баттисты были людьми свободными. Они пасли небольшое стадо на горных пастбищах, охотились и были сыты.

Так они жили много лет и прожили бы, надо думать, еще долго.

Земля, на которой сидели Вилланисы, перешла к графам Роверето. Новый управляющий, желая выслужиться перед графом, потребовал от горцев плату за пользование лугами, да не за один год, а чуть ли не за все последние сто лет. Вилланисы, как и многие другие горцы, отказались платить за старое, да если бы они и захотели заплатить, все равно было бы нечем. Тогда управляющий, тот самый, что встретился с Леонардо, бросил старика Вилланиса, отца Баттисты, вместе с другими в подвал замка, где тот от голода и побоев умер. Избушку в горах сожгли. Мать Баттисты умерла от горя и слез. Лишенный крова и пристанища, Баттиста ушел в лес и занялся охотой. Правда, охотился он не столько за дичью, сколько за управляющим. Попался, конечно. Его жестоко избили, бросили в тот же подвал, где умер отец. Так проходил месяц за месяцем.