Избранное - Фраерман Рувим Исаевич - Страница 94

И все идущие на войну по этой дороге с пучками торади пели песни, которым научились у русских, когда Советская Армия охраняла в стране покой. Они пели и радовались тому, что будет завтра, так как из города пришли добрые вести: врага погнали обратно на юг.

Но все же на сердце Ли Ок Ен было тревожно, и, вернувшись в свой новый дом, она до самого раннего утра сидела возле спящего сына, держа его за руку.

Маленький Ким Пен Гук продолжал ходить в школу, и Ли Ок Ен по-прежнему провожала сына. Но тревога не давала ей спокойно смотреть на море, на солнце, на небо и на прекрасные горы ее страны.

Враг убивал детей, бомбил города и селения, жег созревший рис и сады, уже приносившие урожай. Даже выходить в море, чтобы поймать хотя бы немного рыбы для пищи, стало опасно. Повсюду — и над дорогами и над морем — летали американские самолеты. Их сбивали корейские летчики в воздухе, их подбивали с земли артиллеристы выстрелами из своих длинных пушек, которые солдаты расставили повсюду, даже на огороде за домом Ли Ок Ен.

Но это длилось долго. Сушеной корюшки и риса, припасенных Ким Се Ченом, не стало у Ли Ок Ен, тем более что кругом и даже в ее деревне появилось много голодных людей и осиротевших ребят, которым она никогда не жалела горсти риса.

Она была добра. Она уступила им даже свой новый дом и бомбоубежище на огороде, вырытое ею глубоко среди камней.

Однажды утром, когда все дети уже сидели в классе и слушали учителя, американцы сбросили бомбу на школу, где учился маленький Пен Гук.

Весть об этом дошла до Ли Ок Ен в полдень, когда она выбирала рыбу из сетей. Она потеряла сознание и упала на гальку. Потом поднялась и побежала по дороге, по которой ходил в школу Пен Гук. Она бежала в своей белой чиме[60], без обуви. И под ноги кидались ей острые камни. Но она не замечала их, как не замечала и следов крови, оставляемой ею на этих камнях.

В школу она прибежала быстро, быстрее всех других женщин, спешивших к своим детям.

Ее мальчик был жив. Она нашла его в доме учителя Ан Се Ляна среди других детей, живых и невредимых, потому что тех, кто был убит или ранен, здесь уже не было.

Она схватила сына на руки и засмеялась от счастья, что видит его.

— Чему ты радуешься, Ли Ок Ен? — спросил ее учитель. — Тому, что твой сын жив? Но ведь другие убиты… Чему же ты радуешься?

Ей стало стыдно за свою радость.

— Ты прав, Ан Се Лян, — ответила она. — Я вижу, как народ мой терзают враги и как велико наше общее горе. Мой муж — член Трудовой партии. Он на войне сражается с жестокими и подлыми американцами. А я женщина! И ты видишь, мужество ко мне не приходит вовремя. Я могу быть только доброй. Но, наверное, я еще не так добра, как должен быть человек, который любит свой народ и хочет на земле мира. И вот я радуюсь, когда вовсе не следует радоваться.

Сказав это, она ушла из дома учителя и взяла с собой сына. Придя домой в фанзу, она открыла свой сундук, обитый медью, и достала из него одну только вещь — письмо, полученное ею с фронта, от мужа, всего лишь неделю назад.

Она спрятала его на груди, а людям, которые жили у нее в доме, сказала:

— Враги наши, американцы, лишили нас пищи, одежды и дома. Так живите в моем, пока я не вернусь. А если не вернусь, живите в нем всегда. Вот вам ключи от моего сундука. Вы найдете там чашки из тонкой меди, разноцветную шерсть и белое, белее, чем зерно миндаля, полотно. Я сама белила его для своих детей, которых ожидала в будущем. Сейчас не это имеет цену.

Потом она ушла вместе с сыном по дороге, ведущей в город, взяв с собой немного пищи.

Людям, которых она встречала по дороге, она показывала письмо мужа и спрашивала, где его найти.

Одни брали в руки это письмо и качали головой, другие просто советовали ей вместе с сыном вернуться обратно домой.

Но она все шла и шла вперед, мимо разрушенных американцами городов, мимо свежих могил, мимо дымящихся развалин и развороченных бомбами ям с окровавленными камнями. Она шла на юг, пока ей не стали попадаться солдаты.

Они охотнее, чем другие, разглядывали письмо ее мужа и показывали дорогу, посылая ее еще дальше.

Наконец она все-таки нашла своего мужа среди солдат — бывших рыбаков, которых она когда-то провожала по своей любимой дороге.

Они отыскали Ким Се Чена где-то впереди, на линии огня, среди взрывов, и сказали ему, что к нему пришла жена с сыном.

Он не удивился нисколько. Удивление, как он думал, было бы недостойно ни рыбака, ни солдата.

Он пришел перед вечером, когда бой уже стих, и ласково взял ее за руку. А другой рукой поднял сына и посмотрел, намного ли он вырос за это время.

— Вы, наверное, пришли, чтобы повидать меня, — сказал он. — Это хорошо! Но скорее уходите отсюда. Тут убивают каждую минуту. Американцы сами не хотят покинуть нашу землю, хотя мы постоянно говорим им о мире.

— Я ведь тоже пришла сюда, чтобы сказать им о мире. Сердце мое не выносит так много зла на земле.

— Я знаю, какой ты хочешь быть доброй, чане, — ответил ей муж. — Но если ты хочешь остаться, тебе все-таки надо научиться стрелять. А ты женщина.

— А разве ты не научил меня править парусом в бурю, хотя я всегда была женщиной?

Она сказала правду. И Ким Се Чен стал просить своего командира оставить здесь Ли Ок Ен с сыном.

Командир долго не решался это сделать. Но он был старый партизан, простой крестьянин, и наконец решил, что если человек хочет прогнать врагов с родной земли, то не следует ему в этом мешать. Пусть это даже будет и слабая женщина.

И он оставил Ли Ок Ен, тем более что Ким Се Чен был очень храбрый солдат, лучший стрелок из противотанкового ружья и подстрелил уже немало американских танков.

Как ей было ни трудно, но Ли Ок Ен научилась стрелять из этого ружья. Глаза ее видели зорко и так далеко, как не мог видеть и сам Ким Се Чен. Кроме того, она носила за ним патроны для его ружья, табак и трубку и даже противотанковые гранаты, которые научилась бросать так же метко, как и он.

А сына они не стали учить ничему. У мальчика еще не было силы, чтобы поднять тяжелое ружье или бросить гранату. Но зато он подавал воду и все, что нужно во время боя. И при этом бросал навстречу американским танкам камешки, которые одни только приходились ему по руке.

Так они сидели втроем в одном из передних окопов, неустанно глядя вперед, откуда могли появиться американские танки.

Окоп их был тесен, вырыт в мокрой глине, на дне его стояла вода, но Ли Ок Ен он казался просторным и красивым, так как стал ее вторым домом.

Вместе с Ким Се Ченом и другими бойцами, находившимися неподалеку, они отразили за два дня две танковые атаки американцев, которые пытались закрепиться на этом участке.

А на утренней заре третьего дня началась новая атака врагов.

Танки показались из-за холма. Они ползли, стреляя на ходу, страшные, железные, не похожие ни на что живое.

Ким Се Чен поджег только один танк и был тут же убит осколком снаряда. Ли Ок Ен взяла ружье мужа и выстрелила, на этот раз не целясь. И не попала. Ее заметили и обрушили на нее огонь танковых пушек. Она была тяжело ранена и не могла уже владеть ружьем. Да и патронов к ружью больше не было. Но она не потеряла сознания. Не потеряла она и ясной мысли, хотя кровь, не останавливаясь, текла из ее ран.

Но Ли Ок Ен была простая женщина. Видя свою смерть так близко, она прежде всего поманила к себе сына, чтобы телом своим прикрыть его от огня.

Но тут она подумала, что уже не может его спасти. Она знала хорошо, что американцы никого не жалеют в ее стране. Они не оставят в живых и Пен Гука, который мог бросать навстречу их железным танкам только легкие камешки, подобранные им с земли. И, подумав об этом, Ли Ок Ен ясно представила себе и свою собственную близкую уже смерть и смерть сына, которого прижимала она к своей груди.

Тогда Ли Ок Ен спросила себя: «Не наступило ли как раз то время, когда мужество должно прийти ко мне? Я долго ждала этого часа».

60

Чиме — юбка, сделанная из большого прямоугольного куска материи.