Мост через вечность - Бах Ричард Дэвис - Страница 41

Я держу на дистанции всех, вук! Это не значит, что именно тебя. Просто я никому не позволяю слишком приблизиться ко мне. Не хочу ни к кому привязываться.

«Почему?» – в ее голосе звучала досада. Это происходило все чаще и чаще. Ни с того, ни с сего, она могла обидеться на меня из-за пустяка, и наша беседа внезапно обрывалась. «Что такого ужасного в том, чтобы привязаться к кому-либо?»

А что, если, возлагая чересчур большие надежды на одну женщину, потом ее потеряешь? Допустим, что я знаю ее, затем вдруг оказывается, что она совершенно не такая, и я вынужден, возвращаться к чертежной доске и все начинать заново. В конце концов, приходишь к мысли, что никого нельзя узнать глубоко, разве только самого себя, да и то весьма приближенно. Единственное, во что я согласен поверить, это в то, что все – такие, какие они есть. И если вдруг они время от времени буквально взрываются от гнева, лучше всего немного отступить, чтобы остаться целым. Это же очевидно, как вчерашний день, не так ли?

«Но тогда я стану не так независим, как мне бы хотелось», – ответил я вслух.

Она наклонила голову и пристально на меня посмотрела. – « Ты сказал мне самую истинную правду?»

Бывают моменты, – подумал я, – когда присутствие лучшего друга, умеющего читать мысли, и в самом деле становится в тягость. – «Мне, пожалуй, пора. Как раз время уехать и побыть одному, хотя бы недолго».

«Вот-вот, – вырвалось у нее. – Давай, беги! Все равно, хоть ты и здесь, тебя здесь нет. Я не чувствую тебя. Ты здесь рядом, – а я не чувствую тебя».

«Лесли, я не знаю, что с этим поделать. Я думаю, что мне пора. В любом случае, яхту нужно перегнать к Ки Уэст. Вернусь во Флориду, посмотрю, как там дела».

Она нахмурилась. «Ты говорил, что не мог провести с одной женщиной более трех дней, тебя душила скука. Мы месяцами были вместе, мы плакали, когда приходилось расставаться! Мы оба были счастливы, как никогда. Что произошло, что изменилось?»

Ворон покинул свое место на мачте, и, слегка повернув штурвал влево, я вернул его в прежнее положение. Н-да, если удерживать его так всю ночь, к утру окажешься где-то около Юкатана, – подумал я, – а вовсе не на пути в Ки Уэст. Следуй неизменно за одной и той же звездой и обнаружишь, что не только сбился с пути, но и вовсе потерялся.

Черт возьми, Ворон, ты что, на ее стороне? Я так тщательно разрабатывал эту замечательную систему, эту первоклассную модель совершенной женщины, и все шло как по маслу, пока не вмешалась Лесли, задавая вопросы, о которых я не осмеливался даже думать, а еще меньше – отвечать. Конечно, леди, я бы хотел Вас любить, что последует за этим с Вашей стороны?

А что, если бы я сейчас упал за борт? Океан бы отозвался зеленым фосфорическим всплеском. Вот еще секунду надо мной проплывает моя яхта, в следующее мгновение до нее уже не дотянуться, еще немного, и она исчезает в темноте; огоньки, разбуженные ею, меркнут.

Я поплыл бы к берегу, – вот что бы было. Он едва ли в десяти милях отсюда. Если я не смогу проплыть десять миль в теплой воде, то, пожалуй, заслуживаю роли утопленника.

Ну, а за тысячу миль? Тогда как? Когда-нибудь, Ричард, – сказал я себе, – ты научишься сдерживать свои дурацкие мысли. Они – словно вопросы настырного мальчика, с которыми он пристает к приземлившемуся на его луг бродячему пилоту.

– Мистер, а что Вы будете делать, если мотор заглохнет?

– Ну, тогда я просто спланирую и приземлюсь, мой друг. Самолет прекрасно планирует, и для этого ему мотор не нужен.

– Ну, а что вы будете делать, если крылья отвалятся?

– Если отвалятся крылья, мне конечно же, придется выпрыгнуть с парашютом.

– Ага, а что, если парашют не раскроется?

– Тогда я постараюсь упасть в стог сена.

– Ну, а что, если кругом одни камни?

Дети – они сама беспощадность. И я был таким. Такой я и поныне:

Ну а что, если бы я все-таки был за тысячу миль от берега? Какой я все же любопытный! Ребенок, живущий во мне, хотел бы прямо сейчас сбегать и разузнать, что там – по ту сторону смерти. Пожалуй, на это у меня еще будет время. Я вполне справился со своей миссией, написав книги, но, возможно, один-два урока все еще поджидают меня здесь, по эту сторону смерти.

Как любить женщину, например. Ричард, помнишь, как ты оставил жизнь бродячего пилота, чтобы найти настоящую любовь, родную душу, лучшего друга на все времена. Кажется, что это было так давно. Каковы шансы, что все, что я узнал о любви – неверно, что есть одна женщина в целом мире?

Подул ветер. Яхта накренилась на правый борт. Я отпустил Ворона и взял по компасу курс на Ки Уэст.

Интересно, почему так много пилотов любят ходить под парусом? Самолеты обладают свободой в пространстве, яхтам присуща свобода во времени. Дело не в них самих, а в той раскрепощенности, которую они олицетворяют. Не самолет привлекает нас, а сила и мощь, которые ощущаешь, управляя его полетом. Не кеч, сверкающий своими парусами, а ветер, приключения, проникновенная чистота жизни, которой требует море, требует небо.

Жизнь, неподвластная принуждению извне. Хочешь – можешь плавать на oeb% годами.

Яхтам подвластно время. Самолет, как ни старайся, не удержишь в воздухе дольше нескольких часов. Не изобрели еще самолеты, которые чувствовали бы себя во времени так же свободно, как яхты.

Общаясь с другими женщинами, я оставался свободен. Чем Лесли лучше? Они не предъявляли мне претензий за то, что я не подпускаю их близко к себе, что ухожу, когда вздумается, почему же она это делает? Разве она не знает? Если быть слишком долго вместе, исчезает даже вежливость. Мы проявляем больше учтивости по отношению к посторонним, чем к собственным женам и мужьям. Люди, связанные друг с другом узами, – словно голодные собаки, грызутся за жалкие объедки. Даже мы. Ты повысила на меня голос! Я пришел в твою жизнь вовсе не затем, чтобы злить тебя. Если такой, какой я есть, я тебя не устраиваю, просто скажи, и я уйду! Если быть вместе слишком долго, не остается ничего, кроме оков, обязанностей, ответственности – ни восторженности, ни приключений – нет уж, спасибо!

Прошло несколько часов, и далеко на юге появилось едва заметное зарево. Не зарево рассвета. Это высоко в небе от уличных огней Ки Уэста светился туман.

Как ни крути, а под парусом плывешь слишком медленно, – подумал я. – В самолете все просто: надоело быть здесь – он мгновенно унесет тебя за тридевять земель. Из яхты, если надоест, даже приземлиться и выйти нельзя. Не спустишься, если забрался слишком высоко, не поднимешься, если оказался слишком низко. У кораблей всего только одна высота. Никаких перемен. Скучно. Перемены несут приключения, неважно, яхт они касаются или женщин. Какие еще есть приключения, кроме перемен?

У нас с Лесли сложились определенные правила дружбы: полное равенство, свобода, вежливость, уважение, никто ни о ком не делает поспешных выводов. Правила для нас обоих, без исключений. Если они больше не устраивают Лесли, почему бы ей не сказать мне об этом? Дело принимает чересчур серьезный оборот.

Она, конечно, скажет: «Неужели, Ричард Бах, в твоей жизни не найдется места ни для чего, кроме правил?» Если бы я мог просто сказать «нет» и уйти от нее! Если бы можно было прямо сейчас поговорить с ней об этом!

Если бы яхты были хоть чуточку быстрее, если бы они могли летать!

Несчастный, жалкий мир. Мы отправляем людей на Луну, но не в состоянии построить летающую яхту.

Двадцать восемь

– Ты готов, вуки? – спросила она.

Я снова провожу с ней слишком много времени, – подумал я. – Слишком много. Она словно микросхема. Все, чего она касается, приходит в порядок, все становится просто и ясно. Я по-прежнему ослеплен ее красотой. Жизнерадостная, нежная, любящая: Но мои правила гласят, что проводя слишком много времени с одной женщиной, я разрушаю себя. А с ней я провожу слишком много времени.

– Так ты готов? – переспросила она. На ней был ворсистый костюм янтарного цвета, шею облегал золотистый шелк. Волосы она зачесала назад в расчете на длительную деловую встречу.