Мост через вечность - Бах Ричард Дэвис - Страница 43

Полные надежды, мы покинули офис адвоката.

– Лесли? – вырвалось у меня, когда мы выходили из здания и я придерживал для нее открытую дверь.

– Да, Ричард? – откликнулась она.

– Спасибо.

– Не стоит благодарности, вуки, – ответила Лесли. – Совершенно не стоит!

Двадцать девять

– Ты не смог бы приехать, вуки? – В ее голосе, долетавшем до меня из телефонной трубки, звучала слабость. – Боюсь, что мне понадобится твоя помощь.

– Прости, Лесли, я буду занят вечером. Почему мне было так неловко говорить ей все это? Я знаю правила. Я создаю правила. Без них мы не можем оставаться друзьями. По-прежнему было больно, говорить, хотя и по телефону.

– Вук, я чувствую себя просто ужасно, – призналась она. – у меня головокружение и слабость, и мне было бы намного легче, если бы ты был здесь. Станешь ли ты моим доктором, пришедшим, чтобы вылечить меня?

Ту часть моего существа, которая желала прийти на помощь, я запихнул в чулан и запер дверь на замок. – Я не могу. Вечером у меня свидание. Завтра – пожалуйста, если ты не против:

– У тебя свидание? Ты выбираешься на свидание, когда я нездорова и нуждаюсь в тебе? Ричард, я не могу поверить:

Должен ли я был добавить еще что-нибудь? Наша дружба не была собственнической. Она была открытой, основанной на нашей взаимной свободе, когда каждый из нас мог уйти от другого куда бы то ни было, как только пожелает, по какой-либо причине или при ее отсутствии. Теперь же я был напуган. Длительное время я не встречался в Лос-Анжелесе ни с какой другой женщиной. Мне казалось, что мы катимся к само собой разумеющейся женитьбе, что мы забываем о том, что наше время-порознь необходимо нам так же, как время-вместе.

Свидание должно было состояться. Если я обязан быть с Лесли только потому, что нахожусь в Лос-Анжелесе, то что-то не так в нашей дружбе. Если я променял свою свободу на то, чтобы быть с той, которую я выбрал, то наше стремление к единению потерпело крах. Я заклинал ее понять меня.

– Я могу побыть с тобой до семи, – предложил я ей.

– До семи? Ричард, ты не слышишь меня? Ты нужен мне. Мне необходима твоя помощь прямо сейчас!

Почему она давила на меня? Было бы гораздо лучше, если бы она сказала, что чувствует себя вполне превосходно и что надеется, что я хорошо проведу время. Поступила бы наперекор себе. Разве подобные вещи ей не известны?

Это роковая ошибка! Я не поддамся давлению и не позволю превратить себя в собственность никому, нигде, ни при каких условиях!

– Извини. Если бы я знал об этом раньше. Сейчас уже поздно что-то отменять. Я не вижу в этом смысла и не хочу этого делать.

– Неужели она так много для тебя значит? – спросила она. – Кто она b* o? Как ее зовут?

Лесли ревновала!

– Дебора.

– Неужели Дебора так много значит для тебя, что ты не можешь позвонить ей и сказать, что твоя подруга Лесли больна, и спросить, не будет ли она против перенести ваше неотложное свидание на завтра, или на следующую неделю, или на следующий год? Неужели она такой важный для тебя человек, что ты не можешь ей позвонить и все это сказать?

В ее голосе звучала боль. Но сделать то, о чем она просила, означало уязвить мою независимость. И ее сарказм тоже не помог.

– Нет, – сказал я. – Она не такой важный человек. Для меня важен принцип, который она воплощает, – что мы свободны проводить время с тем, кого выбираем:

Она залилась слезами. – Будь проклята твоя свобода, Ричард Бах! Я работаю не покладая рук, чтобы твою проклятую империю не смели с лица Земли, я ночей не сплю, все беспокоюсь, что есть еще какой-то выход, который я не продумала, о котором никто не знает: чтобы спасти тебя: потому что ты так много значишь: Я так устала от этого, что едва могу подняться на ноги, и ты не побудешь со мной, когда я в тебе нуждаюсь, потому что у тебя свидание с какой-то Деборой, с которой ты едва познакомился, которая воплощает какой-то идиотский принцип?

Сквозь стальную стену толщиной в метр я промолвил.

– Да, это так.

В телефонной трубке надолго воцарилась тишина.

Ее голос стал другим. Ревность и боль исчезли, она сказала тихо и спокойно:

– Прощай Ричард. Приятного свидания.

И пока я говорил: – Спасибо, что ты понимаешь, как важно: – она повесила трубку.

Тридцать

Ее телефон не отвечал ни на следующий день, ни днем позже. А еще через день я обнаружил вот это письмо:

Среда, вечер, 21/12 Дорогой Ричард!

Я не знаю, как и с чего начать. В поисках пути я долго и трудно думала, и мне приходили в голову самые разные идеи:

В конце концов, меня посетила одна мысль, музыкальная метафора, которая помогла мне отчетливо ощутить если не удовлетворение, то хотя бы понимание. И этим образом я хочу поделиться с тобой. Поэтому, пожалуйста, побудь со мной на этом очередном, уроке музыки.

Наиболее распространенной формой больших классических произведений является сонатная форма. Это – основа почти всех симфоний и концертов.

Соната состоит из трех главных частей: экспозиция или вступление, в котором показаны и представлены друг другу маленькие идеи, темки, фрагментики; развитие, в котором эти крошечные идеи и мотивы тщательно исследуются, углубляются, часто путешествуют от мажора (радости) к минору (грусти) и наоборот, они совершенствуются и соединяются в сложные сплетения, пока наконец на смену им не придет финал, и он является итогом, чудесным выражением полной, зрелой завершенности, которой достигли крошечные идеи в процессе развития.

Какое отношение все это имеет к нам, спросишь ты, если, конечно, еще не догадался сам.

Я вижу, что мы зациклились на вступлении. Поначалу все было естественно и просто восхитительно. На этом этапе каждый проявляет то лучшее, что скрыто в нем: озорство, обаяние, он желаем и желает, интересуется и интересует. В этот период ты ощущаешь, что тебе невероятно хорошо и что ты способен любить, как никогда ранее, потому что не нуждаешься в мобилизации всей своей защиты. Поэтому в объятиях твоего партнера находится душевное создание, а не гигантский кактус.

Это время наслаждения двоих, и, без сомнения, каждый изо всех сил пытается превратить свою жизнь в сплошные вступления.

Но вступления не могут продолжаться бесконечно, просто невозможно переживать их вновь и вновь. Вступление должно развиваться и совершенствоваться – или же скончаться от однообразия. Ничего подобного, не согласишься ты. Можно уходить прочь в погоне за переменами, обретать их, находить других людей, другие места, чтобы возвращаться к прежним отношениям, как если бы они начинались сначала, и постоянно штамповать новые и новые вступления.

Мы прошли затянувшийся ряд повторяющихся вступлений. Иногда нас разделяли неотложные дела – и это было необходимо, – но при этом таким близким людям, как мы с тобой, вовсе не следовало напускать на себя строгость и суровость. Некоторыми вещами управлял ты, стараясь предоставить самому себе все больше возможностей для возврата к желанной новизне.

Очевидно, стадия развития для тебя – проклятие. Потому что здесь ты можешь внезапно обнаружить, что у тебя есть всего лишь коллекция жестко ограниченных идей, которые, как ни старайся, нельзя воплотить, или, – что даже хуже для тебя, – что ты творишь ростки чего-то замечательного, – симфонии. А в этом случае предстоит потрудиться; достичь глубины, бережно соединяя отдельные части целого, чтобы они обогатились сами и обогатили друг друга. Я думаю, что эта аналогия соответствует тому моменту в написании книги, когда ты либо берешься за раскрытие главной темы, либо отказываешься от нее.

Без сомнения, мы зашли гораздо дальше, чем ты когда-либо предполагал. И мы остановились как раз в тот момент, когда, как мне казалось, нам предстояли новые закономерные и прекрасные шаги. Я видела, что наше с тобой развитие постоянно откладывается, и пришла к выводу, что в раскрытии нашего творческого потенциала мы не пойдем дальше судорожных попыток, так никогда и не воспользовавшись поразительным сходством наших интересов, – независимо от того, сколько времени мы будем вместе, нам будет чего-то недоставать. Поэтому наше развитие, которым мы так дорожим и о возможности которого знаем, становится невозможным.