«Я просто применяю здравый смысл к общеизвестным фактам» - Сагамори Яшико - Страница 13

Такие друзья

Думая об американcких евреях, невозможно не вспомнить их самых трагических героев, супругов Розенберг. Они — убедительный пример того, как любое ничтожество может изменить ход мировой истории. Вся вторая половина ХХ века прошла под знаком Холодной войны и гонки вооружений между сверхдержавами. Никто — ни один президент, ни один генеральный секретарь, ни один генерал по любую сторону Железного занавеса — не может считать это своей заслугой в большей степени, чем Джулиус и Этель Розенберг, несмотря на то, что ни один негодяй мирового масштаба не выглядел так скучно, как эта пара. Их обвинители были безжалостны и не всегда скрупулезно придерживались правил. Это дало американским либералам предлог упрямо, одно десятилетие за другим, отстаивать невиновность Розенбергов. Они и сегодня это делают, хотя и не так громко, как до того, как КГБ обнародовало хранившиеся в архивах Лубянки доказательства их предательства.

Я не сомневаюсь, что Розенберги действовали из самых благородных побуждений, передавая американские атомные секреты злейшим врагам Америки и всего мира. По крайней мере, они сами считали свои побуждения благородными. Но что мне до их побуждений, если их действия объективно нанесли непоправимый вред моей стране?

Давайте зададим американским евреям простой вопрос. За всю историю Диаспоры нигде (за исключением, быть может, только Германии до прихода нацистов к власти) евреи не жили в такой безопасности, в таком достатке, в такой гармонии с остальным населением страны, как в Соединенных Штатах сегодня. Почему мы так стремимся повредить этой стране?

Что мы, самоубийцы?

Нет, мы — евреи, и наша религия, в отличие от ислама, запрещает самоубийство. Но в то же время мы, в большинстве своем, либералы.

Я понимаю, что либеральные взгляды выглядят куда привлекательней моих, так же, как, скажем, Розенберги выглядят гораздо привлекательней на портрете работы Пикассо, чем на фотографиях. Например, я знакома с либеральной дамой, которая серьезно считает, что любовь к животным может исправить даже самых закоренелых преступников. Я, в отличие от нее, цинично верю в действенность смертной казни. Что же касается любви к животным, то я не просто верю, я знаю, что она так же не может исправить преступника, как и исцелить, ну, скажем, множественный склероз, хотя домашнее животное, безусловно, может помочь больному ненадолго отвлечься от своих страданий. Но зачем мне нужно отвлекать преступника от его страданий? Пусть себе страдает, он заслужил. В то же время, я не строю себе иллюзий: улыбающийся Тимоти Маквей с болонкой на коленях выглядел бы куда привлекательней, чем еще теплый Тимоти Маквей, уставившийся невидящими глазами в потолок камеры, где его только что казнили. Но можем ли мы пренебрегать опасностью, что решение проблемы преступности посредством болонки может привлечь подражателей? Дело-то нехитрое: купил удобрений, смастерил бомбу, убил несколько сот человек, поиграл с собачкой, купил удобрений… Нет, они правильно сделали, казнив его. Честно говоря, я даже испытала некоторое уважение к г-ну Маквею, когда он, отказавшись от бесконечных обжалований, принял свое заслуженное наказание без раскаяния, но со спокойным мужеством солдата, которым он оставался до самого конца.

К сожалению, вообразить картину трогательного слияния преступников с фауной невозможно без некоторых технических деталей. Вот, скажем, какой конкретно вид животных смог бы исправить Ленина? Гитлера? Супругов Розенберг? Осаму бин Ладена? Проблема усугубляется тем, что моя либеральная знакомая является защитницей прав животных. Сама я не захотела бы проводить свои дни в компании подобных типов. Не обернется ли целительная любовь преступников к животным жестокостью первых по отношению к последним? Есть ли у нас право пренебрегать интересами наших меньших братьев, используя их как бездушные, бесчувственные инструменты для достижения наших антропоцентрических целей?

Если пенологическая теория моей либеральной знакомой верна, то выбор вида является важнейшим фактором для успеха процедуры. Возьмите, к примеру, арабов. Арабы любят своих верблюдов с тех пор, как Авраам указал на дверь Агари с ее ублюдком. Люди, знакомые с арабскими обычаями, говорят, что многие арабы любят своих верблюдов больше, чем других членов семьи. Никто никогда не слышал, чтоб араб в гневе убил верблюда, в то время как убийство дочерей и сестер для поддержания семейной чести случается у них чаще, чем понос. Рассказывают также, что, благодаря исключительно строгой морали, делающей любовь арабов к арабкам практически невозможной, арабы утешаются любовью к овцам, козам, ослам и другим сельскохозяйственным животным. Несмотря на это, зверское убийство беззащитных людей остается их национальным видом спорта. Рассуждая логически, отсюда следует, что либо любовь к животным не заменяет ни тюрем, ни войн, либо арабы неправильно выбрали себе животных для любви. Я бы предложила проверить, как повлияют на них ядовитые змеи и голодные крокодилы. То немногое, что я знаю про вирус Эбола, тоже звучит перспективно, но я не уверена, считаются ли вирусы животными. Как по вашему, есть у вирусов права?

Не упускайте также из виду, что если любовь к животным может помочь, то она может и повредить. Так, например, большинство людей, имеющих дело с верблюдами, — мусульмане. Уж не верблюды ли виноваты в джихаде? Буддисты-монголы являются исключением, но это, возможно, потому, что они, вместо того, чтобы любить своих верблюдов, обращаются с ними, как со скотом.

Нет, честное слово, я не выдумала либеральную идиотку. Прошу прощения, полезную идиотку. В. И. Ленин, несмотря на склонность к массовым убийствам, был чрезвычайно остроумным человеком. Он называл либералов полезными идиотами. Они полезны делу, против которого выступают; они идиоты, потому что их так легко убедить действовать себе во вред.

Нанесение вреда делу, за которое они борются, является определяющей характеристикой любого либерального движения. При этом либералы всегда стараются решить самые жгучие проблемы общества.