«Я просто применяю здравый смысл к общеизвестным фактам» — 2 - Сагамори Яшико - Страница 8

Но давайте вернемся в Гитмо, где события развиваются своим чередом.

Пленный поднял голову и плюнул ей в лицо…

Следовательница вышла из комнаты и спросила у мусульманина-переводчика, что она может сделать, чтобы заключенный не мог искать поддержки у своего бога. Переводчик порекомендовал ей сказать заключенному, что у нее менструация, прикоснуться к нему, а затем отключить воду в его камере, чтобы он не мог помыться.

Строгая интерпретация мусульманских законов запрещает мужчине прикасаться к женщине, которая не является его женой или близкой родственницей. Во время менструации любая женщина считается нечистой, и ее нечистота передается любому мужчине, который к ней прикоснется. Нечистому мужчите запрещено молиться. План следовательницы состоял в том, чтобы сделать пленного нечистым, чтобы он не мог молить аллаха о поддержке.

…Чтобы обмануть пленного, следовательница воспользовалась красными чернилами…

…Она обошла вокруг пленного, засунув руки внутрь своих штанов… Встав перед ним, она вынула руку из штанов, давая ему возможность увидеть, что ее рука измазана чем-то красным.

— Кто послал тебя в Аризону? — спросила она.

Пленный ответил ей взглядом, полным жгучей ненависти.

Тогда она размазала чернила по его лицу. Он пронзительно закричал, плюнул в нее и рванулся вперед с такой силой, что выдернул из стены цепь, которой были скованы его ноги.

Он заплакал, как ребенок… Следовательница сказала:

— Я велела отключить воду в твоей камере. Приятных сновидений, — и вышла из комнаты.

Я должна заметить, что у меня (а, скорее всего, и у вас) есть знакомые, которые охотно заплатили бы, чтобы хоть на пару часов оказаться на месте этого саудовского пленника, вместе с цепями, красными чернилами и всем остальным. Если вы назовете их извращенцами, я не стану спорить. Не забывайте однако, что в отличие от нашего недоучившегося Мимино, они никогда не мечтали вскарабкаться в рай по горе трупов. Так что их извращение — не самое страшное.

Серьезно же говоря, я не вижу пыток в описанной сцене. Я вижу дикаря, которого душат его собственные предрассудки, и профессионального следователя, использующего эти предрассудки, чтобы получить от пленного информацию, которая может спасти жизнь огромному числу людей, включая нас с вами. Я подозреваю, что после каждого такого допроса наша «лимитчица» долго отмывается под очень горячим душем. А, может быть, и нет. Как бы то ни было, ее подопечный пережил все выпавшие ему на долю испытания и охотно поведал о них миру и прессе. Правда, доказать он ничего не смог бы, поскольку адские пытки, которым он подвергался, не оставили на нем не только шрамов, но даже синяков. Я подозреваю, что, вспоминая его взволнованный рассказ, некоторые из его друзей испытывают потребность торопливо уединиться, чтобы не утешать себя на людях, как чрезмерно пылкий заключенный Абу Граиб.

Даже если все, что написано в статье, правда, я все равно не вижу в действиях следователя ничего предосудительного. Каждый следователь использует слабости подследственного, чтобы получить от него нужную информацию. Как ясно следует из приведенного выше примера, мусульманство в такой ситуации представляет собой несомненную слабость.

Тут кто-нибудь неизбежно должен спросить меня, согласилась ли бы я работать следователем в Гитмо. Ни за что. Я также не согласилась бы работать библиотекарем, медсестрой или губернатором Нью-Йорка. Следует ли отсюда какой-нибудь осмысленный вывод в пользу несчастных пленных террористов? Уверяю вас, что нет.

Но что произойдет, если участники вышеописанного действа поменяются ролями?

Во время первой войны в Ираке там разбился американский вертолет, и иракцы захватили в плен всех, кто при этом не погиб. В конце концов они все были освобождены. Среди них была женщина-врач в чине, если не ошибаюсь, полковника, у которой в результате аварии были сломаны обе ноги. Двое иракских солдат связали ей руки и бросили ее в кузов грузовика. Пока один из них рулил, второй никогда не мытыми руками копался у пленной в штанах. Потом они поменялись. Это был не допрос; солдаты просто развлекались.

По возвращении домой, она дала «New York Times» интервью, в котором описала этот эпизод точными, стерильными фразами. Репортер пришел в ужас от ее рассказа. Безупречный профессионализм ее ответа превратил мое уважение к ней в восхищение. Вот, что она сказала:

— Действия иракских солдат не представляли непосредственной угрозы моей жизни и не причиняли мне невыносимой боли.

Мне любопытно, как эти солдаты умудрились нарушить мусульманский запрет на физические контакты с женщинами за пределами своей семьи и при этом не нанести себе неизлечимой прихологической травмы. Почему они не пожаловались на пытки от (связанных) рук военврачихи со сломанными ногами? Мне в голову приходят три возможных объяснения. Во-первых, возможно, что солдаты были близнецами, ошибочно принявшими полковника за свою младшую сестру. Во-вторых, эти два солдата вполне могли оказаться израильскими шпионами. А в третьих, есть вероятность, что наша интерпретация запрета на контакт с чужими женщинами ошибочна. У нас порой случаются проколы в интерпретации мусульманских догм; без таких проколов никому в голову не пришло бы назвать ислам религией мира и любви. Возможно, это табу действует по-разному, в зависимости от того, кто командует парадом. Приключения врачихи-полковника иллюстрируют правила, установленные Кораном для правоверного мужчины, во власти которого находится женщина-немусульманка. Поскольку ситуация, когда мужчина-мусульманин оказывается во власти женщины-немусульманки, Кораном не предусмотрена, приходится торопливо притягивать за уши другие, гораздо менее эффективные параграфы шариата. Вот почему все, что остается на долю правоверного, угодившего в Гитмо, это уподобиться бешеному животному, каковым он являлся и до того, как его поймали. Вот, какая психотерапия. В смысле терапия психа.

Контраст между этими двумя случаями это контраст между злобным дикарем и цивилизованным человеком. Цивилизованный человек знает, что враг может причинить ему боль и даже убить, но не унизить. Дикарь же всегда остается во власти своих идиотских предрассудков — в данном случае, своей специфической формы монотеизма.

Конечно, попади полковник в плен к арабам сегодня, ее судьба могла бы сложиться совершенно иначе. Сегодня Аль-Джазира (которую несколько лет назад левая американская пресса превозносила как свободный голос арабского мира) дает убийцам возможность пытать и казнить своих жертв публично, оставаясь при этом в (надеюсь, что временной) безопасности своего неизвестно где находящегося логова. Сегодня ей, скорее всего, медленно отпилили бы голову на глазах у миллионов восторженных арабских телезрителей. При этом никто из участников торжества не пришел бы в отчаяние от прикосновения к женской крови, и ни одно агентство новостей, кроме «Fox News», не употребило бы слова «пытка», описывая это событие.

Поведение прессы и реакция общественности важны для нас, поскольку они помогают понять, как стала практически осуществима Катастрофа. Абу Граиб по-прежнему не сходит с первых страниц газет всего мира, хотя его «жертвы» живы, здоровы и не боятся обвинять своих «мучителей». Но сколько из вас еще помнит об израильтянке на последнем месяце беременности и ее четырех дочерях, в упор расстрелянных арабами? Это произошло на той же неделе, когда скандал в Абу Граиб стал достоянием гласности. В отличие от узников Абу Граиб, эта женщина и ее дети лежат на кладбище. Израильские солдаты застрелили их убийц, но те, кто организовал убийство, живы, здоровы и остаются на свободе. Им практически ничего не угрожает. Они с тех пор убили еще несколько евреев, а в будущем убьют гораздо больше. Мировую общественность это не тревожит. Да и о чем здесь тревожиться? Это был всего лишь незначительный эпизод в длинной цепи убийств, рассчитанных на постепенное уничтожение Израиля. Люди доброй воли всего мира ничего против этого не имеют. Они поддерживают уничтожение Израиля во имя высших идеалов. Повальный антисемитизм? Вне всяких сомнений. Но отнюдь не только он.