Лето в горах - Полетаев Самуил Ефимович - Страница 28

Старик жевал табак, покачивал внука и вскользь смотрел на Аслана своими медленными глазками из-под припухших век.

Аслан не мог простить ему истории с охотой. Парни убили джейрана и на верхнем джайлау у чабана Рахатова устроили грандиозный той. Нияз не пустил его тогда.

— Ты не был, не видел и не знаешь ничего. Еще неизвестно, чем кончится дело. Охота была незаконной, без разрешения.

Старик сказал свое слово и больше его не повторял.

— Что, доносить станешь? — кричал Аслан. — Иди лесничему скажи, что убили джейрана, пускай их оштрафуют!

Нияз покачал головой.

— Это не мое дело. Лесничий, если надо, сам все узнает. Да он и знает, наверно. Штрафовать не мое дело. Но ты не пойдешь. Они убили джейрана не по закону, и тебе там нечего делать.

— Законник! На человека тебе наплевать, лишь бы закон выполнялся.

Теперь ему ясно, что и за бидонами старик послал его неспроста — не хотел пускать на охоту. Знал ведь, не мог не знать, что бидоны должны привезти!

О, как ненавидел он этого лысого святошу! И как презирал себя за малодушие перед ним! От старика исходила непонятная сила. Она была в его неторопливых движениях, в проницательных глазках, лениво следивших за всем, что делается вокруг. Он то сидел в палатке, возясь с внуком, то следил, как невестка разделывает тушу барана, то помогал старухе разводить огонь в тандыре, вмешивался во все женские дела, а чай мог пить весь день, не уставая. И все же он ухитрился попасть на почетную доску, и портрет его красовался на площади, напротив райкома, в числе лучших людей района. Старик знал и помнил всех кобылищ и жеребят в табуне. Он не вел никаких записей, все держал в своей голове и, наверно, не зря считался лучшим табунщиком в районе. Но почему бы и не так, если он всю жизнь возле скота? А что он видел еще? Разве видел он жизнь? Разве бывал в городах? Разве знает что-нибудь, кроме юрты, старухи своей, внуков, баранов, жеребят и кобылиц? Аслан издевался над стариком про себя, но иногда не стеснялся говорить ему в глаза. Старик усмехался.

— Ты как ящерица. — Он поглаживает свою бородку. — Язык как у змеи, но ужалить не можешь.

А в общем, Нияз не обижался на помощника; словам старый табунщик не придавал значения и держал его в крепкой узде. Огрызаясь и ворча, Аслан все же покорно выполнял его приказания. Слабоват он перед стариком, перед его неторопливой силой и уверенностью в себе.

Гости так и не приехали. О них стали забывать. Только Аслан изредка вспоминал о них, чтобы поиздеваться над стариком. Жизнь входила в привычную колею. Аслан перегонял табун с пастбища на пастбище, делал вместе с ветфельдшером прививки жеребятам, ездил на лесоучастки за дровами, помогал женщинам по хозяйству, на ночь стреножил коней. В общем, все шло как раньше. О таинственных гостях, вызвавших переполох, вскоре он и сам перестал вспоминать.

Как-то, возвращаясь с пастбища, Аслан увидел у речки машину. Откуда бы взяться в горах красивой черной «Волге»? Кто же это едет на ней? Жаль, машина уйдет, так и не узнаешь, кто в ней сидит. Но нет, машина остановилась у крайней юрты, из кабины вышел человек. Аслан дал шпоры коню и поскакал к юрте, а вскоре вернулся в табун, весь взъерошенный от возбуждения.

— Агай, это важный гость. Только они торопятся в район. Так сказал шофер.

Нияз не проявил волнения. Он выслушал новость со стариковским достоинством. Он надел своей черный бешмант, снял со стены камчу и заткнул ее за пояс.

— Поезжай к ним и скажи, что я сейчас приду. Пускай подождут.

«Ха, подождут! Больше им делать нечего, как ждать тебя». Однако спорить Аслан не стал и поскакал обратно. Старик уселся на коня и неторопливо поехал — только не вверх по крутой тропе, куда умчался Аслан, а в долину: там, ниже, проходила дорога, по которой должна проехать машина. Нияз сошел с коня и сел у обочины, скрестив ноги.

Показалась «Волга». Следом пылил Аслан на коне. Он обгонял машину, пытаясь заговорить с шофером, но тот махал рукой — торопимся, мол, — и добавлял газу. Аслан не отставал. Передать просьбу старика он не успел и теперь, потеряв надежду задержать машину, просто так, из любопытства, заглядывал внутрь. В машине сидели, развалясь на сиденьях, хорошо одетые люди. Который же из них гость? Тот, что сидит рядом с шофером, в золотых очках, или один из тех двоих, что сзади курит папиросу?

Старый табунщик сидел у края дороги, важно выпятив грудь. Сидел неподвижно, как каменный идол. Что он задумал, спесивый старик? Другого места нет, чтобы сидеть? Вылез почти на проезжую часть, выставил корявую руку с растопыренными короткими пальцами и машет ею. Несомненно, он требует, чтобы машина остановилась. Проехать мимо — придется окатить старика пылью. Шофер бы может, не посчитался с этим, но сидящий рядом человек в очках попросил остановиться. Тогда из задней части машины, открыв дверцу, выглянул мужчина с лаковым зачесом.

— В чем дело, аксакал? Что ты хочешь? Нам, видишь ли, некогда, мы очень торопимся.

Старик расправил бородку, внимательно оглядел мужчину и спросил:

— С вами ли гость?

— Зачем он тебе, аксакал?

— Я бы хотел поговорить с ним.

— О чем же ты хотел поговорить?

— Мне надо поговорить с ним лично…

Мужчина наклонился к человеку в золотых очках.

— Как же быть нам, товарищи? Времени в обрез, а впереди трудный перевал. Не знаю, успеем ли к шести в область.

Это был, наверно, человек, сопровождавший гостя, и он, по-видимому, отвечал за то, чтобы гостя вовремя доставить в нужное место.

— Пойми, аксакал, у нас нет времени. И у нас очень важное дело.

— У меня тоже важное дело. Разве я стал бы по пустякам останавливать таких больших людей, как вы?

Человек в очках с золотым ободком о чем-то тихо спросил своего спутника.

— Наверно, какой-нибудь чабан. Возможно, даже с жалобой. — Спутник усмехнулся. — Он еще потребует пойти в юрту и пить с ним чай. Народ у нас гостеприимный. Пока не накормят и не напоят, не отпустят. Я бы вам не советовал…

Но человек в золотых очках открыл дверцу и вышел из машины. Это был высокий, худощавый мужчина лет пятидесяти, в мешковато сидевшем на нем сером костюме.

— Ассалом алейкум, аксакал! — Он пожал старику руку, вглядываясь внимательными глазами, увеличенными толстыми стеклами очков.

— Садись, — пригласил Нияз, указывая на место возле себя.

Гость посмотрел на придорожную пыль, на свой добротный костюм, но старик покивал головой: не стесняйся, мол, и тот, смутившись, подтянул брюки и осторожно опустился рядом, поджав под себя остроносые желтые туфли.

— Как тебе охотилось в наших горах? — спросил Нияз, ощупывая гостя своими маленькими глазками. — Можно поздравить с удачей?

Гость собрал свой лоб в морщины, как бы что-то вспоминая, и неопределенно пожал плечами. Нияз вскользь посмотрел на Аслана, оцепенело застывшего возле коня.

— Я так и знал, — сказал он. — С тех пор как в горах безобразничают браконьеры, с тех пор, говорю я, как некоторые смотрят на законы, как на пустую бумажку, какая может быть охота? Разве будет здесь водиться зверь, когда бьет его кто хочет и когда хочет?

Старик пожевал сразу губами и щеками и густо сплюнул возле себя.

— Аксакал! — вежливо вмешался спутник гостя. — Понимаешь, он приехал сюда по другому делу…

Старик смерил долгим взглядом говорившего и опять уставился на гостя. Ошибок признавать он не любил.

— Я понимаю, что у тебя здесь другие дела, но почему бы заодно и не поохотиться? О делах я тебя не расспрашиваю, раз ты приехал ОТТУДА. — Нияз махнул рукой через плечо, не называя чужеземной страны, и узко сощурил глаз в знак соблюдения дипломатической тайны. — Но ты-то мне и нужен по личному делу…

Из машины вышел второй спутник. Это был низкий, широкий в плечах мужчина, с прямым взглядом светлых глаз. Изо рта его торчала папироса. Он хотел, наверно, что-то сказать, но гость в очках попросил не мешать.

Шофер сидел за рулем, полагая, что остановка будет недолгой, и поэтому не выключал мотор. Мужчина с лаковым зачесом тоже вышел из машины и смотрел на старика, напряженно улыбаясь.