Исторические портреты. 1613 — 1762. Михаил Федорович — Петр III - Сахаров Андрей Николаевич - Страница 84

Заточив Софью в Новодевичьем монастыре, победители бросились захватывать ключевые и наиболее доходные ведомства, должности и чины, безжалостно расправляясь с теми, кто не спешил освобождать для них место. Обоснования для репрессий не требовалось. На вопрос бояр, за что отправлен в ссылку заслуженный военачальник Леонтий Неплюев, от «петровцев» прозвучал ответ: «Явная — де его, Леонтьева, какая есть вина — вы не ведаете; а тайная — де вины (и мы) не ведаем!»

Вакханалия обогащения должностных лиц при покровительстве и под предводительством Нарышкиных вошла в историю. После семи лет вынужденного воздержания воеводы и приказные деятели жадно протянули лапы к государственной казне; взятки брали даже бывшие приближенные В.В.Голицына; правосудие целиком зависело от мзды. Сбывалось мрачное пророчество восставших в мае 1862 года:

«Что же ныне при сем государе царе Петре Алексеевиче, иже млад сый и Российского царствия на управление не доволен, тии бояре и правители имут в сем царствии творити? Вемы, яко… потщатся во всем на нас величайшее ярмо неволи возложити; зане не имея над собою довольнаго ради царских юных лет правителя и от неправды воздержателя, яко волки, имут нас, бедных овец, по своей воли во свое насыщение и утешение пожирати!»

Уверенные, что умиротворяющая политика Софьи предотвратила возможность нового социального взрыва, власти тем более не опасались «воздержания» со стороны Петра, никоим образом не подготовленного к управлению державой. Царь Алексей Михайлович не успел занять мозг младшего сына необходимыми для государственного деятеля знаниями, которые получали царевичи Александр (умерший при жизни отца после своего объявления наследником), Федор и Иван.

При Алексее Петр едва успел перейти от «мамок» к «дядьке" — известному впоследствии „князь-папе“ „сумасброднейшего, всешутейшего и всепьянейшего собора" Н. М. Зотову. Понятно, что при Федоре и Софье «медведица“ Наталья Кирилловна и прочие Нарышкины не могли уступить ученым наставникам влияния на Петра и — сами неучены выскочки из мелкого дворянства — успешно оградили мальчика от знакомства с гуманитарными науками, позволяющими принять правильное решение при руководстве людьми.

Смесь страха и ненависти руководила поступками повзрослевшего Петра: к царскому двору с его торжественными светскими и церковными церемониалами (в которых он играл роль подставной фигуры), к стрельцам и народной стихии, вообще к русскому обличию детских ужасов. Петр полностью терялся, когда ситуация не решалась в приказном порядке, силой: дрожал от страха до полной неспособности действовать после Нарвы и во время Прутского похода, — зато бестрепетно жертвовал десятками и сотнями тысяч жизней, как будто не имея представления об их цене.

До самой смерти матери — царицы Натальи Кирилловны — 25 января 1694 года Петр не допускался к сколько-нибудь серьезным вопросам государственного управления. Царю позволялось играть в живых солдатиков и строить кораблики на Плещеевом озере. Понимая, что великовозрастному юнцу мало этих забав, и зная, сколь легко он поддается влиянию, мать и родственники приложили особые усилия, чтобы отдалить Петра от жены и вызвать ненависть к ее родне Лопухиным.

Важная должность кравчего (виночерпия) при царе была поручена Кириллу Алексеевичу Нарышкину, идеальным местом для постижения Петром науки пьянства и разврата стал дом швейцарского авантюриста купеческого происхождения Франца Лефорта в Немецкой слободе. К тому времени, как Лефорт умер от горячки, ущербная психика Петра была окончательно расшатана, а его аморальность потрясала современников.

Не случайно в народном сознании Петр принял образ Антихриста, пришедшего заменить христианское царство господством Зверя. Именно свирепый враг своего народа мог выполнить задачу спасения феодального государства, не останавливаясь ни перед какими средствами, чтобы загубить буржуазные тенденции в развитии России, обессилить страну и заковать ее в военно-полицейские цепи.

Неудобства непредсказуемого буйства Петра, то заменявшего моду европейского света обличием завсегдатаев немецких кабаков, то надувавшего собутыльника через задний проход, пока тот не лопнет, то скандально возвышавшего безграмотного хама, — искупались в глазах «верхов» его функциональной полезностью. Кто еще с такой яростью мог пытать и лично рубить топором стрельцов, истребляя их до малолетних и с маниакальным упорством создавая на месте разгромленной армии дворянские и крепостные полки, достаточно замордованные для успешного выполнения карательных функций?!

Перестройка государственных учреждении и военизация громоздкого административного аппарата оставляла, вопреки декларированным целям, широчайшие возможности обогащения чиновников. А знать отнюдь не пострадала от притока в «верхи» отдельных выскочек: именно родовитое дворянство укрепило при Петре свои позиции, составляя основную и важнейшую часть окружения второго (после Лжедмитрия) российского императора.

Колоссальные потери в Северной войне, позорное поражение от турок, строительство на костях — все это имело смысл: страну надо было обескровить, чтобы подогнать под крепостной хомут. Петру удалось не только остановить естественный рост численности населения, но уже к 1710 году сократить количество крестьянских дворов на девятнадцать с половиной процентов, а местами — на сорок — сорок шесть процентов! Даже Верховный тайный совет тирана после его смерти констатировал, что народ приведен «в непоправляемое бедствие» и нужно послабление, иначе драть будет не с кого.

Понятно, какое значение имело для новой власти истребление памяти о временах Софьи и Голицына, которые многим представлялись царством свободы, справедливости и богатства. Требовалось доказать, что развитие страны началось с нуля, — и это было сделано. Сделано основательно, на века.

А. БУГАНОВ