Хроникёр - Балуев Герман Валерианович - Страница 45

— Э-э-э... — Александр Александрович еще выше и уязвленнее вскинул лицо, прочистил горло каким-то длинным скрипучим звуком. — Василий Павлович, голубчик, вы же директор вот этого самого... э-э-э... завода! Тогда, очевидно, именно вас нужно спросить, почему... — Склонив голову, он вновь издал свой длинный режущий звук, снова направил на Курулина жидкую голубизну глаз и зычно удивился: — А-а?! — Приблизив крупно и хищно вырезанные ноздри, он как бы даже принюхался к бывшему оборванцу, хулигану и, в какой-то степени... э-э-э... вору, невольно уронил взгляд и покосился под стол, как бы намереваясь увидеть те казенные кирзовые сапоги, в которых этот дерзкий парень выскочил из пожара... — Когда я был директором Воскресенского завода, то... э-э-э... — Александр Александрович вопросительно посмотрел на Курулина, — мне и в голову не могло прийти ставить в министерстве такие... гхм! вопросы: скучно вам стало... Так развлекитесь... A-а?.. Ха-ха! — Он обнажил обтянутые понизу тонкой золотой полоской верхние зубы.

Курулин помедлил.

— Пропадает затон.

Александр Александрович в некоторой растерянности посмотрел на костистое, резкое, с черными бесстрашными глазами лицо Курулина, над большим твердым ртом которого торчали двумя длинными черными щетками коротко подстриженные жесткие, как проволока, усы. Это смуглое, жесткое лицо внушало опаску, и Севостьянов, внутренним усилием превозмогши себя, со своей обычной стремительной веселостью сказал:

— Однако — и это было всего лишь месяца три назад — заместитель министра Севостьянов... э-э-э... Александр Александрович специально выезжал в Воскресенский затон, чтобы посмотреть, как идут дела у его... э-э-э... протеже, некоего Курулина... гхм! Василия Павловича. И этот самый... ха-ха!.. Севостьянов вынужден был доложить на коллегии, что назначение директором завода Курулина дало... э-э-э... поразительный результат. — Александр Александрович с изумлением посмотрел на Курулина, принял принесенную ему чашечку кофе. — Наведен порядок в поселке и на заводе. Злоупотребляющие напитками понижены... э-э... в должностях. Озеленение повсеместное. Заложены четыре пятиэтажных современных дома... И своими силами — вот что важно!.. Где-то раздобыл асфальто-бетонный узел! Взял да и отгрохал свой кирпичный завод! Каково? — Севостьянов покосился на свой стынущий кофе. — Я просто вынужден был рекомендовать наградить Воскресенский завод переходящим Красным знаменем... гхм! за минувший квартал. И персональной премией поощрить директора. Он не оставил нам других вариантов! — Александр Александрович сверкнул многозначительной золотой улыбкой и схватился за кофе.

— Люди ищут не только «где» проживать, но и «ради чего» проживать, — сказал Курулин. — И вот этого самого «ради чего» в Воскресенском затоне нет. Не стало!.. Вспомните, как в войну, когда вы...

— Как в войну, я знаю, — сказал Севостьянов. Он улыбнулся своей яркой улыбкой. — Но теперь-то, слава богу, мир. Чего вам не хватает?

— Чтобы общество жило, а не гнило, нужна плодотворная идея.

— Строительство коммунизма вам подходит?

— Строительство коммунизма нам подходит. Я и прошу: позвольте и нам участвовать в его строительстве!

— Голубчик! Василий Павлович! — неуловимо быстро поморщившись, воскликнул Севостьянов. — Мне, право, неловко вам говорить об этом, но... — Он сдержал себя и хмыкнул. — Давайте быть проще! — Он блеснул золотом зубов.

— Воскресенский затон не имеет цели, перспективы, будущего... куда же проще?!

— А если еще проще?

— Заказа! — глухо сказал Курулин. — Такого же нужного стране, как наши канонерские лодки, бронекатера в годы войны.

— Вы что же, снова о «Мираже»?! — не поверил своим ушам Севостьянов.

— Да.

Севостьянов издал свой скребущий звук и повернулся к дверям. Снисходительный по натуре, беспардонности он не терпел. Ведь уже было с полгода тому назад — поддался он курулинскому напору, попробовал публично сопрячь «Мираж» и Воскресенский затон. И ничего, кроме укола самолюбию, не достиг. Заказ, как и следовало ожидать, отдали на крупнейший и известнейший судостроительный завод, а не привыкший к конфузам Александр Александрович с тех пор испытывал странное чувство неприязни к себе и оскорбленности, когда снова слышал о «Мираже». И возвращение к этой теме было со стороны Курулина, разумеется, актом совершенной бестактности. Одним глотком допив кофе, Севостьянов хлопнул ладонью по столу и стремительно поднялся.

— Год прошел, а у них конь не валялся, — вскочив, в спину Александру Александровичу быстро сказал Курулин. — «Мираж» даже не заложен. Я по пути в Москву заехал к Быстрову. (Быстров Петр Петрович был генеральным директором того самого известнейшего завода, которому был отдан «Мираж».) Он готов передать этот заказ мне.

— Петр Петрович? — Севостьянов с живостью обернулся. Ну, такого он даже от Курулина не ожидал!

— Вот его официальное письмо, — сказал Курулин.

— Как же это вам удалось?! — не выдержав, воскликнул Севостьянов, выхватывая письмо. — Околдовали вы его, что ли!..

Нет, не околдовал хмуроватого, недоверчивого и не очень-то любезного Быстрова Курулин. Но громадный завод, которым Быстров руководил, создавали пятьдесят лет назад присланные из Воскресенского затона корабельщики. Это старейший волжский затон — Воскресенский — родил такое большое дитя.

Самое разумное было все-таки хлопнуть Курулина по плечу и уйти в свой кабинет. Потому что мало ли какое письмо напишет директор завода, пусть даже генеральный! Тем более, что факт очевиден: плановые сроки строительства «Миража» Быстров провалил. И отсюда с легкостью можно сделать вывод... Но нет! Сверхновый «Мираж» и сверхслабый затон не подходили друг другу никак. Что изменится на заводе Быстрова с выпуском «Миража»?.. Да ничего!.. А если выпустить «Мираж» на Воскресенском заводе, там может измениться все!

Александр Александрович словно обо что-то ударился, издал свой многозначительный звук, покосился на Курулина, который на этот раз и в этот приезд был какой-то замороженный, сжатый, какой-то конечный, как будто решался вопрос о его жизни и смерти, и вдруг почувствовал, что пробил час его собственной дерзости. Счастливое ощущение утраты себя вернулось к нему. Он забыл о себе и не глазами, а сердцем вспомнил тех живущих сейчас в затоне постаревших, как и сам он, людей, что с ним ломали войну. Да, да, не очень-то подходит для «Миража» Воскресенский завод. Но как для Воскресенского завода подходит «Мираж»! Вот она, великая и, может быть, единственная возможность отплатить людям Волги за их самоотверженность и добро — влить в замершую жизнь поселочка молодую свежую кровь!..

...Отворачиваясь от поземки, Курулин шел, оскальзываясь, по обледенелой дороге. Снег белыми тучами несло параллельно земле. Сквозь белую муть невнятными пятнами все ближе выявлялись дома поселка. И если в Москве Курулин упрямо твердил об оставшихся без дела корабелах, то сейчас как ударило: в этих приближающихся рубленых обширных домах никаких корабелов нет. Старые состарились, молодые разъехались. Вот какая реальность приближалась сквозь снег. Невольно вспомнилось одутловатое лицо помощника Севостъянова, который, оформляя документы на передачу «Миража» Воскресенскому заводу, хмыкнул: «За что же это вас так, Василий Павлович?.. Фонды на «Мираж» спустили Быстрову. А вы из чего будете строить?.. Из ничего?» Помощник сочувственно улыбнулся, явно полагая, что это профессор, лауреат Ленинской премии, генеральный директор Петр Петрович Быстров и заместитель министра Александр Александрович Севостьянов вкупе подложили Курулину такую свинью.

«Вот именно, что все материально-техническое снабжение «Миража» ушло к Быстрову. А когда и как он будет отдавать, неизвестно. Так что все верно! Некому и не из чего строить «Мираж». Только через год он должен быть построен!.. И-эх, ладно. Счастью не верь, беды не пугайся. Где наша не пропадала?! Давай пока радуйся, плакать будем потом!..»

2

И вот, через год после этого, а точнее — через девять месяцев (была середина сентября), я вышел из самолета в крупном волжском городе, взял такси, переехал в речной порт, потерся в небольшой, но (как и в прежние времена) крутой и агрессивной очереди, купил билет на «Метеор» и вскоре сидел уже в его теплом вибрирующем чреве, глядя, как несет мимо сплошного ряда окон белую водяную пыль.