Хроникёр - Балуев Герман Валерианович - Страница 80

И все посмеялись одобрительно, и сами не чуждые этой хитрости по-затонски, хитрости напоказ: вот-де какой я хитрый!

— Ты полагаешь, что вы сможете справиться с таким объемом работ? — между спазмами грошевской нервной веселости всунул я осторожный вопрос.

Грошев остановился так внезапно, что на нас наткнулись сзади идущие.

— Вот он знает! — резко выкинув руку, показал Грошев на Веревкина, стоящего внизу, на палубе «Миража». — А мы, кроме того, еще и умеем!.. Он знает, — ткнул Грошев пальцем в сторону Веревкина, — какой блок надо выбросить, чтобы заменить новым. А мы знаем, что в блоке, который выбрасывается на помойку и стоит тысячи, всего-то и делов, что срезало копеечную шпонку, или поплавило подшипники, или вообще просто разладилась регулировка. И блоку этому еще работать и работать! Только руки надо иметь, — покрутил Грошев перед моим лицом заскорузлой пятерней, — чтобы судоремонт из тысячного стал копеечным. И совесть надо иметь, чтобы не выбрасывать народное добро на свалку! — Его лицо даже судорогой свело. Я и не подозревал в Славе такого гражданского накала. — А в общем-то, братцы, «саморемонт», — сказал он скороговоркой. И, видя, как насупились и помрачнели механики, развел руками. — Сами довели механизмы — надо засучать рукава. Но и завод свою часть судоремонта, и все, что вам будет потребно, из шкуры вылезет — сделает. С завтрашнего дня перевожу основные цеха на двухсменную работу. Выполняем судоремонт досрочно — вот так!

Грошева будто бы развязали. И он сам, казалось, с удивлением и недоверием мысленно оглядывает себя. Во всяком случае, для меня было даже что-то пугающее в том, как быстро ласковый пьянчужка превратился в жестковатого, взвинченного, нервно-веселого и уверенного в себе человека.

— Привлечем по совместительству плавсостав, — говорил мне о своих резервах Слава, — своих же конторских, которые все же наши бывшие рабочие; у нас же законных интеллигентов нет!

Такой Слава Грошев, каким он шел рядом со мной, был для меня полнейшей неожиданностью. И я почувствовал, что жизнь за последние два часа еще раз крепко поставила меня на землю.

ГЛАВА 6

1

— Господи, Леша, в газете твоя статья!

Я скинул ноги с дивана и выхватил из рук матери газету.

Четырьмя колонками сверху донизу, угрожающе огромно была тиснута моя статья. Строчки прыгали в глазах и как будто стреляли в меня. С ощущением непоправимости содеянного я дрожащими руками закурил, заставил себя читать.

ДВИЖЕНИЕ К КАТАСТРОФЕ

Открытое письмо другу

Мне сразу же хочется сказать тебе спасибо. Это ты создал меня таким, что теперь я могу противостоять тебе. Я все так же дорожу дружбой с тобой, как и тридцать лет назад, в годы войны, когда ты, пацаний атаман, лепил из меня, эвакуированного испуганного мальчугана, мужчину, который умеет себя обогреть, накормить, защитить.

Но речь не обо мне. О тебе. Я сейчас думаю о том, какое огромное и длительное усилие требовалось, чтобы вихляющийся, со скользкой ухмылкой предводитель поселковой шпаны Куруля превратился в уважаемого директора завода Василия Павловича Курулина. Как ему это удалось? И до конца ли ему это удалось?

Всего лишь несколько месяцев назад вышла моя книга, в значительной степени посвященная тебе. Признаюсь, что моя позиция по отношению к тебе была несколько снизу вверх. Да и сейчас я могу сказать, что я преклоняюсь и пасую перед твоим поступком. И мне тоже свойственна обостренная любовь к Волге, и к тому рабочему поселку на ее берегу, где мы с тобой выросли и себя обрели. И меня тоже охватывало беспокойство от того, что происходит что-то не то с родною землей, и меня терзали смутные угрызения совести. Но бросить все, чтобы вернуться в поселок детства и сделать его процветающим, к такому, признаться, я не готов. И главным образом потому, что: «Что я смогу?.. Разве сидящие там, на месте, люди глупее или меньше желают себе добра, чем желаю им этого добра я?..» А ты бросил Ленинград, должность начальника цеха на Балтийском заводе, выдрал (извини за точное слово) назначение директором в Воскресенский затон и — что главное — начал его преобразовывать, и успешно! В полумертвом Воскресенском затоне вскипела жизнь: строительство, асфальтирование, озеленение, постройка опытного судна «Мираж»...

В своей книге, отдав должное твоим светлым побуждениям, я выразил уверенность, что замысленное тобой ты построишь. Я имел в виду лишь опытное судно «Мираж» — ты сделал больше. Но почему сейчас, когда я живу в руководимом тобою затоне, у меня не проходит ощущение окружающего меня зла? Почему сама атмосфера затонская мне мнится атмосферою зла?.. Почему?

Я понимаю, насколько трудно читать все это тебе, но не менее трудно и мне писать такое послесловие к своей собственной книге. Но и не писать — я думаю, ты понимаешь, — нельзя. Если даже кругом зло и ошибки— все равно впереди есть просвет. Но если исчезнет мужество говорить правду — никакого просвета впереди уже не будет.

Первый секретарь Красно-Устьинского райкома партии тов. Берестов оценил твою деятельность, Василий Павлович, осторожно, но достаточно твердо. Бескорыстный, честный, хорошо знающий дело человек пришел и начал делать то, что никто до него не мог. Не то что сделать — даже помыслить об этом. А он решительно и круто начал преобразовывать захудалый, морально и физически устаревший заводик в современную верфь, решительнейшим образом искоренил (не «начал бороться», а именно «искоренил») нарушения трудовой дисциплины, воровство, пьянство. «Что можно сказать о таком руководителе? — спросил меня тов. Берестов. — Видимо, то, что это руководитель современного типа — с четким осознанием цели, с умением этой цели добиться...»

Чем же ты современный?.. Очевидно, тем, что ты умело ориентируешься в современном мире. Под любое постановление у того или иного ведомства тебе что-нибудь да удается получить. То коровы приходят в затон, то цемент, то семена кормовых трав, то асфальтобетонный завод. В твоем развернувшемся и развивающемся хозяйстве все пригодится. Ты умеешь добиться. Я просто не знаю такого, что бы у тебя сорвалось, не получилось, выпало из твоих рук. Ты пойдешь на самые крайние меры, всем пожертвуешь, но обязательно добьешься того, за что взялся. Для тебя, по сути, нет преград. И вот в том, что для тебя нет преград, вся собака-то и зарыта. Человек, для которого нет преград, опасен. И, собравшись с духом, я хочу сказать тебе, что такой опасностью для затона стал теперь ты. И это несмотря на то, что дела твои впечатляют: строится головное судно новой серии, поднялись дома для плавсостава, новая школа, парк. Поселок начал превращаться в красивый комфортабельный городок. И все это делается теми же людьми, которых до тебя не хватало даже на то, чтобы починить свои деревянные тротуары. Как это ты сумел?

А у тебя это очень просто. Собрал от мала до велика все население, переписал, разбил на десятки — провел массовое озеленение. Ты провел! Не люди поднялись на озеленение своего родного поселка — ты их вынудил озеленять. Ты ухмыльнешься: «А пока я их не «вынудил», над затоном и торчали голые холмы». Раз есть результат, для тебя этим результатом все покрыто. Все потери и все издержки. И потом: какая эффективность. Насколько проще!.. Поднял всех, приказал, сделали. А у меня, поверь, не радость от тех посаженных березок осталась, а оскомина — что меня вынудили. Скажу больше: каждый твой «во благо» нажим выдавливает по капле чью-то любовь к своей земле. А ведь это просто страшно — жить поденщиками среди родных берез.

Для государства современный руководитель — это то, что требуется, а для меня — подчиненного — это, очевидно, как раз то, что мне хочется и чего мне не хватает. Но согласись, не могу же я сказать, что мне не хватает котлована, куда ссылаешь ты нарушителей. И по одному хотя бы по этому я с Берестовым в оценке тебя согласиться никак не могу. Нет, дружище, ты не современный.