Черная сотня. Происхождение русского фашизма - Лакер Уолтер - Страница 44

Похоже, Дугин, как и большинство других идеологов крайней правой, не бывал в Америке: это, несомненно, облегчает ему задачу теоретизирования по столь сложным вопросам. Антиамериканские идеи русских новых правых не новы — они подробно изложены немецкой крайней правой в 30-е годы. Русская новая правая часто употребляет такие эпитеты, как «геополитический» и «мондиалистский», хотя их толкование абсолютно неясно. Проханов однажды назвал Америку вечным врагом России, но, подобно Кургиняну, он считает внутренние дела более срочными на нынешнем этапе[194]. Русская новая правая, возможно, когда-нибудь станет влиятельной. Однако в настоящее время это скорее абстракция, чем политическая реальность.

Долгое время русские националисты делились на адептов сильной и неделимой России и тех, кто, подобно Солженицыну, считал старую советскую империю невыносимым бременем. Но даже эти последние надеялись, что, пройдя чистилище, будущая Россия сохранит в своем составе Украину, Белоруссию и Казахстан. Они не были готовы к распаду, произошедшему в 1991 году, в результате чего даже существование прежней РСФСР было поставлено под угрозу нарастающими сепаратистскими тенденциями, и они не могли добровольно принять такое положение дел — впрочем, не только они, но и многие из тех, кто в нормальном состоянии не придерживаются консервативного мировоззрения.

Русская правая слишком поздно почувствовала опасность. Пока Кожинов, один из наиболее эрудированных и красноречивых правых авторов, публиковал длинные опусы, доказывая, что хазарское иго было бы более опасным, чем татаро-монгольское, балтийские республики, Молдова и Кавказ ушли из-под власти России. Пока «Молодая гвардия» и «Наш современник» метали громы и молнии по поводу жидомасонского заговора 1917 года, Украина и Средняя Азия провозгласили свою независимость. Это поразительный пример политической слепоты, когда, думая о воображаемых угрозах, люди забывают о реальных (в их понимании) опасностях. Когда-нибудь более вдумчивые мыслители правой, несомненно, попытаются установить, как могли случиться столь роковые ошибки в суждениях? Пока еще рано размышлять о том, как русские националисты будут объяснять катастрофу 1991 года и какова будет их реакция: станут ли они возлагать вину на традиционных злодеев, примут ли новую реальность или же попытаются вернуть хотя бы часть утраченных земель. Потрясение было столь велико и перемены оказались столь глубоки (столетия русской истории прошли впустую), что в настоящее время очень нелегко оценить взгляды правых на внешнюю политику. И видимо, еще долгое время внутренние проблемы будут занимать их куда больше, чем внешнеполитические вопросы.

Правые едины в убеждении, что России нужна сильная армия, которая обеспечит ей надлежащее место в мире, а некоторые ведущие деятели правой годами доказывали, что только с помощью вооруженных сил руководство страны сможет предотвратить сползание в полный хаос. Согласно некоторым идеологам крайней правой, армия — не только щит нации, но и главная культурная сила, носитель народной морали[195]. Правая сопротивляется разоружению и крупным сокращениям военного бюджета. Она защищает вооруженные силы (а нередко и КГБ) от нападок, и эта поддержка оказывается взаимной. По разным причинам правые отвергали горбачевское «новое мышление», они изъявляли глубокое недовольство даже теми изменениями, которые официальная советская военная доктрина претерпела в 1989–1990 годах. По их мнению, контроль над вооружениями работает на пользу Западу. Ценой огромных усилий и жертв Советский Союз обрел весьма сильные стратегические позиции и уступить их — измена родине, отсюда злобные нападки на Арбатова, Примакова, Бурлацкого и других советников Горбачева. Эти люди — ни в коей мере не либералы и уж конечно не радикалы, но они пришли к пониманию, что советская экономика больше не может выдержать военный бюджет таких размеров и что в любом случае новые ассигнования малоэффективны с чисто военной точки зрения. Согласно доктрине правых, ошибочно полагать, что в предстоящей войне ядерное оружие не будет играть решающей роли. В то же время глубокие сокращения ядерного вооружения непременно приведут — скорее рано, чем поздно, — к «мировому правительству», а это не что иное, как американский троянский конь — самое худшее, что может выпасть на долю России: победа Запада без единого выстрела[196].

По той же причине новые правые выступают и против запрета на испытания ядерного оружия (за исключением запретов, установленных договором 1963 года). Тон жалоб по поводу перемен в военной доктрине становится все более горьким. Правые рассматривают своих противников как «пятую колонну», заражающую страну чем-то вроде политического СПИДа. События 1991 года временно привели к прекращению этих дебатов. Однако жалобы и рассуждения о том, что армии воткнули нож в спину, вероятно, будут продолжаться. Если говорить о собственно внешней политике, то правым всегда были присущи подозрительность и неприязнь к США. Эта традиция зародилась задолго до революции.

Горький, который по причинам личного характера получил в пуританской Америке не самый сердечный прием, красноречиво писал о «желтом дьяволе» (мамоне), управляющем Америкой. После 1945 года советская пропаганда долго изображала Америку как самую большую опасность. Правда, существовали и проамериканские настроения — и в народе, и в интеллигентной среде Америкой восхищались, даже чего-то преувеличенно ожидали от нее, однако правой все это было чуждо. Для нее Америка — материалистическое общество, лишенное идеалов и ценностей; искусственная, сборная нация, которая рано или поздно распадется отчасти из-за своего капиталистического характера, отчасти из-за чрезмерного эгалитаризма и отсутствия элиты. Это бесплодная страна, которая никогда не могла создать собственной культуры.

Подобные высказывания многие годы слышались в Западной Европе; среди критиков был и Адольф Гитлер, объявивший, что «в одной симфонии Бетховена больше культуры, чем во всей американской истории». Правые не считают Америку подходящим партнером России во внешней политике. Америка — главный враг, хотя между двумя странами нет ни территориальных споров, ни экономической конкуренции, ни столкновения имперских интересов. Однако, как считает русская правая, Америка систематически и небезуспешно пытается превратить Россию в своего сателлита.

Не очень-то любят правые Китай и Японию. Они отчасти уважают коммунистический Китай, который вроде бы решает свои экономические проблемы несколько лучше, чем Россия, и который к тому же успешно управился с собственными либералами. Но Китай — это также и «желтая опасность», которая всегда угрожала России в Азии, это более чем миллиардная орда, которая в один прекрасный день может выплеснуться на Сибирь. Японией восхищаются из-за ее национальной спаянности и экономических достижений, но культурные различия столь велики, что это препятствует подлинному сближению (не говоря уже о территориальных спорах). В отличие от либералов, правые отчаянно сопротивляются уступке какой-либо части русской территории, даже если она вошла в состав советской империи только после 1945 года, как Курилы[197].

Некоторые правые верят, что есть неплохие перспективы стратегического союза с возникающей мусульманской империей, даже если она будет вдохновляться идеями исламского фундаментализма. Однако мир ислама далек от единения, и многие правые опасаются, что исламские амбиции могут скоро прийти в столкновение с законными интересами России в Азии, а то и в Европе. Во время войны в Персидском заливе русская правая единодушно поддерживала Ирак и осуждала свое правительство за то, что оно не отстранилось от американской и западной агрессии[198]. До начала войны крайние правые предсказывали, что Америка потерпит полное поражение. После разгрома Саддама Хусейна заговорили по-другому — дескать, преимущество Америки было настолько огромным, что было позором для Запада вступать в такую неравную битву. Некоторые правые авторы доказывали, что хорошие отношения с мусульманским миром помогут Москве сдержать сепаратистские тенденции в советских мусульманских республиках. Другие, наоборот, опасались исламизации России, если среднеазиатские республики останутся частью Союза[199]. Эти дебаты прекратились в 1991 году после отделения среднеазиатских республик. В 1990–1991 годах в националистических журналах печатались восторженные статьи о политической преемственности в этих республиках, но годом позже и они прекратились.