Проект «Ватикан» - Саймак Клиффорд Дональд - Страница 42

— Безусловно, — сказал тот, что жил высоко в горах, — мы этого допустить никак не могли.

— Да, не могли, — согласился глухоман Декера, — хотя мне очень жаль, что пришлось поступить именно так. Особенно жалко, что пришлось убить и тех двоих, что сопровождали новичка, который задумал нас прикончить. Если бы они не пошли с ним, все не было бы так безнадёжно.

— Увы, мы не могли ничего поделать, — подтвердил тот, что жил у океана.

На мгновение они умолкли и стали молча показывать друг другу то, что видели и ощущали: широкую, ровную степь, уходившую вдаль во все стороны до самого горизонта; травы, колыхавшиеся под порывами ветра, словно морские волны; нежные тюлевые цветы — братья травы; широкую полосу песчаного берега, протянувшуюся на многие мили вдоль океана, вздымавшего зеленые волны, обрамлённые белыми кружевами пены; птиц, похожих и не похожих одна на другую, летающих над волнами и гнездящихся на песке, в одиночку и целыми стаями парящих и кружащихся в прекрасном воздушном танце; глубокую, потаённую торжественность густых лесов; землю в лесу чистую, без подлеска; ровные, тёмные стволы деревьев, аллеями уходящие в туманно-синее далеко; поросшее деревьями и кустарником глубокое ущелье, по обеим сторонам которого то тут, то там торчали острия скал. Здесь обитали маленькие, дружелюбные существа — птицы и зверушки, которые попискивали, порхали и ползали среди скал и упавших, отживших своё деревьев, и звуки этой жизни сливались с хрустальным звоном ручейка, что пенился на каменистом дне ущелья…

— Нам повезло, — прервал молчание глухоман, живший неподалёку от поющего ручья. — Нам удалось, не прикладывая особых усилий, сохранить нашу планету такой, какой она была создана. Как хранители, мы были призваны только следить за тем, чтобы все оставалось, как есть. Нам повезло — сюда ни разу не прилетали захватчики, которым хотелось бы использовать нашу планету в своих целях, испортить её, изуродовать. Иногда я удивлялся — и как это нам удаётся справляться со своими обязанностями?

— Мы должны справляться, — сказал глухоман, живший в горах над Ватиканом. — Мы инстинктивно должны чувствовать, как поступать.

— Но мы допустили одну серьёзную ошибку, — посетовал глухоман Декера. — Мы позволили пыльникам улететь.

— А что мы могли поделать? — возразил тот, что жил на равнине. — Мы никак не могли предотвратить их исхода. Да и нельзя было этого делать: они разумные существа и вольны поступать, как считают нужным.

— Что и произошло, — резюмировал глухоман, живший у океана.

— Но все же, — возразил глухоман, обитавший в далёкой пустыне, — они родились здесь и выросли. Они были частью планеты, а мы позволили им покинуть её. С их уходом планета чего-то лишилась. Я частенько размышлял о том, что было бы, если бы они осталось.

— Уважаемые хранители, — вступил в разговор глухоман, живший в чаще леса, — полагаю, что такие гадания бессмысленны. Они улетели давным-давно. Может быть, когда-нибудь им вздумается вернуться и оказать какое-то воздействие на родную планету, но сие нам неизвестно, и мы никогда не сможем этого узнать. Не исключено, что планета вовсе не пострадала от того, что они её покинули. Может быть, их влияние, останься они тут, оказалось бы и отрицательным. Я вообще удивлён, что мы затронули эту тему.

— Мы её затронули, потому что один из них остался, — пояснил глухоман, живший неподалёку от Декера, — и живёт рядом с одним из органических существ — из тех, что создали металлический народец. Другие улетели, а он остался. Я много думал — почему? Может быть, его просто забыли тут. А может быть — оставили намеренно. Он ведь детёныш, совсем маленький.

Глава 32

Радужное облачко искристой пыли покачивалось в воздухе над резной спинкой стула, стоявшего около стола о мраморной крышкой.

— Вернулся, стало быть, — проговорил Теннисон мысленно.

— Пожалуйста! — сказал Шептун. — Ну пожалуйста.

— Нет, я не собираюсь уступать тебе, — Теннисон. — Но поговорить пора.

— Давай, — обрадовался Шептун. — Давай поговорим. Я с превеликой радостью расскажу тебе о себе. Больше никто-никто на свете не знает, что я и кто я.

— Ну, валяй рассказывай.

— Глухоманы называют меня пыльником, а Декер зовёт Шептуном, а…

— Меня совершенно не интересует, кто тебя как называет. Ты давай выкладывай, что ты такое.

— Я — неустойчивый конгломерат молекул, все молекулы диссоциированы и составляют единое целое — меня. И каждая из молекул, может быть, даже каждый атом меня, разумны. Я — уроженец этой планеты, хотя я не помню её начала и не знаю конца. Не исключено, что я бессмертен, хотя я об этом никогда не задумывался. Хотя, скорее всего, так оно и есть. Меня, например, нельзя убить. Даже когда я весь рассеян, так сильно, что все атомы отстоят друг от друга на целую вечность, каждый из них хранит в себе меня целиком, содержит и чувства мои, и разум.

— Вот это да, — восхитился Теннисон. — Потрясающий ты парень! Бессмертный, разумный, вездесущий, и никто тебя пальцем тронуть не может. Все у тебя есть.

— Нет, не все. К сожалению, не все. У меня есть разум, и, как разумное существо, я стремлюсь к познанию, к знаниям. Но мне недостаёт инструмента для познания.

— Стало быть, ты ищешь этот инструмент?

— Слишком грубо сказано.

— Надо понимать, ты меня хочешь использовать как инструмент для познания? И что же тебе хочется узнать?

— Мне нужно узнать о Ватикане. О том, что за работу они проводят. Мне нужно попасть в те миры, которые отыскивают Слушатели. Я давно пытаюсь это сделать, но пока узнал мало, очень мало. Проникнуть в мыслительные процессы машин нет никакой возможности. Мне такой тип разума не подходит. Но и самые слабые мои попытки что-либо разузнать уже вызвали подозрения в Ватикане. Они думают, что кто-то шпионит за ними, но не знают, кто и зачем. Они хотят отыскать меня, но найти не могут. Даже не догадываются, наверное, что я существую.

— Так ты думаешь, что я мог бы тебе помочь? Ты уверен, что я захочу?

— Ты можешь мне помочь. В этом нет сомнений. Ты ведь имеешь возможность смотреть записи на кристаллах. Если бы ты позволил мне войти в твоё сознание, то я мог бы посмотреть их вместе с тобой и тогда мы оба…

— Но, Шептун, почему именно я? Есть ведь, к примеру, Экайер.

— Я пытался. Но он меня не чувствует. Он не более восприимчив к моему присутствию, чем роботы. Он не понимает, что я рядом, даже не видит моего сияния. Декер видит сияние, и я могу с ним разговаривать. Но он не имеет возможности смотреть кристаллы, и в сознание к нему я войти не могу. Остаёшься только ты, ну и кое-кто ещё.

— Кто же?

— Та, которую ты зовёшь Джилл.

— Ты уже говорил с ней?

— Нет, не говорил. Но, наверное, смог бы. Её сознание тоже не закрыто для меня.

— Слушай, что я тебе скажу, Шептун, — строго сказал Теннисон. — Оставь Джилл в покое. Не смей её трогать. Понял?

— Понял. Не буду её трогать.

— Значит, ты хочешь смотреть кристаллы вместе со мной. Это все?

— Не все. Но это — самое главное.

— А теперь скажи зачем. Зачем тебе смотреть кристаллы?

— Чтобы отыскать свою родню.

— Кого-кого? — удивился Теннисон. — Какая такая родня?

— Давным-давно, так давно, что границы времени теряются и расплываются, когда начинаешь об этом думать, — я был маленькой частичкой, одной из многих частичек большого облака, состоящего из множества других пыльников, или других Шептунов, — как тебе больше нравится. Облако это состояло из множества мне подобных, и у него была судьба, и была цель. Эта цель — познание Вселенной.

— Ты мне зубы не заговаривай, — посоветовал Теннисон.

— Но это правда, чистая правда! Мне нет резона лгать тебе, — ведь ты можешь уличить меня во лжи, и тогда я потеряю всякую надежду на сотрудничество с тобой.

— Да, верно. Врать тебе смысла нет, это точно. Ну, и что стряслось с этим твоим облаком?