Фанфан и Дюбарри - Рошфор Бенджамин - Страница 41

Если последние месяцы намерение дезертировать вызывала у Фанфана рутина гарнизонной жизни, то в последующие две недели на столь опасный шаг толкали обстоятельства совершенно противоположные.

С тех пор, как в полк пришел другой командир, Фанфану было не вздохнуть, а от маневров, которые полковник устроил уже на следующий день после вступления в должность, Фанфан вообще был вне себя!

В тот день с утра полк батальон за батальоном выступил на равнину, именовавшуюся Ля Жирондин. Офицеры прокричали команду "на караул!" и вот неторопливо подъехал на коне новый полковник в сопровождении адъютантов. Вопреки всем обычаям полковник спешился и медленно прошел вдоль строя каждой роты, заложив руки за спину, в упор, ни говоря ни слова, нос к носу вглядываясь в каждого солдата, причем так странно, что это вызывало тревогу. Фанфан по мере приближения полковника все четче понимал, что тот ему откуда-то знаком. Кургузая фигура… ноги колесом… длинное желтое лицо, висячие монгольские усы… Не может быть! О, Боже!

Это Рампоно! Тот самый человек, что выпорол его на виду у всех, в тот день, когда Фанфан проник в приют, не зная, что там разместились драгуны! Прошло немало лет, но Фанфан прекрасно помнил и боль и стыд!

Рампоно прошел так близко от него, что Фанфан почувствовал его зловонное дыхание. На миг он даже испуганно решил, что полковник узнал его! Нет, это невозможно, Фанфан так изменился!

Инспекция прошла в мертвой тишине, потом полковник произнес невразумительную речь, из которой, впрочем, следовало, что теперь он сделает из них настоящих солдат.

— Да, из вас выйдут настоящие солдаты, мсье, а не те мокрые курицы, которых я вижу перед собой, и не огородные пугала, которые ружья как следует держать не умеют…! И т. д., и т. п.

И началось. Шеренги простояли четыре часа на солнце, держа "на караул"! Двенадцать человек упало в обморок. Потом последовал осмотр оружия, амуниции, палаток, который продолжался до самого вечера. И тут-то начался настоящий ад — без всякого отдыха: Рампоно отдал приказ на ночной марш! Погода тем временем переменилась и солдатам пришлось маршировать сорок километров под дождем, с полной выкладкой и по полям, превратившимся в болота. И лишь потом настало возвращение — с запретом расходиться по домам! Солдатам пришлось набиться в палатки, как сельди в бочку. И после четырех часов отдыха — подъем! И снова марш! Потом бег! И новый марш! Солдаты падали, как мухи, и санитары не успевали подбирать их по дороге. И все это под крик и ругань, пинки, которые раздавали направо и налево перепуганные унтер-офицеры, командуя: — "Живей!", "Вперед!", "Бегом!".

Рампоно мог быть удовлетворен. За первые пять дней трое солдат умерли, а двадцать пять попали в госпиталь, и пять из них со сломанными ногами.

Когда-то мы упоминали, что полковник страдал несварением желудка, тем, что не дворянин, что урод, что ещё не генерал — всего не перечислишь. Он наслаждался, если мог дать волю своей безумной страсти к маневрам и учениям, так выражалась у него мрачная мизантропия и ненависть ко всему человечеству. Другим лекарством, как мы помним, было зубрить уставы, цитировать их в бесконечных речах и заставлять солдат знать на память устав пехоты.

Рампоно прекрасно себя чувствовал с тех пор, как принял полк, и Фанфан не сомневался, что придумывает новые экзерсисы, поскольку Рампоно, до смерти боясь войны, свою болезненную жажду славы утолял, с наслаждением глядя, как измученные солдаты шатаются, как пьяные и падают замертво. Все это вместе с воспоминанием о монастыре августинок привело к тому, что Фанфана охватила безумная жажда убийства.

— Знаешь, сказал он как-то ночью Авроре, — я его или убью, или дезертирую! Мы все едва живые и уделавшиеся от страха — я тоже. Когда твой муж решится мне помочь? Прошел уже целый месяц, как он тогда на ужине пообещал помочь мне!

Аврора и Фанфан находились в мансарде. Они привыкли там располагаться каждый раз, как Баттендье был в отъезде. Кухарка — единственная прислуга, жившая на четвертом этаже — вернулась в свою Басконию, так что ночью им не приходилось опасаться даже лакея, который жил в городе и приходил на службу в семь утра. Баттендье уже неделю был в Тулоне. Теоретически Фанфану и Авроре не приходилось опасаться его ночного возвращения, поскольку дилижансы ходили только днем, а в своем экипаже ночью он тем более не ездил, панически боясь грабителей.

— Смотри, ведь уже целый месяц прошел! — вполголоса повторил Фанфан.

— Я знаю. Но у него дела…

— Он имеет привычку выполнять свои обещания?

— Это — выполнит! — уверяла Аврора.

Они помолчали, прижавшись во тьме друг к другу, ибо был уже конец сентября и ночи стояли холодные.

— Я же тебе говорила, — продолжала Аврора, и от тебя, и от других он узнал, что Рампоно — человек просто невозможный. И он боится нарваться на отказ!

— Я тоже этого боюсь! — вздохнул Фанфан.

— Насколько я знаю Оливье, уверена, что-нибудь придумает, чтобы освободить тебя, и Рампоно ничего не сможет сделать!

— Но что?

— Не знаю. У него хватает самых разных знакомых. Знает армейских поставщиков, людей весьма влиятельных. И весьма высокопоставленных лиц а органах власти.

— Надеюсь! Скажи…

— Что?

— Что заставляет тебя с такой уверенностью утверждать, мол это обещание он исполнит?

— О, есть одно обстоятельство, — как-то странно замялась Аврора.

— Так скажи мне!

— Что, мой ангел?

— Что бы он сделал, если бы узнал?..

Аврора не ответила. Фанфан вопрос повторил. Но вместо ответа опять услышал тот же странный смех.

— Аврора!

— Я спрашиваю себя, не знает ли он уже…

— Что ты говоришь?!

— Тебя не удивило, что Ледю (так звали того лакея) не продолжает шантажировать?

Фанфан все рассказал Авроре о Ледю, чтобы была поосторожнее.

— А я решил, его заела совесть! — воскликнул он.

— В ту ночь на "Фанфароне" ты ненадолго уснул. А я услышала скрип, такое мягкое потрескивание досок палубы, как будто кто-то тихо уходил. Я испугалась, но сказала себе: не сходи с ума, это крысы! Но на другой день Баттендье меня спросил:

— Ну что, осмотр прошел удачно? Ты показала ему все, что могла?

Эти слова мне показались очень странными. И знаешь, что потом произошло? Он повалил меня в салоне на ковер и обращался со мною, как дикарь. И при этом все время повторял:

— Ах ты моя стервочка! Милая моя шлюшка, как я тебя люблю, путаночка ты моя!

— Господи Боже! — воскликнул Фанфан.

— Тот тихий скрип, видимо был не от крыс, а от Ледю! А Баттендье его послал шпионить за нами и доложить ему, что слышал. Разумеется, при условии, что Ледю потом не разнесет это по городу и шантажируя тебя, не нарушит ситуацию, которая так нравится Оливье!

— Святая Дева! — прошептал Фанфан после долгого молчания. — Как вижу, мне ещё немало предстоит узнать о человеческой натуре!

— Вот потому я и сказала, что надеюсь — Оливье сдержит слово. Он слишком счастлив будет иметь тебя под руками, чтоб ублажать — с помощью Ледю — свои наклонности, которые оправданы в его глазах, поскольку так он сможет выполнять свои супружеские обязанности как должно. Надеюсь, ты не ревнуешь? Ведь с той поры он так и продолжает!

— Похоже, он нас просто загнал тогда на "Фанфарон", — задумчиво сказал Фанфан, потом добавив: — Мне ревновать? Да как же я могу ревновать твоего мужа? Напротив, судя по твоим словам, он предлагает мне роскошную жизнь!

— Ну тогда — go[3]! — сказала Аврора, знавшая английский.

Пока что не случилось ничего, что так опасались Фанфан, солдаты и даже офицеры — что у полковника Рампоно начнется новый приступ безумного маневрирования. Но мы ошибались, если бы решили, что он успокоился, или что погибшие, раненые, хромые и больные жертвы первых маневров охладили его пыл и научили осторожности.

3

go — (здесь) поехали.