Фанфан и Дюбарри - Рошфор Бенджамин - Страница 9

Стремительно промчавшись кабинетом, герцог распахнул дверь. На лестнице уже были слышны шаги. Возглавлявший шествие кучер светил фонарем бледной и осунувшейся Жанне, обеими руками державшейся за живот, и ту подталкивала наверх мадам де Делай!

— Бог мой! — вскричал монсеньор, кидаясь к ним. — Что случилось? Несчастье? Обморок? Ах, девочка моя! — Он взял её на руки и отнес в кабинет, где усадил в кресло. — Дитя мое, как ты бледна! Что же произошло, мадам? — Спросил он, обернувшись к чопорно державшейся вдове.

— Я полагаю, ей лучше лечь в постель, монсеньор, — ответила мадам де Делай. — Здесь есть, где лечь? Ей стало плохо.

— О! О-ля-ля! — стонала Жанна. — Ох, я хочу к маме!

— Пошлем за ней, — заявил герцог, — а пока уложим тебя здесь!

Снова взяв её на руки, пнул ногой двери спальни и положил стонущую девушку на постель. При этом надменно пояснил мадам де Делай:

— Это моя постель, мадам, но раз здесь вы, в этом нет ничего неприличного!

— Постель как постель, монсеньор герцог, — заметила дама с ещё более кислой миной, чем та, с которой вошла. Оставшись на пороге, но глазами так и обшарила всю комнату, которая, по счастью, оказалась в порядке — и никакого шампанского на виду!

— Скажите, что случилось? — спросил герцог, прикрыв дверь спальни, где Жанна продолжала призывать мать.

— Монсеньор, её вырвало, потом покачнулась и упала в обморок! Я не могла позволить ей возвращаться одной. Вы, конечно, простите мне, что я привезла её сюда!

— Я глубоко признателен вам, мадам, и благодарю от имени её родных…

— Так они живы?

— Ну что вы, мадам! Я имел ввиду её бабушку, это её она зовет мамочкой.

— Тогда придется сообщить бабушке, что её ангелочек в положении, монсеньор!

— Что вы говорите!

— Да, монсеньор, я сказала именно то, что хотела сказать.

— Всемогущий Боже! — герцог приложил руку ко лбу. Он словно вдруг отупел, побагровел и очень хорошо понимал, с каким выражением смотрит на него сейчас мадам.

— Не сомневаюсь, вы этого не знали, — заявила эта хмурая особа. — Она сама не знала!

— Нет, вы должны мне объяснить! — воскликнул герцог, совершенно сбитый с толку.

— Когда она пришла в себя, я сообщила ей свое мнение, так вот она заявила, что у неё никогда не прекращались… ну, меня понимаете!

— Но это правда! — воскликнул герцог с невероятным безрассудством, которое только показывало, насколько он потрясен. И торопливо поправился:

— Я только хотел сказать, что хорошо все понимаю. Но как же, черт возьми, этот ангелочек может быть беременной?

— Бывает, монсеньор! Хоть редко, но бывает! Естественные процессы продолжаются как ни в чем не бывало, но можете не сомневаться: ваш ангелочек просто беременна! Нам это подтвердил врач, бывший сегодня среди моих гостей. Он осмотрел её и вынес то самое неопровержимое заключение, которое я вам уже сообщила!

— Хороший врач?

— Лучший в Париже!

И мадам де Делай назвала имя одного из тех трех академиков, о которых история умалчивает, но которое она, естественно, знала. Он же несколько лет назад лечил и Монсеньора от неожиданного пинка венериной ножки!

— Мое почтение, монсеньор! — мадам де Делай направилась к дверям тяжелым шагом, похожим, как заметил Монсеньор, на поступь гвардейца.

— Мое почтение, мадам! — ответил он, едва ли не бегом догнав её, чтобы проводить. На лестнице ждал кучер с фонарем.

— Отвези мадам баронессу домой! — приказал герцог.

— Баронессу? — мадам де Делай сверкнула на него взглядом снизу вверх, поскольку уже спустилась на несколько ступенек. — Но я не баронесса!

— Но когда-то это с вами должно же было случиться! — с очаровательной улыбкой заявил монсеньор и извиняющимся тоном добавил:

— Простите мне, мадам, что привел под ваш кров овечку, которая совсем не была белой!

— Ах, мсье, — ответила дама, которая в растерянности могла сказать что угодно, и сказала вот что:

— Дева Мария несмотря ни на что так и осталась Девой!

Баронесса! Теперь мадам де Делай не знала, то ли навсегда перестать уважать этого старого развратника, то ли испытать к нему вечную признательность.

— Ах, если бы ты хоть не назвала здешний адрес этой инквизиторше! выговаривал герцог Жанне, которая сидя в постели, приходила в себя с бутылкой шампанского в руке. — Хорошо же я теперь выгляжу!

— А что если бы я назвала свой? — возразила Жанна. — Чтобы она отвезла домой мадемуазель Ланж и обнаружила там семейство Рансонов, увидев живьем всех мертвецов, которыми вы меня наградили?

"— Боюсь, и в самом деле, — подумал про себя герцог, придется, дабы сохранить репутацию, просить короля сделать её баронессой!"

Потом повисла долгая пауза. Жанна задумчиво допила свою бутылку шампанского. Герцог, не менее задумчиво, свою. Потом взглянули друг на друга.

— Уже три месяца, — сказала Жанна, и выглядела так, как чувствовала себя в эти минуты: спокойно, юно, мирно, удивленно вслушиваясь, как в ней пульсирует чужая жизнь. И монсеньор испытывал нечто подобное, раз на лице его появилась задорная и нежная улыбка.

— Еще один, которого придется татуировать! — воскликнул он.

Последующие месяцы Жанна неизбежно чувствовала себя весьма неспокойно. Если после известия о беременности месячные все же исчезли, вид её тела долго не менялся. И в ноябре, на пятом месяце, выглядела почти также, как и раньше, хотя и с помощью платьев с кринолином. Герцог, хотя и помнивший одну из своих племянниц, которая была беременна не меньше шести месяцев, пока это стало заметно, порою все же в шутку спрашивал, будет ли кого татуировать. Жанна боялась, что ребенок будет крохотным, и мать наконец сводила её к знаменитой акушерке, обитавшей неподалеку от Бастилии. Старуха осмотрела Жанну, подтвердила срок беременности и сказала, что бояться нечего — с такими случаями она уже встречалась. И даже рассказала об одной девице в их квартале, которая родила совсем одна в своей комнате, причем родители так ничего и не заметили!

— Ну, что, ты успокоилась? — спросила Анна дочь, когда они возвращались все в том же сером экипаже. — Знаешь, когда я носила тебя, все было очень похоже. И, насколько я помню, примерно так же — и с моей матерью. Это семейная традиция, — продолжала она со смехом. — Только ты, доченька, случай вообще исключительный, раз месячные продолжались до третьего месяца!

— Я все же боюсь выкидыша, — сказала Жанна, глядя в окно экипажа на проплывавшие улицы Парижа.

— Вот еще! — мать потрепала её по руке. Потом вдруг заволновалась.

— С чего бы вдруг? Ты же не занимаешься больше глупостями? Я хочу сказать… Ладно! Лучше бы поостеречься… Гм… Несколько месяцев, это не так страшно! И не пей шампанского! Пузырьки вредят маленькому, я это часто слышала!

Потом настала пауза, во время которой Анна Рансон пыталась избавиться от мыслей о пугавшей её возможности выкидыша. Потерять ребенка — уже какая боль! А потерять внебрачного ребенка герцога Орлеанского! С того дня, как она узнала, что Жанна в положении — узнала в тот же день, когда и Жанна с герцогом, причем от самого герцога, который в полночь лично отвез Жанну домой, чтобы на семейном совете заставить всех торжественно поклясться перед Господом, что сохранят тайну рождения — так вот, с того же дня Анна предавалась безумным мечтам, отказываясь верить, что все мечты могли бы рухнуть ввиду какого-то зловредного казуса природы.

Она уже видела Жанну, вознагражденную дворянским титулом, замком, множеством слуг, то, как она участвует в роскошных торжествах в Версале и даже открывает бал в паре с самим Людовиком XV. Казалось, меньшего от герцога и ожидать было нельзя, чтоб доказать свою любовь и благосклонность, к такой прелестной девушке, которая даровала ему свою честь и вот-вот сделает его отцом, что очень лестно, если учесть его возраст! В какой же роли она видела саму себя? Видела покрытой драгоценностями, какие бы не мог позволить даже поставщик. Видела в роли управляющей замком своей дочери, которая конечно не справится с таким большим хозяйством! Возможно, и она сама, Анна Рансон, будет возведена в дворянское достоинство. Анна осторожно выспросила одного специалиста по генеалогии — но столкнулась с жестоким разочарованием — оказалось, что у неё никогда не будет ни малейших шансов получить ну хоть какой-то титул!