Поговори со мной… Записки ветеринара - Бакатов Сергей - Страница 37

Уже под утро пошел сильный и холодный дождь. Мне вдруг стало любопытно, как обитатели зоопарка реагируют на такой ливень, да еще ночью. Я надел плащ с капюшоном и отправился на прогулку. Косой ливень шумел по листве деревьев и барабанил по шиферным крышам клеток. Осенью ливни в Таджикистане – редкое явление. Дождя не было целое лето, и листья деревьев, покрывшиеся за такой долгий сухой период толстым, уже несмываемым слоем пыли, изо всех сил вертелись на своих черешках, пытаясь поймать новые и новые капли, подставляя то одну, то другую сторону, как бы призывая: «Помой меня, помой меня, помой меня!» И дождь щедро омывал их.

Весь зоопарк спал. На улице – никого, все животные попрятались по своим убежищам, и, кроме меня и листьев, больше дождю никто не радовался. Даже все утки на озерах попрятались в кусты.

Единственная живая душа, которую я встретил на улице, был Чангол. Странно, промелькнуло в голове, и я направился к нему. Он сидел под проливным дождем в тусклом свете фонаря возле своей будки.

– Что ж эта сука в такой холод в твой же дом тебя не пускает? – возмутился я, подойдя к нему совсем близко и присев рядом с ним на корточки.

Дождь лупил его по морде, и он щурил от этого глаза. Струйки воды, пробегая по его лохматой гриве, собрали в треугольнички длинные остистые шерстины и, превратившись в маленькие зонтики, не пропускали воду в плотный подпушек, но тем не менее было понятно, что этот душ ему не доставляет никакого удовольствия. Из будки показалась как бы виноватая морда Доры. И тут я услышал звуки, которые Дора не смогла бы издавать при всем своем желании.

Это кряхтели ее щенята!

– Ах ты, старый солдат! В твоем доме теперь стало тесно, и ты всю ночь стоишь на посту и охраняешь свое семейство!

Я не выдержал и прижался головой к его мокрой башке.

Чангол тут же нырнул своим холодным носом глубоко ко мне под капюшон, и мы молча сидели, уткнувшись друг в друга, слушая проливную песню дождя. От Чангола несло таким жаром, что я скоро согрелся. Он вкусно пах псиной и немножко парным молоком. Я предложил ему пойти ко мне погреться, но догадывался, что он все равно останется на посту.

Утром дождь прекратился. Чангол спал рядом с будкой, свернувшись в клубок, и от него валил густой пар. В будке, кроме Доры, копошились три новые жизни. Два щенка темненькие, в Чангола, а один – совсем белый, как Дора. Черные казались немножко «постройнее» белого, но гораздо проворнее. Они то и дело отбирали у него сосок, будто тот, который хватал малыш, был самый вкусный, хотя их хватило бы еще не на один выводок.

– О! Белый, как доктор, – сорвалось у меня с языка, когда я взял кобелька на руки. Имя Доктор к нему так и прилипло.

Доре прописали прибавку в рационе в виде молока.

Двух темных кобельков уже через три месяца продали чабанам. Дора зимой куда-то внезапно исчезла, и больше ее никто не видел. А Доктор так и остался с Чанголом в зоопарке.

Памир и Майка

При лечебнице у нас имелся небольшой стационар – на три клетки, где мы выдерживали на карантине вновь поступивших животных. Там же мы содержали тех, кого требовалось основательно подлечить, если они, конечно, позволяли себя поймать.

Когда мы раздобыли наконец обездвиживающие препараты, процедура доставки пациентов в лечебницу заметно облегчилась.

Первым клиентом, на котором мне пришлось испытать действие одного из этих препаратов, оказался амурский тигр по кличке Памир. Ему было года полтора-два. Амурские охотники оставили малыша без матери еще в очень юном возрасте и пристроили сироту в какой-то местный то ли передвижной зверинец, то ли уголок природы. А те, когда Памир стал великоват для них, передали (или продали) его в зоопарк.

И хотя Памир вырос среди людей, привык к ним, даже любил, если его гладили в тех местах, куда ему самому не дотянуться: за ухом, например, или у корня хвоста, – думать, что он безобидная игрушка, я никому бы не советовал. Тигр есть тигр.

И вот в самом начале лета он сильно расхворался: сопли, слезотечение, общая слабость. А вот, чем они вызваны, определить навскидку не удавалось. Решили срочно перевести его в лечебницу. К этому времени он был уже настолько плох, что нам без особенных хлопот удалось сделать укол в ляжку. Минут через пять он уже лежал бархатным ковром, но еще продолжал осмысленным взглядом оценивать окружающую обстановку.

По дороге в лечебницу Памир даже пытался несколько раз лапой зацепиться за штанину Василича, который шел впереди. Но у него ничего не получилось: когти остались втянутыми в подушечки. И это выглядело так, будто тигр просто гладит Василича по ягодице.

Пока мы его донесли до лечебницы, он и вовсе обмяк. В клетке мы его как следует прослушали, прощупали и собрали, какие смогли, анализы. Сердечко работало исправно. А в легких – полный кошмар: там прослушивались скрипы, свист, шуршание и другие немыслимые звуки.

Значит, пневмония уже в полном разгаре, но у нас еще оставалось подозрение на пиелонефрит. При содержании животных на цементном полу пневмония и пиелонефрит – дежурные заболевания, даже при наличии деревянного помоста. Ведь животному не объяснишь, что валяться на цементе даже в жару совсем не полезно для здоровья.

Назначили Памиру антибиотики и общеукрепляющее внутривенно, что и проделали, не откладывая в долгий ящик.

Часа через два он уже вполне адекватно реагировал на окружающую обстановку и даже пытался подняться. Но, похоже, ему было так тошно, что тигр опять лег. В таком виде мы оставили Памира на ночь.

На следующее утро мы появились в лечебнице вместе с Георгичем и сразу отправились навестить пациента.

В лечебнице пахло свежевымытым полом, но сама Вера Степановна – наша санитарка – уже ушла – наверно, гонять утренние чаи.

Когда мы вошли в стационар, Памир только слегка приоткрыл глаза, но даже не пошевельнул головой.

– Подох, что ли? – как обычно «пошутил» Георгич, прикуривая сигарету от электрической плиты.

Ну думаю, раз Георгич сказал «подох», значит, все в порядке.

Со временем я тоже научился определять: будет жить пациент или нет. Не могу сказать, как это удается. Просто видишь – в этом есть жизнь, а в том – нет.

– Что колоть-то будем, Георгич? Бициллин – это точно, ну и что-нибудь внутривенно, пока он лежит.

Температуру надо хоть немножко сбить. А то потом встанет – не даст толком ничего делать! Медвежьи ушки тоже совсем бы не помешали, надо заварить.

– И куда мы их будем заливать? – иронически заметил Георгич. – В пасть залезать как-то не хочется. Я ведь не дрессировщик. Кстати, что там в лаборатории про его почки сказали – еще не спрашивал? Хотя можно и не звонить. Я вчера пощупал, у него писунец-то липкий, не иначе как белок из почек сыплется.

– Может, это сахар?

– А ты на язык попробуй, если мне не веришь!

– Да ладно, поверю на слово. А отвар из ушек мы можем ему и в задницу залить, пока он лежачий. Даже еще лучше. Только вот позволит ли Памир это делать четыре раза в день?

Надо сказать, что лекарства, введенные в виде раствора в прямую кишку, попадают в кровь, минуя печеночный барьер, и действуют дольше и эффективнее. Мы довольно часто использовали именно этот метод введения нужных лекарственных препаратов.

– Ну тогда уротропинчику внутривенно.

– Так он мне и дал свою вену!

– А куда он здесь от нас денется? Клетка маленькая, не убежит. Давай-ка приготовим и то и другое и посмотрим, что лучше пойдет, – подвел итог мой напарник, прикуривая следующую сигарету от первой.

– Георгич! Вы курить-то бросили бы! Одно же легкое только осталось. Да и мотор вон, жалуетесь, – все выпрыгнуть хочет, а вы одну за другой тянете.

– А как же не курить? Так думается легче. Я ведь дома не курю. В выходные – за два дня и не вспоминаю о сигаретах. Только на работе. А знаешь, Юрич, я в Крыму, когда после операции в себя приходил – на второй то ли на третий день, – к нам в палату сам Кимигаров зашел – хирург, который мне одно легкое оттяпал. Замечательный был мужик, а хирург – просто от Бога. Лежу, чувствую – подыхаю. Он подошел, пульс щупает.