Провал операции «Z» - Дар Фредерик - Страница 40

Глава 12

Как вы знаете, я ни при каких обстоятельствах не теряю хладнокровия. Основное достоинство вашего любимого Сан-Антонио состоит именно в его умении, находясь в самых безвыходных ситуациях, оставаться самим собой с постоянством, отличающим только сильных мужчин. С неподражаемой живостью и достоверностью я изложил вам события, произошедшие на море. «Труженик моря» — так охарактеризовал бы меня папаша Гюго. Теперь, отдохнув и подлечившись, — пара стаканов виски! — я в темно-синем смокинге вступаю в залитый светом огромный зал для торжественных приемов.

Рядом со мной мисс Глория Виктис. Моя невеста выглядит как картинка из журнала, где печатаются сплетни о высшем свете. На ней нечто облегающее, сотканное из бесчисленного количества драгоценных камней.

Модель, спроектированная и сконструированная в мастерских Картье, там же модернизированная и прошедшая обкатку. Глория напоминает люстру, но только блеска больше.

Надо отметить, присутствующий великосветский народ стремится перещеголять друг друга в экстравагантности. Платья от Кардена, меха дикой и усмиренной норки, каскады редких камней и драгметаллов — все это напялено на дряхлеющие туловища суверенов и суверенш буквально кучами. Ла Кавале обернута занавесом миланского «Ла Скала», сборки которого удерживаются специальным каркасом, похожим спереди на капот «порше». В ее волосах, как корона, торчит гребень с алмазом ручной огранки, а вокруг шеи — в сорок два ряда жемчужное ожерелье.

Берю, впервые в жизни надевший на себя белый смокинг, рубашку с гофрированной манишкой и галстук-бабочку, подходит ко мне, негнущийся, как манекен из витрины универмага.

— Каких бабок стоят все эти елочные украшения?! — бормочет он, делая круговой жест рукой.

Затем тихо ругается и, скорчив рожу, жалобно стонет. Я спрашиваю о причине его нытья. Его Величество Берю дает объяснения:

— Чертовы ботинки! Не удалось найти своего размера, пришлось довольствоваться сорок четвертым. Кошмар! А если бы сейчас пришлось идти маршем от Страсбурга до Парижа!

— Трудно даже представить, — отвечаю я, — учитывая наше географическое положение.

Он бледнеет, что хорошо вяжется с его белым облачением.

— Ты прав. Видишь ли, парень, терпеть не могу острова: чувствуешь себя, как в запертом сортире.

Он с трудом делает пару шагов, словно ступая босиком по битому стеклу.

— Нет, не чувствуют себя мои ноги на празднике в этих испанских сапогах. Если бы они умели говорить, то наверняка спели бы «О дайте, дайте мне свободу!» Как ты думаешь, могу я немного распустить шнурки?

— Но только незаметно!

Он плюхается в старинное кресло эпохи Людовика XVI, которое тут же перестает им быть, поскольку под тяжестью Толстяка у кресла подламываются ножки. Мягким местом Берю жестко ударяется о паркет.

Дамы еле сдерживаются, чтобы не прыснуть со смеху, а слуги бросаются приподнять Толстяка на обычную высоту.

В сердцах Толстяк обращает свой гнев на подвернувшегося под руку Гомера Окакиса.

— Черт возьми, сынок, — рявкает он, — очень рад, что у вас такое коллекционное сиденье, но лучше держать его в витрине, а не подставлять под задницы присутствующих, иначе, чего доброго, гости могут выйти отсюда на костылях.

Окакис-сын приносит извинения от имени отца. Все вновь постепенно приходит в норму.

Моя Глория виснет у меня на руке и шепчет в ушную раковину:

— Тони, дорогой, что-то сегодня вечером вы выглядите очень озабоченным.

— Подводная одиссея немного выбила меня из колеи, — вру я, — но это пройдет.

Но, говоря между нами, мной и командой Кусто, Тони дорогой действительно сильно озабочен. В голове скачут беспокойные мысли, а на сердце скребут кошки. В жизни всегда так — ты ищешь объяснения самым загадочным, подчас самым чудовищным вещам. И если какая-то таинственная организация отрезала нас от остального мира, то, значит, они именно сейчас готовятся нанести коварный удар. Поскольку, будем логичны, невозможно держать в изоляции уголок мира, где происходят события первостепенной важности. Я имею в виду, для средств массовой информации. Ведь двадцать четыре часа без новостей с Кокпинока поставят на уши все редакции мира! Убедившись в том, что связь не восстановлена, сюда на помощь направят целую армаду, так ведь? Я думаю, уже утром над островом начнут кружить самолеты-разведчики, разрывая тишину своими мощными турбинами. А если этого будет недостаточно, то американцы, у которых во всех морях битком военных кораблей, тут же пришлют целый флот с крейсерами, авианосцами, плавучими гостиницами, ресторанами и магазинами. Они такие, янки — с открытым сердцем и пальцем на гашетке бомболюка атомного бомбардировщика. Особенно после того, как отправили на пенсию Айка Эйзенхауэра. Так что не только нос Берю чувствует приближающуюся опасность, но и серое вещество вашего покорного слуги Сан-Антонио!

Словом, сегодня ночью замышляется недоброе! Но будем оставаться бдительными, смотреть в оба, нюхать воздух, осторожно всех просвечивать, как рентгеном, — только в этом залог нашего успеха!

Пока, мне кажется, все выглядит весьма пристойно. Оркестр, составленный только из лауреатов первых премий международных конкурсов — все солисты с репутацией и первый раз собраны вместе! — дует и бренчит пятую увертюру к сейсмической симфонии оползней и извержений знаменитого русского композитора Вулкан-Затухановича. Первосортная музыка, особенно в третьей части, где оглушительные литавры прославляют победу Октябрьской революции.

Присутствующие слушают, затаив дыхание, и испытывают высший духовный подъем при воспоминаниях о падении русских акций. Лишь Толстяк борется со шнурками, пытаясь облегчить участь своих ступней.

— Если бы я знал, — мычит он, — надел бы сапоги «после лыж».

— Со смокингом смотрелось бы впечатляюще.

— Хотелось бы мне сплясать с одной из этих дам. Впервые в жизни иметь возможность обхватить одну из величеств руками и не использовать! Представляешь, как поднимется мой авторитет в глазах Берты, когда я ей расскажу, что танцевал танго со старушкой королевой Брабанса или твистовал с Алохой Келебатузой. Я даже договорился с одним фотографом, чтобы он мне сделал несколько фотографий.