Стендинг или правила приличия по Берюрье - Дар Фредерик - Страница 46

Глава 10

Третий урок Берюрье: отрочество и помолвка

Я на цыпочках крадусь по коридору нашей общей спальни, но едва я подхожу к своему боксу, меня перехватывает голос Ракре.

— Месье возвращается после партии экстаза?

— Да нет, я навещал свою старую тетю, которая живет недалеко отсюда.

Он играет серенаду на духовом инструменте, которым его наделила природа. Это он от радости.

— Я уверен, что твоя старая тетя мне понравится, — шутит он.

— Я могу устроить тебе с ней встречу, может быть, ты в ее вкусе, говорю я, разоблачаясь.

— А как она из себя, эта красотка?

— В стиле Полины Картон, только качеством похуже. В мое отсутствие ничего стоящего не случилось?

— Ничего!

Я залезаю под одеяло и тут же засыпаю.

На следующий день стоит чудесная погода. Солнце еще бледновато, но тем не менее усердно заливает своим живительным светом школу (Черт возьми! Я начинаю ударять по классике!).

Объявление, вывешенное в холле, извещает слушателей, что в связи с тем, что у них в среду вечером будет свободное время, лекция по правилам хорошего тона начнется в 13 часов.

На занятиях по другим дисциплинам я не проявляю особой активности. Мне не терпится встретиться с Матиасом, чтобы узнать, давал или нет о себе знать корреспондент после вчерашнего бурного вечера. Но я напрасно верчу головой по сторонам. Огненного нигде не видно. Я надеюсь, что его родственнички по линии жены не слишком строго его наказали!

В полдень я случайно встречаю Берюрье. Он сидит на скамейке в парке. Он задумчив и немного не в себе. Я подхожу к нему.

— Вы запутались в ваших мыслях, господин преподаватель? — подчеркнуто громким голосом говорю я.

Его тяжелые веки на несколько миллиметров приподнимаются, и он устремляет на меня свой потухший взгляд.

— Я обмозговывал, — говорит он.

— Что? — спрашиваю я, присаживаясь рядом.

— Вопрос о липовой религии папаши Клистира. В конце концов это неплохая штука. А почему бы мне не создать свою религию, а? Я бы назначил себя папой. Готов биться об заклад, что Александризм было бы совсем неплохо. Я бы стал проповедовать культ вина и дружбы. О нем совсем забыли. Нужно его возродить. Ну, а потом, когда я стану папой, у меня будет такая власть над моей благоверной…

Он качает кумполом.

— Интересно, стала Берта потоньше после лечения или нет. Я получил от нее открытку о том, что там в Бриде вроде все нормально, но она ничего не говорит о весах.

— Она хочет сделать тебе сюрприз. Ты расстался с Матильдой Казадезюс, а встретишься с Жанн Моро.

Он морщится.

— Это далеко не так. Я боюсь, брат, я боюсь. В супруге все должно быть в достатке. В любви я люблю изобилие. Малюсенький флюгер, который крепится на громоотводе, — это не для меня.

Он еще немного о чем-то мечтает и шепчет:

— А я все же хочу вернуться к этой истории с религией. Ты думаешь, что я бы смог?

— Почему бы и нет. Я уже готов записаться в певчие мальчики хора. Александр-Бенуа Первый — это звучит здорово. Ну, а пока суть да дело, ты о чем сегодня будешь говорить?

Он шмыгает носом, улыбается и заявляет, похлопав через карман по своей энциклопедии:

— Об отрочестве, Сан-А. Меня очень беспокоит эта глава.

Он торжественно смотрит на часы.

— Та знаешь новость? Моя графиня послезавтра приезжает в Лион. Я думаю, что она простила мне ее разломанный старинный кабинет. Я хочу, чтобы она приняла участие в моей лекции, для практической наглядности. Настоящая дама из высшего света, — разве это не лучшая иллюстрация?

— Это фантастическая идея, — соглашаюсь я, но мой голос дрожит от еле сдерживаемого смеха, — ты думаешь, она согласится?

Не без благородства он вытаскивает из кармана телеграмму и небрежно, двумя пальцами, протягивает ее мне. Я разворачиваю ее и читаю: С БОЛЬШИМ УДОВОЛЬСТВИЕМ ПОМОГУ ВАМ, МОЙ ДОБРЫЙ ДРУГ. ОХОТНО ПРИНИМАЮ ВАШЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ. ДО ПЯТНИЦЫ.

ГРАФИНЯ ТРУССАЛЬ ДЕ ТРУССО. — Быстро ты все провернул, поздравляю, — оцениваю я его оперативность.

— Ты понимаешь, я хочу воспользоваться этим случаем, чтобы продемонстрировать светские правила в ее присутствии. Сегодня я буду говорить о юности и о помолвке, завтра я расскажу им о женитьбе, так что к ее приезду у слушателей уже будет солидная база.

Затем, сменив тон, он шепотом спрашивает:

— А как твое расследование?

Бравый Берю — полицейская ищейка, верная и влюбленная в свою работу.

— Безысходная тишина. Все как в тумане. Если бы не было этих двух покушений на Матиаса и на меня, прошлой ночью, я бы и вправду поверил, что речь идет о двух самоубийцах.

— Это самое простое решение, — неодобрительно говорит Неуступчивый. — Ты меня знаешь, Сан-А, ты знаешь, что я нюхом чувствую темные дела. В общем, я могу тебя заверить, что мы оказались в поганой ситуации. Что-то назревает, парень. Открой глаза. Что-то назревает дрянное.

Он встает, разглаживает ладонью сморщившиеся в гармошку штаны.

— Ну, а пока, долг прежде всего!

И как прелат, который твердит про себя молитвы из своего требника, он удаляется по аллее, перелистывая «Энциклопедию светских манер». Он уже сейчас похож на папу своей неторопливой и мудрой походкой, своими елейными жестами, своим озабоченным видом, который оттягивает его огромную башку. Он ждет, пока мы все зайдем в конференц-зал, и только после входит сам. В одной руке он держит свою шляпу, в другой — вспоротую папку. Он идет, как Святой Марс, идущий на смертные муки. Он твердой поступью поднимается на эстраду, оборачивается, с сожалением смотрит на несколько пустых скамеек и заявляет:

— Я вижу, что кое-кого нет. К ним-то, в частности, я и обращаюсь. Ладно, мои лекции факультативные, но те, кто прогуливает их под предлогом того, что сегодня вечером увольнение и что нужно надраить фамильные драгоценности для того, чтобы пойти повеселиться с подружками, являются самыми нестойкими типами. Когда-нибудь они пожалеют об этой слабости. Когда им устроят письменный экзамен по хорошим манерам, и когда они сдадут чистенькие листы бумаги экзаменатору, они с большим сожалением вспомнят о Берюрье, но будет уже слишком поздно, и эти идиоты так и закостенеют в своем невежестве. Садитесь!