Стендинг или правила приличия по Берюрье - Дар Фредерик - Страница 69

Она смотрит, как мы идем по холлу, а на лице у нее написано: что это за странная парочка, и кого из нас можно называть «уважаемая мадам».

Чтобы не давать повод к кривотолкам, я предъявляю ей трехцветную книжку, которую выдало мне государство, чтобы я мог подтвердить свою специальность (если ее можно назвать специальностью) полицейского. Она перестает улыбаться, потому что, хотите вы или нет, но мадам предпочитают видеть у себя в доме страхового агента по выплате семейных пособий, а не представителей нашей фирмы.

Потом я вытаскиваю из кармана ключ, найденный дамой с кактусовым лицом.

— Это ключ из вашего заведения? — задаю я вопрос таким — нейтральным тоном, что с досады нейтральная Швеция объявила бы войну нейтральной Швейцарии.

У нее округляются глаза, рот и даже план Лиона, который она перед этим рассматривала.

— Ой, он нашелся! Наш постоялец очень расстроился.

— Могу я справиться о личности вышеупомянутого постояльца?

Она немножко удивляется, но тут же успокаивает себя тем, что сыщики затем и появляются на свет, чтобы задавать свои коварные вопросы.

— Господин Долороса, — говорит она.

Толстый громко баритонирует:

«Долороса женщина несчастья Долороса, твой поцелуй не приносит счастья».

Я вынужден пнуть его по ноге, чтобы он соблюдал правила приличия.

— Испанец? — справляюсь я.

— Панамец, — поправляет она.

— Он остановился в отеле один?

— С женой.

— Случайно не высокая блондинка в черном блестящем плаще?

— Совершенно верно, — бормочет она.

— В настоящее время они находятся в «Стандинге»?

В ее глазах вспыхивают факелы. Движением подбородка она показывает на соседний холл, элегантно обставленный датской мебелью в экспортном исполнении.

— Да, они сейчас беседуют с гостем.

Везет же мне, правда? Бывают дни, когда все приходит в гармонию, когда крышки плотно накрывают ночные горшки, женщины соглашаются разделить с вами постель, а во время партии в белот у всех играющих на руках по четыре вальта.

Я осторожно подхожу к застекленной двери, прячась за штору закрытой ее половины. И вижу элегантную пару, оживленно беседующую с каким-то типом, стоящим ко мне спиной. Женщина очень красивая. Брюнетка с обесцвеченными волосами. Необесцвеченные у нее только прекрасные черные глаза с длинными обольстительными ресницами, контрастирующими с волосами. У нее действительно мясистые губы, но старухе-консьержке было недоступно чувство прекрасного, когда она сравнивала их с краями ночного горшка. Наоборот, они вызывают желание впиться в них зубами, как в спелый плод, чтобы ощутить, как по вашим зубам течет сок.

Ее муж — худощавый мужчина с завитыми волосами. Высокого роста. Оливкового цвета лицо. Он одет в серый однотонный костюм, на шее галстук кроваво-красного цвета. На фоне чистой рубашки он кажется свежей раной.

Толстый не отстает от меня ни на шаг. Он тоже заглядывает в холл. Он так выразительно шмыгает носом, что от этого пришел бы в восторг сам Денис Пален — изобретатель паровой машины.

— Неизвестные в батальоне! — утвердительно произносит преподаватель хороших манер.

В этот момент трио прекращает беседу. Все встают. И тут гость Долоросов поворачивается к нам лицом. От изумления Его Округлость становится похож на наполеоновского генерала Камбронна, автора знаменитой фразы «Гвардия погибает, но не сдается». Чтобы он не оказался в их поле зрения, я резко толкаю его в бок, и он отлетает в сторону. Мы в этот момент напоминаем двух хохмачей, которые выскочили на съемочную площадку, когда раздалась команда «мотор», а главная героиня уже впилась в губы своего партнера. Это вам не телевидение, где посетители могут прохаживаться между камерами и артистами, беседуя о погоде и французском администраторе 18 века Боттэне.

Мы бежим к кассе, единственному месту в этой вселенной из мрамора, где можно спрятаться. Мы вбегает за стойку к блондинке. Говорим ей «тсс», чтобы она хранила молчание, приседаем на уровне ее колен. Проходит какое-то время. И тут Берю обращает внимание на чулки фирмы «Марки». Он считает, что эти чулки не только заставляют говорить ноги, но, кроме того, заставляют трепетать воображение. Он трется о них своим носом. Еще полминуты, и он даст волю рукам.

— Они вышли, — к счастью извещает кассирша.

Как раз вовремя! Мы встаем.

— Ну, это уж слишком! — говорит Толстый.

Потому что я забыл вам сказать, друзья мои, что собеседником панамцев был не кто иной, как слушатель школы, который ушел с лекции Берюрье под надуманным предлогом визита к «дантисту».

Это меня страшно радует. Когда ты барахтаешься посреди окутанного тайной океана и не знаешь, в какой стороне находится суша, ты испытываешь необычную радость, когда замечаешь на горизонте какой-нибудь островок (пусть даже и вредный для здоровья). Я надеюсь, что все оценят утонченность созданного мной образа, и это будет еще одним подтверждением (если есть необходимость подтверждать) моих литературных способностей. Наступает и мой черед показать нос шведскому королю.

— Идем за ними, — приказываю я.

Мы выходим, предварительно порекомендовав блондинистой администраторше никому ничего не говорить о нашем визите.

Слушатель уже идет к своей колымаге. Долоросы стоят на тротуаре и машут ему рукой.

Я знаю, где искать слушателя. Следовательно, мне ни к чему превращаться в рыбу-лоцмана и садиться ему на хвост.

— Ты знаешь, как его фамилия? — спрашивает меня Толстый.

— Нет, — отвечаю я. — Но это не трудно узнать.

В это время пара направляется к своей машине, стоящей на стоянке. Это черный «Мерседес» с номером ТТХ.

Я беру ноги в руки и бегу к своей тачке. Прыгаю в кабину и трогаю с места, открыв дверцу Толстому, который из-за своего ушибленного колена испытывает некоторые трудности, и не может как раньше уложиться на стометровке за десять секунд.

Начинается моторизованная слежка но улицам Лиона. Панамцы едут не спеша. Они проезжают по улице Республики до площади Кордильеров, сворачивают направо в сторону набережной и выезжают на левую набережную.

— Как ты думаешь, — говорит Толстый, начиная переваривать льняную муку.