Небо в огне - Тихомолов Борис - Страница 68

- Ты что, так-перетак, на колеса сел?!

- Да, - подтвердил Алексеев.

- Убирай скорей шасси к чертовой матери!

- Зачем? - опешил Алексеев.- Мы уже сидим! Клименко обеими руками потрогал голову, будто удостоверяясь в ее целости.

- А-а-а, - растерянно сказал он.- Тогда ладно. В задней кабине рассмеялись.

Анатолий облегченно вздохнул, выключил фару и зажигание. Открыл фонарь и только принялся расстегивать карабины парашюта, как вдруг: вжи-вжи-вжи! Тррра-та-та-та! Рррах! Рррах!-Засвистели пули, затрещали очереди из автоматов.

Алексеев, как был с парашютом, свалился с крыла, выхватил пистолет:

- В чем дело! Кто стреляет? А в ответ из темноты:

- Фриц, сдавайся!

И - р-р-рах р-р-рах! - очереди, но уже вверх.

У Алексеева камень с души. Хоть и был он уверен, что линия фронта пройдена и что сели они у своих, а все же-война, и всякое может случиться.

- Сам ты фриц!-закричал в ответ Алексеев.- Перестаньте стрелять! Мы свои. Идите сюда, здесь разберемся!

- Ишь ты какой! Иди ты сюда! -прозвучало в ответ.

- Ну, пожалуйста!

Отщепив парашют, Алексеев с пистолетом в руке пошел на голос.

Тут же выскочили трое с автоматами наперевес:

- Бросай пистолет!

- Еще что! Зачем? Потом искать? - искренне удивился Алексеев и сунул пистолет в кобуру.- Ну, вот я. Зачем лупите по своим?

Трое подошли, недоверчиво пощупали погоны.

- И правда наш! Чего вы тут? - оказал один из них, коренастый и плотный, как гриб-боровик.

- Да вот, подбили над Севастополем.

- А-а-а…

Шурша ботвой, из темноты вышли еще человек двенадцать. Окружили, стали предлагать махорки и газету для закрутки.

- Ты уж извини, что за фрица приняли, - сказал коренастый. - Навесили фонариков. Ну, думаем, сейчас бомбить будет. А вы сели. На-ка огоньку.- Чиркнул спичкой, дал прикурить Алексееву. В темноте засветились цигарки.

- А вам повезло, - затянувшись, сказал коренастый.- Еще шагов пятьдесят и загремели бы в речку! Тут обрыв, метров тридцать.

У Алексеева меж лопаток потянуло холодком:

- А церквушка?

- Церквушка на другой стороне. Речка узкая… Однако пойдем, спать определим. Устали небось.

Утром, проснувшись, Анатолий увидел: выпачкал комиссар в извести свою жгуче-черную шевелюру. Видать, во сне терся головой о стену.

- Товарищ гвардии майор, вы волосы испачкали.

- Чем? - всполошился Клименко.- А ну-ка дай зеркало.

Алексеев подал. Клименко всмотрелся и ахнул: вся голова была седая!…

Арифметика

Итак, я принял эскадрилью. С чего же начать? Собственно, я уже начал: адъютант Ермашкевич принес мне боевое расписание, и я его подписал, хотя подпись моя, конечно, была формальной. Все шло, тоже без меня, по заведенному в полку порядку. Кто-то в штабе, минуя командиров эскадрилий, заполнял графы боевого расписания: столько-то бензина, столько-то бомб. А у меня были Свои соображения: во-первых, мне не нравилась загрузка- мало бомб и много бензина; ведь мог бы. наверное, я сам варьировать загрузку, сообразно дальности полета и способности летчика? И во-вторых, Карпин болезненной занозой застрял в моем сознании. И тут тоже- хотел того командир или не хотел, - обезличивая самолет, он этим самым обезличивал инженера эскадрильи и меня.

Полк готовился к боевому вылету, а я напросился на тренировку и проверку техники пилотирования, как это положено. Гусаков посмотрел на меня удивленно (мог бы и не торопиться!) и тут же дал распоряжение приготовить самолет. Он сам будет меня проверять! Что ж, это лестно.

И все- таки тяжелая была машина «ИЛ-4». Как утюг. Остро чувствовалась разница против «СИ-47» и «ЛИ-2». Но сделав полет в зону и прокрутив самолет как следует на глубоких виражах и разворотах, я быстро сжился с ним, восстановив его особенности в памяти мышц. Ничего машина -летать можно.

Потренировался днем, потренировался ночью и утром следующего дня занес свою фамилию в список боевого расписания, которое было заполнено по привычным нормам: почти у всех в графе «бомбовая загрузка» стояло по 10 соток, а у молодых - по 8. Себе я вписал 1500. Для начала. Я не сомневался: реакция будет самой положительной- ребята пойдут ко мне с просьбой увеличить загрузку.

В столовой ко мне с листком в руке подбежал Ермашкевич. Вид у него был несколько смущенный.

- Товарищ гвардии майор! Вы не ошиблись в бомбовой загрузке? У вас тут тысяча пятьсот! Я взял у него листок:

- Нет, дорогой, не ошибся. Все правильно: бомб 1500 и горючего столько же. В литрах, конечно. Проверьте, чтобы лишнее слили.

Сидевший со мной за столом командир второй эскадрильи, пожилой бывалый летчик (из военных), майор Буткевич, пододвигая к себе тарелку с борщом, спросил:

- Гм! Опыты делаете?

- Ну почему же опыты. Вполне нормальная загрузка.

Буткевич хлебнул борща и обжегся.

- Фу, ч-черт побери, горячий какой! - полез в карман за платком, вытер губы, опросил, как бы между прочим:- А взлет - с форсажиком?

- Ну что вы, что вы!-искренне всполошился я.- О форсаже не имею понятия. Между нами говоря - боюсь им пользоваться. Зачем моторы насиловать?

- Гм!-оказал Буткевич, принимаясь за борщ.- Аэродром у нас гадкий. Я пожал плечами.

- Как и всякий полевой: и впадины есть, и бугры. Однако… Вы, например, сколько сегодня берете бомб?- внезапно опросил я его.

- Десять соток, - ответил он.

- А горючего? Бушенич замялся.

- Ну-ну-у-у… наверное, три тысячи литров. Я даже как-то и не интересовался. На горючее и бомбы команда сверху подается, им видней.

- Вон как, «сверху», значит! А если подсчитать? Три тысячи литров, это примерно будет 2300 килограммов и плюс тысячу килограммов бомб. Итого 3300. А у меня - 1170 килограммов бензина и 1500 килограммов бомб. Итого - 2670 килограммов. И выходит - мой самолет легче вашего на 600 килограммов! Зачем же здесь форсаж? Вы же им не пользуетесь.

Буткевич положил ложку на стол. Вид у него был растерянный-растеряиный.

- Ну и ну-у-у, - сказал он и полез в карман за трубкой.- Ч-черт те что! Арифметика.

Полк получал боевое задание. Цель такая-то, высота бомбометания такая-то. Обратить внимание на то-то и то-то. По данным разведки, над целью будут истребители-смотреть в оба. Над Карпатами возможна гроза - обойти. Лучше всего с юга…

Каждый внушает свое: начальник штаба, начальник связи, метеоролог, командир полка. Все! Задание дано. Все оговорено, все ясно, все понятно. Мы сидим в обширной землянке, ждем команду на выезд. Я собрал свою эскадрилью.

- Ну как, ребята?

- Ничего-о-о.

- Самочувствие хорошее?

- Что на-а-до!

Отвечают дружно и доброжелательно. Глаза у всех пытливые, хорошие. Ощущаю тепло их сердец. Контакт есть, что и говорить. Им понравилось всем, что командир только что прибыл, а уж сразу и на боевой!

На первый раз ставлю перед ними пока небольшую задачку: после команды на вылет, постараться вырулить на старт всем вместе. Дружно и первыми, как и полагается первой эскадрилье. А командирам звеньев проследить, что кому мешает, и в будущем устранить неполадки.

Командиры звеньев Шашлов, Алексеев, Ядыкин кивнули в ответ:

- Будет сделано, товарищ командир! Вспоминаю:

- Да! На «девятке», кто летит на «девятке»? Красавцев?

Поднимается летчик, высокий, стройный блондин. Прямой нос, голубые глаза на чуть бледноватом лице. Я знаю, он из Ленинграда, и бледность - это признак ленинградца. Красивый парень!

- Красавцев, вы летите сегодня в первый боевой?

- Да, товарищ командир.

- Машина вам знакома?

- Знакома, товарищ командир. Позавчера я на ней тренировался. Должен был вчера лететь, но не пустили. На ней Карпин полетел, из третьей эскадрильи. Хорошая машина, легкая.

- Отличаю! Желаю вам успеха. Садитесь. И тут раздается команда:

- По ко-о-ням!

Все поднимаются, берут шлемофоны, перчатки, планшеты. Выходят, залезают в кузова автомашин. Разговоры, смех, шутки, будто и не на боевое задание собираются, а так-на вечернюю прогулку.