Годы испытаний. Книга 2 - Гончаренко Геннадий Иванович - Страница 67

На обочине дороги лежала убитая молодая женщина. Темные толстые косы ее разметались в стороны, в руках запеленатый ребенок. Белая кофта женщины обрызгана кровью, и издали капли крови рдели яркой художественной вышивкой. Эта женщина ехала на телеге, на которой сидели еще три старухи. Правил лошадьми старик, рядом с ними сидела девочка лет шести-семи. Канашов видел, как подвода обогнала его и Аленцову, обдав удушливым облаком пыли. Налетели вражеские самолеты, все разбежались. И вот, когда бомбежка окончилась, он увидел убитую.

Подошел Шаронов; вокруг него и комдива собирались бойцы и командиры. Комиссар снял с головы пилотку.

- Смотрите, товарищи, и запоминайте. Пока мы живы и в наших руках оружие, мы должны беспощадно истреблять фашистских варваров. Клянемся же мстить, товарищи. Не забудем и не простим!

И глухое, грубоватое, но твердое эхо голосов донеслось в ответ:

- Клянемся мстить! Не забудем и не простим…

А мимо шли и шли беженцы и подводы, подводы и беженцы. И никого не удивляла эта лежащая у дороги убитая мать с ребенком. Сколько они видели за свой долгий путь убитых: и стариков, и детей, и женщин, и мужчин. Люди замкнулись, одичали в своем и чужом горе и, казалось, стали безразличными ко всему на свете.

За подводами бежала и плакала, размазывая по смуглому лицу слезы, босоногая девочка. Черные, будто смородина, печальные глазенки ее кого-то искали среди людского потока, и куцые косички прыгали на затылке.

- Дядечка, тетечка, - бегала она от одной подводы к другой. - Где моя мама?

И долго звенел в ушах ее вопрос, обращенный неизвестно к кому: «Где моя мама?» На лице девочки растерянность и смятение. Но кто мог ответить ей, где ее родная мать? Беженцы пожимали плечами, звали к себе, старались приласкать, спрашивали ее имя, но она бежала все дальше и дальше, увлекаемая всеобщим течением людского потока. И слабый ее голосок повторял один и тот же вопрос: «Где моя мама?» Колени девочки в ссадинах и кровоподтеках. Вот она снова упала. Чьи-то мягкие, но сильные руки подняли ее. Она раскрыла глаза: возле нее сидела на корточках тетя в военной форме и предлагала ей, протягивая фляжку:

- Пей, доченька, пей…

Девочка робко потянулась к фляге и долго и жадно пила теплую, но такую сейчас для нее вкусную воду.

Тетя в военном достала из сумки вату, бинты, промыла ссадины на коленках девочки и перебинтовала.

- К маме хочу, - заплакала девочка. - Найдите мою маму…

Военная тетя погладила ее по голове.

- Найдем, доченька, найдем. Не плачь…

Порылась в сумке с красным крестом и протянула сухарь. Девочка взглянула доверчивее на женщину и взяла его.

На наблюдательном пункте Канашова сплошная сутолока. Все торопились к нему с докладами, вопросами, за советом. Комдив сидел на земле, на сдвинутых коленях лежала, свисая, карта. Он выслушивал командиров, начальников, задумчиво взвешивал каждое услышанное слово и отвечал медленно, будто нехотя. Канашов весь как бы ушел в себя, в свои раздумья: «Как же быть дальше? Нельзя же вот так воевать и не думать, что ждет тебя завтра, к каким результатам приведет то или иное сражение. А главное, нельзя бесконечно надеяться, что и сегодня, и завтра, и в последующие дни, выстояв на одном рубеже, и попав в окружение, ты будешь каждый рад благополучно выводить свои войска. Неужели там, В Ставке, не знают о всех безобразиях, которые творятся здесь, и наших войсках, на фронте? Вмешался бы товарищ Сталин и навел порядок, или и от него скрывают действительное положение вещей? По-видимому, скрывают… Ничем иным и не объяснишь, что летом 1942 года советские войска попали в условия еще более тяжелые, чем летом 1941 года, и отступают к берегам Волги. Подумать только, какая большая территория Европейской части Советского Союза находится у фашистских захватчиков…»

Канашов с досады резко сплюнул и, затоптав окурок, вновь закурил. Удивленный взгляд его на мгновение задержался. В стороне на куче сена сидела Аленцова в обнимку с какой-то девочкой и что-то говорила ей, наклонившись, а та в ответ мотала головой, и косички плясали по голым и худым ее плечикам. «Откуда она взяла эту девочку? Чего она придумала?»

К Канашову подошел начальник ветеринарной службы дивизии. Сегодня он в третий раз на докладе у комдива. Первый раз жаловался на то, что нет подков и лошади выходят из строя. Второй раз он приходил по поводу профилактических прививок конскому составу. Комдив бросал взгляды в сторону Аленцовой. Его одолевало нетерпение узнать, откуда взяла она эту девочку.

- Товарищ полковник, я уже докладывал, что лошадиный сап…

Комдив, не дослушав его, прервал:

- Ну сколько, товарищ Барабанов, можно говорить об этом мерине? Неужели вы не в силах решить, что делать с одной лошадью? А у меня тысячи людей, тысячи забот, голова кругом.

Начальник ветеринарной службы, высокий, худой, с нежным девичьим лицом, поправлял пенсне и обидчиво поджимал губы,

- Товарищ полковник, но я не имею законного права без вашего приказа… Лошадь надо пристрелить или немедленно направить в ветлечебницу.

- Предоставляю вам полную инициативу, доктор. - Канашов с досадой махнул рукой и направился к Аленцовой.

Наперерез бежал связной от начальника переправы.

- Товарищ полковник, товарищ полковник! - кричал он, задыхаясь.- На переправе какой-то капитан с группой солдат арестовал часовых, захватил три наших баркаса и переправляет свое подразделение через Дон.

- А где же подполковник Стрельцов?

- Не знаю.

- Беги вон туда, в конец оврага. Там штаб, отыщи Стрельцова и передай мой приказ навести порядок на переправе. Ясно?

Канашов увидел, как на переправу пикировали шесть немецких бомбардировщиков, и сердце заныло. Зелено-белые столбы воды, будто гейзеры, вставали над рекой, и до слуха доносились приглушенные разрывы.

«И что это за дурак переправляет подразделение днем? Анархист какой-то. Бегут, паникеры, шкуры свои спасают». Он выругался с досады и подошел к Аленцовой.

- Ты смотри, Нина, что делают!

- А что?

- Нахрапом отнимают лодки - и айда через Дон. Стрелять бы таких мерзавцев…

Девочка взглянула на сердитое лицо комдива и, обхватив Аленцову за шею, прижалась к ее груди. Канашов вопросительно кивнул головой на девочку: «Кто такая?»

Аленцова бросила в ответ сердитый взгляд. Ноздри ее нервно вздрагивали. Он понял: она волновалась и не хотела говорить.

Послышался приближающийся свист. Волна горячего воздуха с гнилым болотным запахом ударила в ноздри: Девочка вскрикнула. Канашов обнял их обеих и укрыл своим телом. По спине его будто кулаками пробарабанили комья земли. Затем разорвались еще две бомбы в конце оврага, и все затихло.

Солнце, уже садилось, и от стен оврага легли длинные плотные тени. В воздухе пахло пылью и полевой ромашкой.

Девочка уткнулась головой в грудь Аленцовой и вздрагивала, всхлипывая.

- Ты чего плачешь? - спросил Канашов. - Все кончилось. Скоро ночь, а ночью самолеты нас не увидят. Тебя как зовут?

Девочка продолжала всхлипывать, прижималась к Аленцовой. Канашов пошарил по карманам и вложил в руку девочки сахар.

- Возьми… Кушать хочешь?

Девочка перестала плакать и закивала головой.

- Сейчас будем кушать. А как же все-таки тебя зовут?

- Галя.

- Вот и хорошо, будем знакомы, Галя. А меня - дядя Миша.

После ужина Гале сделали постель из сена, и вскоре она уснула. Аленцова и Канашов сидели рядом на опаленной войною земле, смотрели на яркие звезды, думали о жизни и верили, что она еще будет у них, большая и счастливая.

- Когда окончится война, - сказал Канашов тихо и мечтательно,- и у нас с тобой будут дети… Ты согласна?

Аленцова ничего ему не ответила, а только сильнее обняла и прижалась к его груди.