Философия бунта - Баталов Эдуард Яковлевич - Страница 7

Во-вторых, она показала жестокость, бесчеловечность капитализма, готового во имя защиты собственного существования пожертвовать десятками тысяч жизней не только «чужих», но и «своих» граждан.

Вместе с тем неудачи американских интервентов и мужественное, эффективное сопротивление вьетнамского народа агрессии обнаружили иллюзорность созданного идеологами интеграции мифа о «непластичности», «неподатливости» социальной реальности, о «монолитности» буржуазного «управляемого мира».

Определенное влияние на умонастроение леворадикалов оказала так называемая «великая пролетарская культурная революция» в Китае. Трудно найти другое социальное явление современности, которое было бы столь неадекватно интерпретировано на Западе, будучи воспринято в духе социальных идеалов, весьма мало согласующихся с теми непосредственными целями, которые преследовали организаторы «культурной революции».

Западные леворадикалы увидели в «культурной революции» то, чего в ней на самом деле не было: разрушение активно действующими группами молодежи, полностью игнорирующими законные органы власти, «бюрократической машины», формирование и широкое внедрение в сознание молодого поколения «новых потребностей», якобы подрывающих дух потребительства и ориентированных на «новый» идеал человека и т. д.

То, что «культурная революция» имела «двойное дно», т. е. что хунвэйбины выступали в качестве слепого орудия манипуляторов, преследующих узкогрупповые, великодержавно-шовинистические цели; что это было не спонтанное движение, а грандиозный спектакль, в котором разум массы сознательно приносился в жертву «великому вождю»; что произошло не уничтожение бюрократизма, а лишь переход от одних его форм к другим; что «новая» структура потребностей и уровень потребления основной массы китайского населения ни в коей мере не обеспечивают всестороннего гармонического развития личности, – все это по тем или иным причинам либо оставалось незамеченным, либо игнорировалось западной леворадикальной интеллигенцией и студенчеством.

Поиски западными леворадикалами революционного «вдохновения» в борьбе народов Азии, Африки, Латинской Америки за национальное освобождение, в весьма непохожих по своей социально-политической сущности явлениях приводили к тому, что взгляды, развиваемые некоторыми идеологами «третьего мира» (Фаноном, Дебре и др.) и проявившиеся в концепциях «тотального отрицания», антипотребительства, отрицания революционной роли пролетариата развитых капиталистических стран, преувеличения роли непролетарской массы в революции, воспринимались ими как обобщение опыта освободительной борьбы народов этих стран. Создавалась иллюзия, будто стоит только взять на вооружение эти концепции, проявить необходимую волю для их воплощения в жизнь – и они дадут такой же эффект, который они, с точки зрения «новых левых», давали «у себя дома».

Однако, вооружая западноевропейских и американских «левых» бунтарскими лозунгами, идеи, сформировавшиеся в границах «зоны бурь», на базе иных общественных отношений, иного сознания, обладали ограниченными возможностями их использования. Поэтому критический разбор леворадикальной идеологии предполагает обращение не к Фанону или Дебре, а прежде всего к Маркузе, на что есть, как мы увидим далее, достаточные основания.

Герберт Маркузе прошел довольно сложный жизненный путь, не пересекавшийся с магистралями революционного движения. Правда, на ранних этапах своего жизненного пути Маркузе тяготел к «левым» группам буржуазных философов, развивавшим, в частности, свою деятельность в русле Франкфуртского института социальных исследований. Жизнь позаботилась и о том, чтобы Маркузе стал если не антифашистом (ему всегда больше импонировала позиция стороннего наблюдателя), то, во всяком случае, критиком фашистского тоталитаризма. Наконец, Маркузе, как и многие из «франкфуртцев», за много лет до того, как стать идеологом леворадикализма, пытался найти обоснование ряда социальных явлений в сфере психики, выявляя зависимость организации общественной жизни от спонтанного проявления психической энергии.

Все эти обстоятельства привели к тому, что в 60-х годах Маркузе оказался в числе «социальных критиков», потребность в которых в то время стала ощущаться особенно остро [«Спрос на критические теории общества вполне объясним там, где противоречия социального развития принимают форму резких парадоксов, осознаваемых широкой общественностью… Люди, осознающие себя бесправными винтиками в системе бюрократической организации госмонополистического капитализма, остро переживающие угрозу социальных катастроф (включая войны), угрозу фашизма и милитаризма, окружают гуманистическим ореолом такого рода концепции хотя бы потому, что в них нередко находят зафиксированными и как бы поднятыми до уровня общего социального протеста собственные настроения: конкретное недовольство определенной ситуацией, ощущение кризисного характера того общества, в котором они живут» [25]]. Маркузе лучше, чем кому-либо из его коллег, удалось сформулировать как парадоксы самого капиталистического общества на его современной стадии развития, так и парадоксы сознания тех представителей этого общества, существованию которых угрожают происходящие в нем материальные и идеологические процессы. Ему удалось выразить умонастроение леворадикальной элиты, ее метание, ее утопические построения. Словом, Маркузе предложил тот товар, на который имелся спрос [Когда к Маркузе пришла известность, когда его начали изучать и исследовать, на книжный рынок были выброшены и его ранние сочинения, от которых исследователи перебрасывают мост к последним его работам. Однако концепция Маркузе вполне четко вырисовывается уже в небольшой серии работ, открываемых выпущенным в 1955 г. сочинением «Эрос и цивилизация» и завершаемых опубликованным в 1969 г., по горячим следам майских событий во Франции, «Очерком об освобождении». Центральной работой Маркузе, давшей ему имя, является книга «Одномерный человек. Исследование по идеологии развитого индустриального общества», впервые увидевшая свет в 1964 г. Кроме того, Маркузе принадлежит множество статей, интервью, заметок.].

Надо заметить, что сам Маркузе весьма осторожно оценивает свою причастность к современному леворадикальному движению. «Я чувствую себя солидарным с движением «разгневанных студентов», – говорил Маркузе, – но я совсем не являюсь их глашатаем. Это пресса и общественное мнение наградили меня таким титулом и сделали из меня ходкий товар» [26]. В этих словах есть немалая доля истины: культ Маркузе был создан буржуазной рекламой, радио, телевидением, однако не только в целях преднамеренной дезориентации антикапиталистического движения, но и по той простой причине, что книги Маркузе, интервью с ним – словом, все, что выходило из-под его пера или слетало с его уст, сделалось действительно ходким товаром.

Не стоит переоценивать роль Маркузе. Многие леворадикалы вообще не читали его книг [«Некоторые люди, – заявлял Кон-Бендит, – пытаются навязать нам Маркузе как ментора. Это шутка. Никто из нас не читал Маркузе. Некоторые читали Маркса, возможно, Бакунина, а из современных авторов – Альтюссера, Мао, Гевару, Лефевра. Почти все повстанцы… читали Сартра» [27]]. А многие из тех, кто их читал, далеко не во всем разделяют его позицию. Но вместе с тем было бы неосмотрительным и недооценивать роли «леворадикального критика» – не как личности, а как представителя определенного типа сознания. Маркузе далек от движения «новых левых», поскольку он не принимал непосредственно активного участия в их политических выступлениях и поскольку движение леворадикалов с точки зрения их социальной и политической значимости не может быть отождествлено с теорией Маркузе. Но он, бесспорно, оказал сильное влияние на леворадикальную элиту. Именно Маркузе постулировал ряд положений, принимаемых леворадикалами за критику отношений господства – подчинения, которые они хотят ниспровергнуть. Именно Маркузе подталкивал «новых левых» на радикальный разрыв с «традиционной политикой» и «традиционной идеологией», к которым он относил политику компартий и марксистско-ленинскую теорию. Именно Маркузе восхвалял многие сомнительные стороны политической практики «новых левых».