Грядущий мир. Фантастические повести советских авторов 20-х годов - Окунев Яков - Страница 6

Семенит проворными шагами по красному коврику красного кабинета и морщит переносицу. Когда Джон Хайг морщит переносицу — будут события.

Что такое война? Уйма металла! Сотни тысяч тони чугуна, меди, стали, железа! Дивиденд! Дивиденд!

Япония вооружена, Англия вооружена, Россия… О, эта Россия! При воспоминании о России у Джона Хайга шевелятся волоски на краях его лысины.

Кто мог думать? Эти большевики не имели ни хлеба, ни денег, ни войска. Они грабили Хайга: четыре завода и рудники на Урале. Большевиков, казалось, можно было взять голыми руками. Но они щелкнули американцев, щелкнули англичан, расщелкали всех и — живут. У Джона Хайга печень не в порядке и, когда он думает о России, то… лучше не думать о России!

Итак, весь мир вооружен и больше некого вооружать. Лозунг для войны сам лезет в руки. Война против милитаризма. Вы хотите, чтобы ваших детей не калечили на войне? Воюйте. Хе-хе-хе, воюйте! Тонны железа, стали, чугуна! Монбланы металла! Акции летят в гору! Золото хлещет рекой! Золото! Золото!

Для тех, у кого нет акций, кто не получает прибылей, нужны красивые слова. Выдумайте хорошую декларацию — и они, как бараны, пойдут на бойню. Хе-хе! А Джону Хайгу нужны не слова, а дивиденды.

Кто против войны? Эдвард Хорн. Он в Вашингтоне, он в Чикаго, он в Филадельфии — везде Эдвард Хорн. Высидел четыре года каторжной тюрьмы и опять гремит. Тут, там, здесь — слушают его миллионы. Миллио-ны!

Эдвард Хорн не желает войны. Конечно, всякий свободный гражданин С.-А. Ш. имеет право… Но Эдвард Хорн не хочет и мира. Он зажигает миллионы голов. Вчера, сегодня в Нью-Йорке, в Филадельфии, в Чикаго метались по улицам кровавые вспышки знамен…

Прежде, чем бросить лозунг войны, надо посадить Эдварда Хорна и сотни три красных головорезов на электрический стул. Что? Законные основания? Позвольте спросить, что такое законные основания? Хе-хе!

Теле-мегафон — последний крик техники. Джон Хайг нажимает никелированную кнопку. Поворот рычажка. Стрелка скользит по доске с нумерацией. Труба мегафона гремит:

— Слушаю!

— Алло, мистер Прайс.

Над аппаратом вспыхивает экран. На экране — щекастое лицо с тремя подбородками — настоящий бульдог. Это Вилльям Прайс. Каменноугольные копи и газовые заводы.

— Оль-райт! Начнем!

— Начнем! Сейчас я вызову Мариам Дэвис и братьев.

Опять поворот рычажка. На экране — Мариам Дэвис с братьями. Нефтяные источники.

У Мариам Дэвис белое, мертвое совсем фарфоровое лицо. Тушь восстановила ее вылезшие брови. Под бровями безразличные, как у куклы, глаза без мысли и огня. Не глаза, а голубоватые стеклышки.

Братья:

Спортсмен Леон. Он тонок и длинен, как вязальная спица. Челюсть быка, лоб узенький, зарос рыжими волосами.

Бабник и обжора Тодди. Каждое утро ему подают меню всех первоклассных ресторанов Нью-Йорка. Своему любимому повару он обещал оставить, после своей смерти, полмиллиона долларов. У Тодди все лицо ушло в огромный нос, нижняя губа презрительно выпячена, фигура — наверху острая, внизу расширяется, живот — в два обхвата.

Мариам Дэвис и братья кивают головами на экране. Джон Хайг кланяется экрану и бросает в приемник сухие обрубки фраз:

— Начнем совещание. В узком кругу. Остальных оповестим о результатах. Итак: во-первых, печать. Как обстоит дело с печатью, мистер Прайс?

Вилльям Прайс скалит свои золотые зубы на экране. Мегафон грохочет.

— Хо-хо-хо! Куплена! Два миллиона долларов. Кроме того, «Нью-Йоркский Вестник» объявляет завтра лотерею для розничных читателей в сто тысяч долларов.

— Это для чего? — удивляется Джон Хайг. Вилльям Прайс прищуривает левый глаз.

— Это ловкая идея! Моя идея! На одном из экземпляров газеты будет выигрышный номер. Газету будут рвать из рук газетчиков.

— Ага!

— Ага! Ага! — произносят в мегафоне джентльмены и леди.

Тодди Дэвис расслабленно стонет:

— О-о, у меня опять почки!.. Вчера я устроил банкет для… черт подери мои почки!.. журналистов и депутатов. Они положительно не умеют есть, как порядочные лю… Ой-ой!.. Были речи…

Мистер Хайг нетерпеливо морщит переносицу:

— К делу! Что мы сделаем с Хорном?

Нарисованные брови Мариам Дэвис дрожат:

— Этот ужасный человек… Почему он не в тюрьме?

Вилльям Прайс делает вид, будто считает монеты:

— А это средство?

— Это средство не годится, — возражает Джон Хайг. — Хорна нельзя купить.

Брови Вилльяма Прайса убегают в лоб:

— Что значит нельзя купить? Все покупается. Вопрос сводится к тому — за сколько.

— Хорна невозможно купить — повторяет Джон Хайг. — И в конце концов, дело не в нем. Что значит Эдуард Хорн без масс?

Спортсмен Леон, рассматривавший до сих пор свои ногти, роняет в мегафон свою первую и единственную фразу:

— Все можно купить. Массы тоже можно купить.

И снова принимается за свои ногти.

Джон Хайг согласен с Леоном Дэвисом. Именно это он и имеет предложить!.. Джентльмены понимают сами, что, если перед носом лошади повесить клок сена? Словом, лошадь побежит за сеном, а не за Хорном.

Дивиденд против Хорна и его идей. Выпуск акций в мелких купюрах. Рабочие трех самых мощных трестов делаются акционерами. Конечно, это — горе-акционеры, но… Рабочий, получающий дивиденд, негодный материал для идей Хорна. Хорн может сколько угодно долбить о коммунизме, у рабочего в мозгу будет звенеть одно: «дивиденд». При этом: самая широкая рассрочка! Самые льготные условия!

Какой-то король сказал что-то про курицу в супе каждого фермера. Ах, да! Король сказал, что он желал бы, чтобы в супе каждого фермера была курица. И если бы фермеры ежедневно ели курятину, у короля была бы голова на плечах, а не на эшафоте.

Итак, джентльмены дадут каждому рабочему по курице. По курице, несущей дивиденд. Джентльменам это не будет стоить ни одного цента. Но зато Хорну это будет стоить нескольких сот тысяч рабочих. Факт!

В мегафоне трещат хлопки. Джентльмены желают носить свои головы на плечах.

Рабочие льются потоками по асфальту тротуаров. В свете дуговых фонарей и витрин снежинки кружатся, как белые мотыльки, и белят головы, плечи, верхи пролеток, крыши омнибусов и трамваев. Рыжий туман. Тусклые пятна огней.

Рабочие вливаются в зал. Сзади напирают кепи, котелки, шляпы. Спереди — плотина кепи, котелков, шляп.

Стоп! На страже порядка круглый полисмен. Сначала он поднимает свой нос — картофелину, потом — палочку. Стоп!

Что значит стоп? Нет места? Великолепно! Для токаря Пиртона не найдется места? А известно ли бобби, что сегодня говорит Хорн? Хорн будет говорить о безработице. Токарь Пиртон сидит без работы. Токарь Пиртон имеет право послушать речь Хорна о безработице.

Что? Свисток? Ну, право, ссора с полицейским сейчас не входит в расчеты Пиртона. Пиртон ныряет в толпу и, припадая на свою хромую ногу, уходит подальше от греха.

Огненными аршинными буквами кричат бюллетени на витринах газет. Пиртон вмешивается в толпу, стоящую перед витриной.

— Япония стягивает флот! — кричит бюллетень.

— Англия вручила ноту правительству С.-А. Ш.!

— Секретное заседание во французской палате!

В потоке шляп, котелков и кепи мелькают белые листы вечерних газет. Их рвут у газетчиков, читают у витрин магазинов еще свежие, маркие от типографской краски, столбцы.

— С.-А. Ш. не желают войны. Но С.-А. Ш. предупреждают, что…

— Прием послов Англии, Японии и Франции в Белом Доме… Американский народ не допустит…

— Нам нужна почва в Китае. Япония интригует.

Что? Опять втирают очки! Точь-в-точь, как перед прошлой войной. Хромой Пиртон потерял ногу на той войне, потерял работу после войны, потерял жену от безработицы. То есть, умерла от чахотки, а чахотка началась от безработицы… Нет, Пиртона больше не поймают на эту удочку!

Котелки и кепи шумят у витрины «Нью-Йоркского Вестника». Опять война, опять? Пусть воюют те, кому она нужна.