Последняя империя. Книга вторая - Сартинов Евгений Петрович - Страница 73

— Что там? — тревожно спросила с кровати его жена, Наталья.

— Иди сюда, да быстрей! — крикнул он, и та босиком прошлепала к окну.

А зарево на востоке начало медленно подниматься вверх, потом заострилось, превратилось в большую, пульсирующую огненную черту. Прошло несколько секунд, и пламя все быстрей и быстрей начало набирать скорость, так, что вскоре превратилось в одну большую, быстро летящую звезду.

— Е... мать! Все таки они ее запустили! — в сердцах выматерился Никита. — Теперь, мать, толком нам спать не придется.

Агентство «Рейтер» прокомментировало это событие совсем по другому.

«В России осуществлен первый запуск ракетоносителя с нового космодрома в районе Благовещенска. Судя по сообщениям российской прессы тяжелый ракетоноситель „Протон-М“ вывел на орбиту сразу целую серию космических спутников. По предположениям аналитиков НАСА большинство из них предназначены для проведения разведывательных работ, а так же для осуществления радиопередач военного командования. Но это не самое главное. Главное, что с этой минуты в России существует космодром, способный отправлять в космос ракеты с человеком на борту. Ей теперь не нужен будет окончательно разграбленный местными мародерами казахский Байконур. Президент Казахстана наверняка уже осознал свою ошибку, ведь закрыв в свое время Байконур он невольно лишился ста пятидесяти миллионов долларов ежегодно получаемых от России за его аренду».

Комментариев было много, но этот поток длился недолго. Другая космическая тема надолго заслонила скромный запуск первой ракеты с нового космодрома.

Самое трудное в длительном космическом полете, это первая неделя привыкания к невесомости и смена естественных ритмов. Три американских астронавта, два исследователя из Франции и один из Англии по десять раз на дню встречали и провожали зарю. Американцы к этому привыкли, они уже третий месяц висели на орбите, остальные же прибыли лишь три дня назад, с челноком «Атлантис». Особенно тяжело далась смена климата единственной женщине, француженке Доминик Клеманс. Она сама была медиком, готовилась изучать влияние невесомости на женский организм, но и представить себе не могла, что это будет так тяжко. Невесомость, казавшаяся со стороны забавным развлечением, вызывала у ней длительные приступы дурноты. Странно, но во всех земных тренировках она ничего подобного не испытывала. Доминик держалась героически, но все же время от времени ей приходилось пользоваться самым обычным гигиеническим пакетом.

Остальные два новичка чувствовали себя получше, хотя так же порой с трудом сдерживали дурноту. Как истинные джельтмены они старались облегчить муки своей спутнице, помогали ей в своих опытах, тем более что и сама программа была выполнена на сравнении состояния мужского и женского организма. После очередного сеанса сдачи крови Пьер Дюма даже пошутил:

— Ну вот, меня теперь можно заносить в книгу рекордов Гиннеса как самого высоко расположенного над уровнем моря донора.

Доминик с трудом улыбнулась, потом сказала:

— Надеюсь я не попаду в нее как самый неприспособленный к жизни в невесомости организм.

В эту ночь они спали в жилом отсеке «Альфы», носившем официальное название «Джон». Но в своей среде, среди астронавтов, прижилось другое его шутливо название: «Берлога». Так в свое время этот модуль обозвали еще русские, успевшие в нем побывать перед расторжением договора о совместной эксплуатации станции. Русских давно нет, а название «Берлога» осталась. Доминик спала в своей каюте, больше похожей на пенал. Перед отбоем она приняла таблетку снотворного, задернула плотную штору небольшого иллюминатора, и, привязавшись страховочными ремнями, наконец-то уснула. Ей снилась земля, утро, дождь. Еще двоим из состава экипажа снилась земля, остальные обошлись без сновидений.

Вообще-то станция была рассчитана на гораздо большее количество обитателей. Все десять ее модулей могли принять до пятидесяти человек, но максимум было в две тысячи четвертом, до июньского переворота — пятнадцать человек. Сначала отпали русские, потом начались финансовые трудности у евросоюза. И хотя США исправно отправляла на орбиту очередные модули и своих астронавтов, по признанию специалистов станция работала в полсилы.

В это время в соседнем отсеке, в модуле «Звезда», самом старом во всей станции, под пластмассовой панелью тихо искрился провод высокого напряжения. Модуль с полгода уже бездействовал, его судьба решалась на самом высоком уровне, толи подвергнуть «Звезду» капитальному ремонту, толи просто перестыковать и отправить старушку на вечный покой, утопив в Тихом океане. Но подобных операций на «Альфе» еще ни кто не делал, так что сейчас в «Звезде» были подключены только системы жизнеобеспечения да солнечные батареи. Почти пятнадцать лет назад, на заводе собирая этот модуль русский монтажник чуть-чуть повредил изоляцию, случайно проведя ножом по проводу. Тогда он этого даже не заметил, но спустя полтора десятка лет полихлорвинил потерял свою эластичность и лопнул как раз на самом разрезе. По случайности как раз под ним оказался кусок оголенного металла, монтажное крепление. Приняв на себя заряд энергии два металла заискрили, поневоле вызвав повышенную температуру, потихоньку начавшую плавить пластмассу обшивки.

В командном модуле этой ночью дежурил Пол Эквуд, самый молодой из экипажа американцев, в прошлом командир эскадрильи истребителей. В этот раз истинной работы было мало, и Эквуд занимался своим самым любимым на орбите делом, фотографировал землю через иллюминатор. Эти снимки он делал для себя на память, да может быть, и удастся их хорошо продать «Нешл джиографик». Когда компьютер показал падение мощности в блоке «Звезда» Эквуд этого даже не заметил. «Альфа» в этот момент пролетала над Гавайями, а на Килауэа как раз началось очередное извержение. Сильный ветер загибал столб дыма в сторону, и было видно, как из жерла вылетали громадные куски пламени и вулканические бомбы.

— Давай, давай малыш, еще что-нибудь выплюнь, прекрасно! Отлично, ты просто как фотомодель! Этель Спирски, да и только!