Поэзия и проза Древнего Востока - Сборник Сборник - Страница 59

59

Этот хурритский мифологический цикл оказал несомненное воздействие и на древнегреческую литературу (или на ее мифологические основы): несомненно сходство хурритских мифов, известных нам в хеттских поэтических переложениях (немногочисленные фрагменты хурритских подлинников пока еще не поддаются окончательному истолкованию), с сюжетами, отраженными у Гесиода. Весьма вероятно, что именно хетты, столкнувшиеся с греческим (ахейским) царством Аххиява, о котором много рассказывается в хеттских текстах, были проводниками этого хурритского влияния (характерно, например, что особое название «крови богов» у Гомера, видимо, было заимствовано из хеттского языка). Поэтому хеттскую литературу можно считать промежуточным звеном между литературами древней Месопотамии и древнегреческой (а тем самым и всей последующей европейской) литературой. Из хеттских поэтических переводов хурритского цикла поэм о боге Кумарби лучше всего дошла «Песнь об Улликумми», где в основную канву повествования о смене поколений хурритских богов на небесах вплетены в качестве персонажей и вавилонские боги. В свою очередь, хеттский переводчик поэмы, несомненно, обладавший поэтическим даром, использовал в переводе некоторые собственно хеттские древние мифологические формулы и названия. Из непереводной литературы времени Нового царства особенно широко представлен жанр царских анналов, первые образцы которого представлены и в Древнем царстве. Этот жанр хеттской исторической литературы, позднее повлиявший и на ассирийскую, получил развитие в ряде обширных хроник, написанных от имени царя Мурсилиса II (XIII в. до н. э.). Автор этих хроник проявил себя как выдающийся писатель-историк, сумевший представить исторические события двух царствований с единой точки зрения. От имени Мурсилиса II написан и ряд текстов религиозно-философского характера, из которых наибольший интерес представляют его «Молитвы во время чумы», которые не только некоторыми идеями (мысль о переходе греха от отца к сыну, идея искупления), но и особенностями формы (образные уподобления целых ситуаций, как в притчах) обнаруживают разительное сходство с ветхозаветной литературой и с ее более поздними продолжениями. В этих молитвах можно видеть отдаленный прообраз не только соответствующих мест Ветхого завета, но и их реминисценций в таких образцах новой литературы, как «Чума» Камю (в проповедях Панлу). Но в то же время в этих молитвах сохраняются и следы наивных антропоморфных представлений о богах, заметные и в хеттской поэтической литературе времени Нового царства.

После гибели Хеттского царства на рубеже XIII и XII вв. до н. э., связанной с продовольственным кризисом и переселением «народов моря», хеттская повествовательная традиция сохранялась в надписях на иероглифическом лувийском языке в княжествах юга Малой Азии и Северной Сирии. Следы поэтической традиции в метрических надписях на лидийском языке, непосредственно продолжавшем хеттский, быть может, следует связать с одной из линий развития хеттских поэтических форм. Характерно, что такие имена лидийских царей, сохраненные Геродотом, как Мурсилис, практически совпадают с хеттскими царскими именами. Лидийскую культуру, оказавшую существенное влияние на древнегреческую, можно рассматривать отчасти как продолжение хеттской.

Вяч. Вс. Иванов

Древнехеттская погребальная песня

Саван Несы[313], саван Несы

Принеси, приди!

Матери моей одежды

Принеси, приди!

Предка моего одежды[314]

Принеси, приди!

Я прошу, прошу я!

Песня, являющаяся древнейшим образцом поэтического текста на индоевропейском языке, сохранилась в составе текста, написанного клинописью, характерной для Древнего царства (около XVII в. до п. э.), и повествующего о сражении с хурритами (см. Г.Г. Гиоргадзе, Хетты и хурриты по древнехеттским текстам.—Вестник древней истории», 1969, № 1), в котором гибнут двое воинов. За рассказом об их гибели следует эта песня. Перевод сделан по изданию: «Keilschrifttexte aus Boghazkoi», III, № 40, толкование песни дано в соответствии со статьей: С. Watkins, A Latin-Hittite etymology.—«Language», vol. 45, 1969, Ь 2.

Гимны Солнцу

1

Солнцу – слава! В сердце человеку

Смотришь, Солнце, прямо с высоты,

Сердца ж твоего никто не видит.

Если кто-нибудь поступит дурно,

Ты вверху увидишь и осудишь.

Я иду своей дорогой правды[315].

Кто б ни поступил со мною дурно,

Солнце, пусть увидишь ты его!

Гимн переводится по изданию «Keilschrifturkunden aus Boghazkoi», XVII, b 28. Произносился во время жертвоприношения богу Солнца.

2

Господин мой, бог небесный Солнца,

Человечества пастух![316] Из моря

Ты приходишь в вышину[317], небесный

Солнца бог. Вступаешь ты на небо!

Бог небесный Солнца, господин мой,

Ты над человеком, над собакой,

Над свиньей, да и над зверем диким[318],

Ежедневно суд вершишь, бог Солнца!

Гимн представляет собой молитву царя Муваталласа – сына и преемника Мурсаласа II (XIII в. до н. э.), переводится по изданию: «Keilsclmfturkunden aus Boghazkoi», VI, № 45.

3

Солнце, господин мой справедливый,

Суд вершащий! Царь земли и неба,

Ты страною правишь, и даешь ты

Силу мужества, о справедливый!

Солнца бог, всегда ты благосклонен,

Исполняешь только ты моленья!

Милостивый бог, благое Солнце!

Как ты милостив, о справедливый!

Только праведного человека

Возвышаешь ты, благое Солнце!

Сын богини-матери Нингаль,

Зрелости достиг ты совершенной,

Из лазури борода твоя!

Посмотри! Перед тобой склонился

Человек – твой раб. Тебе он молвит:

«В окоеме, где земля и небо,

Лучезарно, Солнце, только ты.

Царственный герой, благое Солнце,

Сын богини-матери Нингаль,

Всей страны обряд и договор[319]

Устанавливаешь только ты.

Царственный герой, благое Солнце!

Ты один среди богов сверкаешь!

Власть великая тебе дана.

Справедливый господин правленья,

Прародитель сумрачного мира![320]

Царственный, могучий Солнца бог!

Вложены тебе отцом – Энлилем[320]

Света стороны четыре в руку.

Суд вершишь, усталости не зная,

Ты – неутомимый судия!

Средь богов минувшего[321] один ты

Царственный герой, благое Солнце,

Совершаешь для богов обряд.

Для богов минувшего один ты

Долю их определяешь[322] верно.

Снова выход из небесной башни

Открывают только для тебя,

Выезжаешь из ворот небесных,

О сверкающий, лишь ты один.

Боги неба пред тобой склонились

И склоняются земные боги[323],

Если с ними говоришь ты, Солнце.

Боги молятся тебе, склонившись.

вернуться

313

название древней столицы Хеттского царства

вернуться

314

При совершении погребального обряда символически обозначалось воссоединение с умершими предками

вернуться

315

Оборот, находящий прямое соответствие в четырех местах Ветхого завета («Я хожу по пути правды», (Книга притчей Соломоновых», гл. 8, 20, ср. там же, гл. 2, 20; «Первая книга Царств», гл. 12. 23; «Книга пророка Иеремии», гл. 6, 16)

вернуться

316

архаическое выражение, вторая часть которого применительно к богам восходит к доисторическому периоду, как это показывает совпадение такого употребления хеттского слова «пастух» (uestaras) с родственным авестийским (vastar), относящимся к богам в одном из гимнов «Авесты». По-видимому, здесь отразилось общее для хеттской, индо-иранской и греческой религии представление о том, что боги пасут души умерших. Выражение «пастух людей» относится и к аккадскому богу Шамашу

вернуться

317

В этом представлении о солнце, встающем из-за моря, видели след миграции предков хеттов до их прихода в Малую Азию. Но скорее всего здесь можно видеть отражение тех же мифологических представлений, которые связывают и древнеиндийского бога Варуну с морем (мировым Океаном). Представление о связи бога Солнца с Океаном встречается и в хеттских текстах (миф о боге Телепинусе и дочери Океана) в контексте, почти дословно совпадающем с настоящим гимном

вернуться

318

Человек, собака и свинья образуют ряд существ, приносившихся в жертву богам в архаических хеттских обрядах. Собака и свинья – домашние животные—занимают промежуточное место между человеком и дикими (букв.: «полевыми») зверями, о которых в параллельном месте 3 гимна говорится, что они бессловесны (букв.: «не говорят ртом»). Судя по хеттским законам, в хеттском скотоводческом обществе не только человек, но и домашние животные представляли собой юридически ответственные существа. Представление о боге Солнца как судье является общим для хеттской, аккадской и египетской религии

вернуться

319

С богом Солнца в гимне связываются основные установления как миропорядка, так и порядка социального, что обнаруживают разительные аналогии с древнеиндийскими, ведийскими представлениями о порядке. Соответствующие термины, как хеттский «saklai» «обряд» (родственно лат. «sacer» – «священный»), восходят к глубокой древности

вернуться

320

С богом Солнца связывался и подземный (невидимый) мир

вернуться

320

С богом Солнца связывался и подземный (невидимый) мир

вернуться

321

Отец бога Солнца обозначен здесь шумерским клинописным знаком – именем шумерского бога Энлиля (как мать бога – шумерским обозначением богини Нингаль– жены бога луны Сина)

вернуться

322

Здесь различаются разные поколения богов. Бог Солнца, являющийся основным богом настоящего, противополагается «богам минувшего»

вернуться

323

Представление о доле, принадлежащей богу, является общим для разных древних традиций, включая месопотамскую