Грустное танго Арлекина - Ольховская Анна Николаевна - Страница 35

– Привет, Яна.

Правда, тут же откашлялся, водрузил сердце на положенное место и уже нормальным голосом продолжил:

– Чем обязан?

– Фу ты, какой официоз! – фыркнула девушка. – Ты что, недоволен? От дел отрываю? Так я…

– Ладно, ладно, не заводись. Чего хотела-то? Раз через десять лет вдруг звонишь, значит, тебе что-то надо от меня. Так что давай не будем сотрясать воздух никому не интересными вопросами типа «Как дела?» и «Что нового?», хорошо? Я реально занят, не обижайся.

– Ну, если сильно занят, тогда…

– Яни, не ерунди! Если нужна помощь – говори.

– Яни… – Дима почувствовал, что девушка сейчас улыбается, и у него мгновенно вспотели ладони. Вот ведь тюфячина! – Меня так только ты называл.

– Ну почему называл – и называю. Рассказывай, что там у тебя.

И Яна рассказала.

А потом они встретились…

И Дмитрий Сахновский понял, что никуда ему не спрятаться от себя. И своей любви. Он снова был смешным толстяком с чубчиком, подарившим букет голубоглазой девчушке с большими белыми бантами.

Но самым большим потрясением оказалось то, что прятаться от себя не стоило. А он, Сахновский, редкий кретин, забравший у них с Яной минимум пять лет счастья.

Если бы он тогда все же пришел на вечер встречи выпускников! Или хотя бы не тупил, не упрямился, не убеждал себя – я сильный, я сумею забыть! – то они пять лет уже жили вместе.

И в прихожей его квартиры стояли бы смешные тапочки с пуховыми помпошками, совсем не раздражавшие теперь. И по вечерам Дима торопился домой, игнорируя призывы друзей посидеть в спортбаре, посмотреть какой-нибудь матч под пивко и дружескую беседу.

Зачем ему пиво, когда дома ждет вкуснейший ужин, приготовленный любимой девушкой! И сама девушка, с сияющими от счастья глазами.

А еще…

Дима, если честно – как и большинство мужчин, был равнодушен к детишкам. Он знал, что когда-нибудь у него будут собственные дети, но это было так далеко, так гипотетически.

Но теперь Дима все время думал о том, что, пойди он тогда на тот вечер, сейчас по квартире топотали бы маленькие ножки. А еще лучше – две пары маленьких ножек, мальчугана, похожего на него, и крохотной забавной девочки, точной копии мамы.

Мамы Яны.

И обязательно был бы пес. Смешной, лохматый, терпеливо сносящий выходки малышей, верный и преданный. И кот, вроде бы независимый, но на самом деле – нежнейшее существо.

И вечером, когда он, Дима, возвращался бы с работы, у двери его встречали они все – и детишки, и радостно вертящий хвостом собакен, и трущийся о ноги котейка.

А потом откуда-нибудь из кухни или из комнаты прибегала сияющая от счастья Яна и бросалась ему на шею, и они целовались, и…

– Елки-палки, Сахновский, ты совсем чего-то рассиропился, – проворчал Дима, паркуясь на служебной стоянке. – Еще немного, и мелодрамы начнешь смотреть вместо детективов и триллеров.

Но устыдиться не получалось. Картинка, нарисованная воображением, была такой щемяще солнечной и теплой, такой правильной, что строить сурового мачо перед самим собой не хотелось.

Дмитрий Сахновский совершенно точно знал: он ХОЧЕТ этого.

И детишек, и собаку с кошкой, и маму Яну, и веселые семейные праздники, и переодеваться в Деда Мороза, и…

В кармане завибрировал и заверещал мобильник.

– Кто там мой драгоценный остаток заряда расходует? – проворчал Сахновский, с трудом вытаскивая телефон из кармана. Взглянул на дисплей. – О, Черепанов! Ну конечно, кто же еще! Надеюсь, новости хорошие и нашего упыря-тролля поймали. Привет, Матвей! Чем порадуешь?

– Если бы… – угрюмо произнес Черепанов. – Ты сейчас где?

– На службу приехал, только запарковался.

– А Яна?

– А она дома.

– Точно?

– А в чем дело? – Пальцы, державшие телефон, онемели, словно вместо пластика мобильник был сделан изо льда.

– Дерьмовые дела, дружище. Клоуна нашли.

– И разве это дерьмовые дела?

– Они самые. Клоун мертв. Давно, судя по всему, его убили в тот же день, когда он сбежал.

– Убили?!

– Да. И я знаю, кто это сделал.

Глава 38

Темно. Темно, пусто, тихо.

Хотя нет, не совсем тихо, откуда-то издалека доносился голос, но глухо, словно сквозь слой ваты. Что-то бубнил монотонно и неразборчиво.

Яна теперь знала, как чувствует себя кукла, лежащая в коробке. Нет, не кукла – фарфоровая статуэтка, тщательно завернутая в вату и упакованная. В красивую праздничную коробку с затейливым бантиком.

Подарок.

Вот только кому?

И вообще, что происходит? Где она? Почему так темно? И зачем ее засунули в коробку? Димка, что ли, разыграть решил? Но почему тогда болит под лопаткой?

И… и почему не открываются глаза? Словно веки залили цементом?

Дурдом какой-то, честное слово! И самое противное – память решила устроить забастовку и категорически отказывалась транслировать предшествующие упаковке в коробку события. В голове мрачно пульсировала тьма.

И еще этот раздражающий бубнеж!

Яна еще раз попыталась открыть глаза – ура, получилось! Правда, совсем чуть-чуть, на миллиметр. Но и в эту щелку стало видно, что коробка, в которой лежала Яна, была, мягко, говоря, великоватой. Да что там великоватой – огромной!

Больше похоже на заброшенный цех какого-нибудь завода, а не на коробку.

И не заворачивал никто девушку в мягкую вату, наоборот, швырнули на бетонный грязный пол. Что немедленно подтвердила вернувшаяся чувствительность тела, до этого момента онемевшего.

И слух тоже прояснился – голос больше не пробивался сквозь вату, звучал четко и ясно. Но лучше бы не звучал…

– …твари! Все вы – озабоченные бездушные похотливые твари! Ненавижу! Как же я вас всех ненавижу! Я думал – ты другая, не такая! Ты – светлая, чистая, добрая, нежная, тебе чужды похоть и разврат, ты прекрасно можешь обойтись без этого! Так нет же, ты такая же, как они все! Шлюха! Циничная мразь! Но ничего, я тебя очищу! Так же, как тех сучек очистил!

Говорившего Яна пока не видела, но голос узнала.

И вспомнила. Вспомнила, что произошло.

Но это невозможно. Это бред какой-то! Чушь полная!

И от дикости происходящего нервная система девушки не выдержала, предохранитель взорвался и перегорел, страх исчез, сменившись тотальным безразличием.

Яна зашевелилась и попыталась приподняться. Но оказалось, что руки и ноги стянуты скотчем, поэтому сесть не удалось. А вот ее возня не осталась незамеченной, послышались шаги, и через несколько секунд перед девушкой присел на корточки похититель:

– Очнулась, тварь?

– А ты артист! – хмыкнула Яна. – И имитатор неплохой – так Зинку Мегафон точно изобразил! Я ни на секунду не усомнилась, что это она истерит. Откуда звонил, кстати? Ты же понимаешь, что звонки на мой мобильный пробьют и узнают, кто звонил, когда, откуда.

– Ишь ты! – Кирилл с холодным любопытством всматривался в глаза девушки, пытаясь, видимо, отыскать там страх. – Хорошо держишься, не ожидал. Думал, ты такая же истеричка, как и те, остальные. Порадовала, не спорю. Но это тебе не поможет, без очищения все равно не обойтись. А звонил я оттуда, откуда надо – из квартиры Зинаиды. Вернее, с ее радиотелефона, у которого оказался неплохой радиус покрытия.

– Ты что, и Зину…

– Нет, зачем? Зину очищать не надо. Она не помешана на сексе, как вы все.

– Все? И Вика твоя?

В глубине безумных глаз что-то дрогнуло, но лишь на мгновение. Кирилл презрительно скривился:

– И она. Я ведь специально троллил девок, чтобы узнать, есть хотя бы одна непродажная, чистая, способная на страдания и позор ради сохранения чести. Ни одной, прикинь? Ни одной! Все соглашались стать моими рабынями и выполнять любые прихоти. Пришлось их очищать от греха. А лучшее очищение происходит через боль. Когда не остается ничего, кроме боли.

Яну невольно передернуло – так спокойно и равнодушно звучал голос этого парня. Открытого, доброго, веселого, умницы, хорошего друга, нежного влюбленного…