Чужестранец - Семенов Алексей - Страница 71

– Как же так случилось, что враги тын на острове этом взяли, а деву белокаменную целую оставили? – вдруг спросил Мирко. «Может, она и вправду непростая, – тут же осенило его самого. – Может, не посмели? Или побоялись, что она до них доберется?»

– Вот ты и сам к ней всякий раз возвращаешься. – Реклознатец явно сделал нажим на словах «к ней». – Верно ты понял. Думаю, не посмели они, поскольку знали, кто она есть.

– А тот колдун не знал, потому и сделал?

– Кто ж теперь скажет, знал или нет? – вопросом на вопрос отвечал старик. – Вот и снова посуди, разве силой или словом заклинательным такого исправишь. Ты ведь совсем не знал, а пальцем не тронул ее, наоборот даже – поклонился.

Мирко улыбнулся про себя. «Видел бы ты, как это к я ее пальцем не тронул».

– А чем же я помогу, – спросил тогда Мирко, – коли даже сильные и мудрые не у дел?

– А ты подумай, – улыбнулся Реклознатец. «Зря это он, про то, что тепла дать не может, – помыслил Мирко. – Видать, и у колдунов на душе скверно бывает». – Силой нельзя, словом не проймешь, что остается? – подталкивал мякшу к решению колдун.

– И так нельзя, и так неверно, – усмехнулся Мирко. – Еще служить человеку может, чувствовать… – И вот когда взвесил он недавние слова колдуна о земной любви и соединении ее с неким прежним, в тот самый миг пришло к нему озарение. – Неужто любовь, дядя Реклознатец? О том ли ты мне толкуешь?

– О том, Мирко Вилкович, – тихо и серьезно ответил колдун. – Хорошо, что понял ты меня. А теперь погоди спрашивать, дальше послушай. Я ведь сказал, что всего в пути твоем, от самого первого порога до последнего, – не ведаю. Всё, будто пронизки, на нить надевается, всё вместе связано, одно за другим. Теперь о новой вере у нас речь зайдет, арголидской ее зовут. Рейо Суолайнен тебе легенду-то верно пересказал, хоть и краток был выше всякой меры – ну, да ему простительно. О чем там в книгах многих написано, я тебе пересказывать тоже не буду. Научишься – сам прочтешь. Мудрецы арголидские, да и не только они, в книгах этих каждую буквицу друг у друга оспаривают, дерутся даже, говорят. Только суть не в этом. Если бы в этом, никто такой веры не принял бы. А сегодня смотри: и полянины, и ругии, и вольки даже – да много еще кто! – все к ней потянулись. И дядя твой, Неупокой Лютович, тоже. Что ж такого она человеку приносит, если, конечно, он не из корысти одной, как тот купец, ее приемлет? Силу вряд ли даст: вот выйди мудрец арголидский на того же князя Ивора. Чья возьмет? Вестимо, если многие верующие соберутся, будет сила, да только они все больше меж собой воюют. Значит, не в силе дело. Может, в мудрости дело? Тоже вряд ли. Мудрецам не спорить должно, кто прав больше, да за бороды друг друга таскать. Видел ты, чтобы колдуны меж собой вздорили или рядились из-за того, какое слово в заклинание поставить на какое место? А болезнь словом изгоняют, да ты сам Белому заклинанием кровь остановил. А я через заросли колючие неоцарапанный пройду, сами расступятся, а близ Соленой Воды великой колдун живет, что меч железный в миг единый так заклинает, что тот его не сечет – не режет. Могут такое кудесники с юга? Нет, не могут, я о том точно знаю. – Он ухмыльнулся чему-то про себя. – Но люди-то идут, значит, им это надо. А зачем? Зачем человек вообще верит? Скажешь?

– Отцами так заповедано, – с готовностью ответил Мирко. – И помогает ведь это…

– Вот, верно сказал, – одобрил старик. – «Помогает». Для того и потому человек верит, что помочь себе желает, обезопасить себя, а значит, и место, где живет. А что самое страшное, от чего спасаться следует?

Мирко пожал плечами. Ему казалось, что разговор уходит в сторону от главного: куда ему идти, где и как искать Рииту? Если уж такой небывалый пал на него выбор, то как оправдать его? Как не подвести доверие великих богов?

– Смерти, наверно, – отвечал он, но понял, что ответил слишком уж просто. – Нет, не смерти. Того, что все, зачем он жил, сгинет, пропадет.

– Опять угадал, – подхватил Реклознатец. – А откуда такая напасть прийти может? – Тут колдун не стал уж пытать парня, а ответил сам: – Оттуда, с полуночи. Раз уж Всадник приходил, силой взять думал, да, видно, не вышло, хоть и многое он извел и изничтожил под корень. Теперь снова пришел, иной способ нашел, куда вернее прежнего – на души людские посягнул. А с душой испорченной все пропадет, зачем человек живет. Выходит, потому, что вера та душу обезопасить может, за ней человек и тянется, не хочет себя загубить.

– Разве твоя вера или мякшинская душу не лечат? – усомнился Мирко.

– В том и разница, думал я о сем, – вздохнул Реклознатец. – Скажи-ка мне, разве вера твоя учит, где добро, где зло?

– А то разве нет? – поразился мякша. – Солнечное колесо – то добро, Гром да Веточник – добрые, а Маринка – злая. Деревья, не спросясь, рубить – тоже злое дело…

– Нашел злыдню – Маринку, – молвил в ответ колдун. – Смерть за зло считаешь? Ты скажи кому из стариков – они тебе растолкуют, какое это зло. Про дерево – это ближе. А про Грома да Солнце-Дар это ты хватил: а кто месть заповедовал?

– Как же без мести? – изумился Мирко. – Что ж, обиду сносить? Молча?

– А ежели тот, кого сгубили, сам хуже нелюдя был? И за него жизни класть на многие лета? Нет, Мирко, нет ни в вашей вере, ни у хиитола ни зла, ни добра. Все земное у нас, всему почет должный оказан. Да это и не плохо вовсе. Только человек знать хочет, как душу уберечь, а ответа нет: пришел, возник из-за крома всадник, а чем ему противостоять? Нет ответа. И еще: что мы знаем? Землю уважай, сам не плошай, ну а там – как доля и недоля договорятся. То, конечно, верно. А как же с долгом быть? Есть у человека долг и можно ли обойти его – об этом ни слова. А в вере арголидской обо всем есть. Вот и дядя твой не потому на севере остался, что старым да слабым себя посчитал. Он пусть и не ведает, что там из северных пустынь надвигается, зато ко всему готов, знает, чем любое зло одолеть.

– Так чем же, дядя Реклознатец? – воскликнул Мирко. – И я тут при чем? И Риита?

– Да при том, чудак ты человек, – рассмеялся колдун, – что не доля тебе такая выпала – с богиней полюбиться. То долг твой – огонь этот, искру, что в вас заронилась, не потерять, не загасить. Зачем же, спросишь? Какой тут долг, скажешь? Я так мыслю, что только от любви в мире согласие быть может. На силу найдется сила, мудрость у каждого своя, а любовь людей единит, а не разбрасывает, и не принуждает, а обязывает. Вот и вера та, кто понял, в чем она, о том же толкует: тот, кто любит, и других беречь будет, и землю, и память, и тем себя сбережет, и того превозможет, кто из тьмы опричной возник. И в том и добро, и долг. Те же, кого вы богами зовете, они были раньше, чем белый свет зачался. Они землю сотворили и тем себя с ней связали, потому что любили ее и любят. А человек – душа свободная, сам выбирает: любить ли, прощать ли или казнить да губить. Вот и задача тебе: сохранит человек любовь к тому, в ком душа земли, положит ли жизнь ради этого или на попятный пойдет? Сохранит, полюбит – оправдан будет белый свет, будет жив; нет – все прахом пойдет. Уразумел ли?

Наступила тишина. Ветер на дворе стих, но тучи не ушли. Сгущались сумерки, давно солнце село, и теперь его последние, пропавшие за пеленой лучи едва выглядывали из-за горизонта. Дрова в печи потрескивали едва слышно. Мирко, ошеломленный и сбитый с толку, произнес тяжело:

– Зачем мне все это, дядя Реклознатец? Я Рииту люблю, кто бы она ни была – хоть богиня светлая, хоть ведьма, хоть русалка, хоть дева зачарованная, хоть оборотень, пусть даже и дух бесплотный, которого сам выдумал. Мне одно надо знать: куда идти, чтобы ее вновь обрести, да что для этого делать. А уж если это богам или странам дальним, да еще и Мякищам на пользу пойдет, так я тому только рад буду. Спасибо, что растолковал мне, кто есть кто, да что я с собой в кармане да сумах седельных везу, да про веру дядину. Только ведь я к тебе пришел за тем, чтобы знать: куда да как. Если хочешь, советом это назови, потому как по твоим речам выходит, что обо всем ты мне рассказал, а уж решать я сам буду. Это справедливо. Но уж не обессудь – прошу совета твоего!