Иное решение - Семенов Андрей Вячеславович - Страница 69

Штейн допил кофе, поставил чашку на стол. Коля сидел и обдумывал, каким образом в Стокгольме можно убить хорошо охраняемого генерала, но пока ничего не мог придумать.

– Только это – службишка, не служба, – продолжил Штейн. – Это, так сказать, официальное обоснование моей командировки в Швецию. У нас с тобой есть дела и поинтересней.

– Какие? – изумился Коля.

– Великие. Я бы даже сказал – грандиозные. Поэтому, товарищ капитан, слушайте боевой приказ. Приказываю вам сегодня же установить за будущим покойником Синяевым самое пристальное наблюдение с целью выявления его слабых мест. Москва дала нам две недели на ликвидацию генерала. Либо мы его ликвидируем в установленный срок, либо…

– Ясно, Олег Николаевич.

– Это не все. Мне очень нужно переговорить с господином Валленштейном. Вы его найдете в штаб-квартире Международного Красного Креста. Сейчас же, немедленно отправляйтесь туда и доложите ему, что бывший сотрудник советского торгпредства Штейн с нетерпением ждет его в вашей квартире.

Менее чем через два часа Валленштейн сидел в Колиной квартире напротив Штейна. Он искренне обрадовался его приезду. Еще до войны он догадывался, что Штейн – кадровый разведчик, его работа в советском торгпредстве является всего-навсего прикрытием, а будучи человеком неглупым, он понял, что Олег Николаевич в разгар войны приехал в Стокгольм не для заключения коммерческих контрактов и не от жуткой ностальгии по этой красивейшей европейской столице, а для чего-то более важного.

Их встреча была теплой и сердечной. Оба уважали друг друга за ум и умение им распорядиться, оба в свое время были друг для друга ценнейшими источниками информации. Оба знали больше, чем высказывали вслух.

После того как был отыгран вопрос о погоде в Москве и о видах на урожай в Швеции, Штейн без обиняков, напролом, стал подводить Валленштейна к цели своей командировки. Коля, на правах хозяина, сидел за тем же столом, но в разговоре участия не принимал. Беседа велась на английском, которого Коля не понимал.

– Знаете, дорогой Рауль, я должен вам признаться, что не всегда был с вами откровенен до конца.

– Излишняя откровенность мне всегда казалась подозрительной и вызывала тревогу, – улыбнулся Валленштейн.

– Чуть меньше года назад вы мне назвали почти точную дату немецкого вторжения в СССР. Я не спрашивал вас тогда, не спрашиваю и сейчас о ваших источниках. Но, судя по всему, у вас хорошие отношения с немецкой колонией в Швеции.

– У меня хорошие отношения не только с немцами. С англичанами, финнами и французами я тоже ни разу не ссорился.

– Замечательно! – восхитился Штейн. – Тогда позвольте вопрос. А как ваши друзья здесь, в Швеции, и за границей оценивают шансы на победу Советского Союза?

– Одним словом?

– Пожалуйста.

– Трезво.

– То есть?

– Мои друзья очень трезво оценивают шансы Советского Союза на победу в этой войне.

– Трезво – это как? За или против?

– Олег Николаевич, я сказал только то, что сказал, и не надо тянуть меня за язык.

Штейн перешел на шведский, чтобы Коля мог понять суть беседы.

– Хорошо. Я поставлю вопрос по-другому. Как отреагировали бы ваши друзья, если Германия и СССР заключили бы мирный договор уже сегодня?

У Коли от удивления удлинилось лицо. Валленштейн оставался невозмутимым, будто этот вопрос был им не просто услышан, а заранее обдуман и согласован.

– В этом не было бы ничего необычного. Если отбросить пропагандистскую мишуру, то во внешней и внутренней политике обоих государств – и Германии, и России, – не было принципиальных противоречий. Эти государства, объединившись, без сомнения, смогли бы диктовать миру свою волю. Опираясь на сырьевые ресурсы Советского Союза, Германия смогла бы в конечном итоге поставить Великобританию на колени и продиктовать ей свои условия мира. Америку от Европы отделяет целый океан, и она не в состоянии выставить на европейский театр военных действий сколько-нибудь серьезную армию, особенно если учесть, что сейчас американцы завязли в Тихом океане. Японцы своим нападением на Перл-Харбор утерли нос янки, и теперь президент Рузвельт считает делом личной чести взять реванш в войне именно с Японией. Тихоокеанский театр военных действий – это несколько миллионов квадратных километров, площадь, раз в десять превышающая территорию самих Штатов. Они не выберутся оттуда без посторонней помощи.

– Постойте, Рауль. Мне бы очень хотелось услышать ваш прогноз развития событий при сегодняшнем раскладе сил.

– Я не политик и не гадалка, поймите меня верно. Но мне сдается, что Германия уже проиграла войну. И политически, и экономически. Военные успехи не должны приниматься в расчет при спокойном и трезвом анализе ситуации. Сейчас Германия ведет войну, опираясь только на союз с Италией и Японией, а также на дружественный нейтралитет Турции. В странах оккупированных Германией, растет движение сопротивления, и Гитлер вынужден держать в этих странах определенное количество полицейских дивизий СС, которые необходимы ему на Восточном фронте. Объявив славян «недочеловеками» и «низшей расой», он настроил против себя не просто славянский мир, но и весь мир вообще. Если сегодня в Германии принято считать «низшей расой» евреев, цыган и славян, то где гарантии того, что завтра там не причислят к «недочеловекам» мусульман, а потом и англосаксов?

– Если я вас правильно понял, то в Германии должны быть круги, заинтересованные в заключении мира с Советским Союзом?

– В Германии есть такие круги, – подтвердил Валленштейн. – Скажу более – в Стокгольме сейчас находится один из эмиссаров этих кругов.

– Оберст-лейтенант фон Гетц?

– Оберст-лейтенант фон Гетц. Военный атташе немецкого посольства в Стокгольме.

– И вы можете меня с ним познакомить?

Валленштейн кивнул:

– Могу. Но для этого мне нужно знать цель знакомства.

– Скорейшее заключение мира на Востоке.

– Это серьезный повод.

Штейн выдержал паузу, формулируя следующий вопрос:

– А как вы думаете, Рауль, этот фон Гетц достаточно серьезный человек? Я имею в виду, стоят ли за ним в Германии достаточно серьезные силы, чтобы он мог вести предметный разговор о мире?

– Это легко установить, – отозвался Валленштейн. – Ну, например, в качестве предварительного условия к началу переговоров предложите ему, опираясь на помощь тех людей, которых он будет представлять на этих переговорах, освободить, допустим, пять-десят евреев из Освенцима или Майданека. Если евреи будут освобождены, значит, его покровители – действительно серьезные и влиятельные люди, имеющие вес даже в СС. Все концлагеря находятся в подчинении рейхсфюрера, а Гиммлер не тот человек, на которого можно оказать давление. Следовательно, решение об освобождении евреев будет приниматься на достаточно высоком уровне.

– Ну и хитрец же вы, – улыбнулся Штейн. – Хотите одним выстрелом убить сразу двух зайцев. Освобождение евреев наверняка пройдет по линии Красного Креста, и это прибавит уважения вашей организации. Фон Гетц подтвердит свою компетенцию, а вы, Рауль, одновременно приобретете определенный политический капитал. Особенно если сами поедете принимать освобожденных узников.

– Тогда не двух, а трех зайцев. Освобожденные – мои соплеменники. Не забывайте, что я сам еврей.

Коля не принимал участия в разговоре. Он сидел ошеломленный и слушал, переводя взгляд с одного собеседника на другого. Штейн заметил это.

– Рекомендую вам, Рауль, своего друга, – он показал на Колю, – Тиму Неминен. Мне, как вы сами понимаете, будет затруднительно бывать в городе – слишком много знакомых. Поэтому прошу держать связь через нашего дорогого хозяина. Встречу с фон Гетцем, по-моему, тоже удобнее всего провести здесь. Если соглашение об освобождении евреев будет достигнуто, то лучшего спутника, чем Тиму, для поездки в Рейх вам трудно будет найти.

Валленштейн слушал внимательно, согласно кивая вслед словам Штейна. Он действительно был рад хоть чем-то помочь скорейшему и неожиданному заключению мира. Расчеты Канариса и Головина нимало не беспокоили его, тем более что в их планы он посвящен не был. Для него заключение немедленного мира означало скорейшее прекращение страданий и сохранение жизней миллионов людей по обе стороны линии фронта.