Дипломатический агент - Семенов Юлиан Семенович - Страница 44

44

— Только тише, — негромко попросил Бернс. — Вам же выгоднее, чтобы все было тихо, потому что здесь я. Что подумает ваш есаул, казаки? Ведь у вас в России очень любят размышлять над подобными казусами.

— Вон отсюда! — повторил Виткевич и облизнул пересохшие губы. — Убирайтесь прочь!

— Хорошо, мой посол, — уже совсем спокойно ответил Бернс, — я уйду. Но я обещаю вам, — а я обещаний на ветер не привык бросать, — вы мне дорого заплатите за вашу победу. Это не победа вашего правительства, и именно этого я вам никогда не прощу. Вы пожалеете о том, что сделали. Прощайте. Мы с вами больше никогда не увидимся.

И, учтиво поклонившись Ивану, Бернс вышел.

Он оказался прав: они больше никогда не увиделись. Ровно через четыре года восставшие афганцы убили Бернса в Кабуле. Но до своей смерти он подготовил не одну смерть для других — знакомых и незнакомых ему людей.

11

В один из дней, когда Дост Мухаммед с утра совещался с военачальниками и посланцами из Кандагара, Виткевич заперся в своем кабинете. Он просидел за столом, не поднимаясь, часов десять кряду. Писал. Курил кальян и писал, писал не переставая.

А когда в Кабул пришли сумерки, приглушив все дневные звуки, Виткевич разогнулся, выпил крепкого холодного зеленого чая, походил по комнате и уже только потом запечатал несколько листов в большой, им самим склеенный конверт и передал его казачьему есаулу, отправлявшемуся с дипломатической почтой в Санкт-Петербург.

И хотя на конверте было старательно печатными буквами выведено: «Петербург, редакция журнала „Современник“, для А. С. Пушкина», письмо это попало в III отделение, на стол Бенкендорфа.

Александр Христофорович осторожно вскрыл конверт и, надев очки, погрузился в чтение.

"Милостивый государь, Александр Сергеевич.

Памятуя вашу мысль о необходимости издания «Альманаха Восточных Литератур», я рискнул отправить на ваше усмотрение крохотную толику того, что успел накопить, находясь в Кабуле — городе, овеянном ореолом романтики столь необыкновенной, что представлять ее, не почувствовав самому, немыслимо.

Думаю, что некоторые переводы из стихов афганских классиков должны будут вызвать интерес у литераторов российских, да и вообще у читающей публики.

Первым поэтом, с которым должно ознакомить наших любителей словесности, по праву следует выставить Хушхаль-хана Хаттака, человека не только одаренного великолепным даром слагать стих, но и столь же редким даром храбрейшего военачальника. Сражаясь за свободу афганцев, он был схвачен в плен, израненный, долгое время прожил в изгнании, вдали от родной земли. Но стихи его — мудрые, сильные — никогда, ни в единой строке не несут печали, столь свойственной людям, томимым в плену. Вот некоторые из его стихов.

Одно непостижимо никогда:Спокойствия достигнуть без труда.Безделье не лекарство, но отрава!Пусть труд тяжел — в нем нет того вреда,Пусть даже к смерти приближает — право,Безделье все же худшая беда.Пусть рок тебя и ввергнет в пасть ко льву,Не думай: «Гибну!» Знай: «Переживу!»Пытайся изловчиться в пасти львиной!Стремись к освобожденью, к торжеству,И лев еще придет к тебе с повинной!В кошмаре — смерть. Спасенье — наяву.Посмешище! Ты сам тому виной:Подобен старушонке той шальной,Что мушку на лицо свое налепит,В морщинах пудру разотрет слюной…Беззубые ужимки, сладкий лепет……Ты в царедворцы лез? Очнись, дурной!Кривому глазу не идет сурьма,Пусть криводушный, с сердцем безобразным,Достигнет счастья — спятит он с ума.Не в полном смысле, но бесчинствам разнымОткроет путь душа его сама!Гнев государя, ложь муллы-злодея,Жены распутство, жадность богатея -Четыре мною названы порока:Так я решил, об истине радея.

Следующим поэтом следует назвать Рахман баба-джана, или, как говорят афганцы, Рахмана. Он также полководец, воин. Дост Мухаммед, эмир Афганистана, человек, знающий поэзию Востока прекрасно, сказал мне, что Рахман в одной руке держал меч, в другой — перо, но умудрялся при этом крепко сидеть в седле.

Вовек не оскудеетС вином любви кувшин,Что вылеплен из прахаФархада и Ширин!Лучше яму не рой на пути,Загадав, что другой попадет, -Самому не пришлось бы идти…Ты провалишься — он обойдет.За любовь я пожертвую всем, что имею:Будь то золото, будь серебро — не жалею.Будь то жемчуг и все, что добыть я сумею.От всего отказался я, кроме любви:Я — Рахман, не согласен пожертвовать ею!

Абдул Кадыр — поэт из того же племени, что и афганский Ломоносов — Хушхаль-хан.

Он из племени хаттаков. Он, как уверяют кабульцы, — а они ценители поэзии истинные, строгие, — в творчестве своем взял много у Фердоуси и Хаяма. О них, об этих двух гениях далекой старины, я напишу вам, Александр Сергеевич, в следующем письме, ежели это вам интересным покажется.

Вот некоторые переводы из Абдул Кадыра и Абдул Гамида:

О виночерпий! Дай вина,Коль все на свете бренно!Люблю быть пьяным и люблю быть трезвым совершенно,А полупьяный человек противен, как измена!Дурной все знает о дурном,О добром знает добрый!Дурной страдает от добра, от зла страдает добрый,Злой, негодуя, судит то, что оправдает добрый.Не лицемерь, не до потех!Коль сведуща в законах,Ты знаешь, это худший грехВ религии влюбленных!Обезумевшая птица в стокольцовой западне…Брось метаться, полно биться!Кудри милой снятся мне…

И, наконец, Казем-хан, мой любимый поэт. Вы, верно, помните те строки, что я читал вам в Оренбурге. Здесь я записал еще кое-что, неведомое мне ранее.

На безвестную жизнь мелочейКак внимательно солнце глядит!Мелкоту не лишает лучей,И никто им не будет забыт.Человек, если вправду велик,Малых сил презирать не привык,Он в сердца их глубоко проник, -Как внимательно солнце глядит!Дали месяцу серп для чегоИ пустили на синюю гладь?Чтоб с людей не от мира сегоИ с мечтателей жатву собрать.Если хочешь дать людям покой,Сам спокойно не спи никогда:Будь, как люлька! Ценою такойДашь спокойные людям года.

Вот все это я и хотел бы предоставить на Ваше, милостивый государь, Александр Сергеевич, благоусмотрение. Я буду с нетерпением ожидать ответа Вашего. Ежели то, что я перевел, непригодно или неинтересно, отпишите отчего и почему.

Сейчас я занят тем, что обрабатываю песни народа. Я собрал их около тысячи. Они звучны, страстны и необыкновенно выразительны: так и просятся на музыку.

Коли суждено мне будет вернуться в Россию, передам все стихи и песни Алябьеву — он Восток обожает и понимает по-настоящему.

Жду вашего ответа. Кабул. Ваш Иван Виткевич".