Следопыт (худ. В. Клименко) - Купер Джеймс Фенимор - Страница 26

К югу простирался лес, где она провела столько томительных дней и пережила так много опасных приключений. От крепостного палисада его отделяло широкое открытое пространство, опоясывающее форт кольцом. Еще недавно здесь росли деревья, которые пошли на постройку крепостных сооружений. Этот гласис16 — ибо таково было стратегическое назначение вырубки — занимал площадь в сотни акров, но уже за его пределами исчезали всякие признаки цивилизации. Далее, куда ни кинь глазом, тянулся лес, тот нескончаемый дремучий лес, который был теперь так знаком Мэйбл, с его затаившимися лоснящимися озерами и сумрачными буйными ручьями, со всем богатством и щедростью первозданной природы.

Обернувшись в другую сторону, наша героиня почувствовала, что щеки ее коснулось свежее дыхание ветра — впервые, с тех пор как она покинула далекое побережье. И тут ей представилась новая картина; хоть Мэйбл и была к ней подготовлена, от неожиданности она вздрогнула, и легкий возглас восхищения сорвался с ее уст, в то время как глаза жадно впитывали всю эту красоту. На север, восток и запад, по всем направлениям — короче говоря, во всю половину открывшейся перед ней панорамы — зыбилось озеро. Вода здесь была ни зеленоватого оттенка стекла, который так характерен для американских водоемов, ни темно-голубого, как в океане; скорее она отливала цветом янтаря, что, однако, не мешало ей быть прозрачной. Нигде — до самого горизонта — не видно было земли, кроме ближнего берега, который тянулся направо и налево непрерывным контуром леса, с широкими заливами и невысокими мысами и отмелями. Местами берег был скалистый, и, когда медлительная сонная вода заливала его гроты и пещеры, оттуда раздавались гулкие звуки, напоминавшие отдаленные раскаты орудийного выстрела. Ни один парус не белел на поверхности озера, ни одна крупная рыбина не играла на его груди, и даже самый пристальный и долгий взгляд напрасно искал бы на его необъятных просторах хотя бы малейших следов человеческого труда или корысти. Бесконечные, казалось, лесные пространства граничили здесь с необъятной водной пустыней. Казалось, природа, задумав создать грандиозное, поставила две свои главные стихии в смелом контрасте друг подле друга, презрев другие, более мелкие эффекты, и умиленный наблюдатель с восторгом переходил от созерцания широкого лиственного ковра к еще более обширному зеркалу воды, от неумолчных, но тихих вздохов озера — к священному покою и поэтическому уединению леса.

Бесхитростная, как и любая обитательница глухого захолустья этой отдаленной колонии, наивная и простодушная, как и всякая милая и добрая девушка, Мэйбл Дунхем не лишена была чувства поэтического и умела наслаждаться красотами нашей земли. Хоть она, можно сказать, не получила никакого образования, ибо девушки ее страны в те далекие дни получали лишь самые начатки знаний, она была более развита, чем обычно бывают развиты молодые женщины ее круга, и делала честь своим наставникам. Вдова штаб-офицера, однополчанина Томаса Дунхема, взяла девочку к себе после смерти ее матери, и под присмотром этой женщины Мэйбл приобрела некоторые вкусы и понятия, которые иначе навсегда остались бы ей чужды. В семье своей покровительницы она занимала положение не столько служанки, сколько скромной компаньонки, и результаты этого сказались на ее манере одеваться, на ее речи и даже чувствах и восприятиях, хотя ни в чем она, возможно, и не достигала уровня дамы из общества. Утратив более грубые черты и привычки своего первоначального состояния, она вместе с тем и не приобрела светского лоска, который мог бы помешать ей занять в будущем то положение, какое, по-видимому, было предначертано ей случайностью рождения и достатка. Все же остальное примечательное и самобытное в ее характере было у нее от природы.

При названных обстоятельствах читатель не должен удивляться, узнав, что Мэйбл разглядывала открывшуюся перед ней картину с чувством наслаждения более высоким, чем обычное удовольствие. Она воспринимала красоты пейзажа, как восприняло бы их огромное большинство, но наряду с этим чувствовала и его величие, и его поэтическое одиночество, и торжественное спокойствие, и красноречивое безмолвие — все то, чем очаровывает нас девственная природа, еще не потревоженная трудами и борьбой человека.

— Как красиво! — невольно воскликнула она, с наслаждением вдыхая свежий воздух, живительно действовавший ей на душу и тело. — Как красиво и вместе с тем как необычайно!

Но тут восклицание Мэйбл и вызвавшее его течение мыслей были прерваны чьим-то легким прикосновением к ее плечу; думая, что это отец, девушка обернулась и увидела рядом с собой Следопыта. Спокойно опираясь на свой длинный карабин, он, по обыкновению беззвучно смеясь, обвел широким жестом вытянутой руки обширную панораму озера и леса.

— Здесь перед вами два наших царства — мое и Джаспера, — сказал он. — Озеро принадлежит ему, лес — мне. Наш малый любит похвалиться обширностью своих владений, но я говорю ему, что деревья занимают на земле не меньше места, чем его излюбленная вода. Вы, однако, Мэйбл, годитесь и для того и для другого. Как я замечаю, страх перед мингами и наш ночной поход нисколько не отразились на вашем хорошеньком личике.

— Я вижу Следопыта в новой роли: ему угодно расточать комплименты глупенькой девочке!

— Не глупенькой, Мэйбл, нисколько не глупенькой. Сержантова дочка не была бы достойна своего отца, вздумай она говорить или делать глупости.

— А стало быть, ей не надо льститься на коварные, угодливые речи. Но как же я рада. Следопыт, что вы снова с нами. Хоть Джаспер и не особенно тревожился, я боялась, как бы с вами или вашим другом не приключилось чего-нибудь на этом ужасном перекате.

— Джаспер слишком хорошо нас знает, чтобы подумать, будто мы могли утонуть. Мне такая смерть на роду не написана. Разумеется, плыть с моим длинным ружьем было бы затруднительно, а мы с «оленебоем» в стольких переделках побывали вместе — и на охоте и в стычках с дикарями и французами, — что расстаться с ним я ни за что не решусь. Но мы отлично перешли реку вброд, там достаточно мелко, за исключением нескольких омутов и яров, и вышли на берег, даже не замочив наши ружья. Пришлось, правда, переждать, потому что ирокезы нас караулили. Но, как только негодяи завидели фонари, с которыми сержант и другие вышли вас встречать, я понял, что они уберутся — ведь можно было предположить, что нам будет выслана помощь. Мы с час терпеливо сидели на камнях, пока не миновала опасность. Терпение — одно из величайших достоинств настоящего лесного жителя.

— Как я рада это слышать! Я так о вас беспокоилась, что с трудом уснула, несмотря на всю свою усталость.

— Да благословит бог вашу доброту, Мэйбл! Да, таковы они, преданные нежные сердца! Признаюсь, я тоже обрадовался, увидев фонари, спускающиеся к реке, — ведь это было добрым знамением того, что вы в безопасности. Мы, охотники и проводники, грубый народ, но и у нас есть чувства и мысли не хуже, чем у любого генерала в армии. Мы с Джаспером предпочли бы умереть, но не допустили бы, чтобы с вами что-нибудь случилось, поверьте!

— Большое вам спасибо. Следопыт, за все, что вы для меня сделали. Благодарю вас от чистого сердца, и будьте уверены, я все, все передам отцу. Я уже многое ему рассказала, но еще далеко не достаточно.

— Полноте, Мэйбл! Сержант знает, что такое лес и краснокожие, настоящие краснокожие, так что нечего ему и рассказывать. Ну что ж, вот вы и встретились с вашим батюшкой. Надеюсь, старый честный сержант не обманул ваших ожиданий?

— Я нашла в нем близкого, родного человека. Он принял меня так, как только отец может принять свое дитя. Скажите, Следопыт, а вы давно с ним знакомы?

— Это смотря как считать. Мне было двенадцать лет, когда сержант первый раз взял меня с собой в разведку, а с тех пор прошло добрых двадцать лет. Мы с ним немало исходили троп, когда вас еще и на свете не было, и, если бы я не так хорошо управлялся с ружьем, вас, пожалуй, и сейчас не было бы на свете.

16

Гласис — наружный пологий скат земляного вала крепости.