Майор «Вихрь» - Семенов Юлиан Семенович - Страница 77

— Все обошлось, преступники схвачены, они не уйдут от возмездия.

— Это понятно. Мне другое непонятно: как они посмели?

— Расследование ведет лично Кальтенбруннер.

— Тогда я спокоен.

— Ну, что вас привело в мои пенаты? Выкладывайте. Вы же хитрец. Вы всегда держитесь в стороне от начальства. Уж если пришли ко мне — значит, случилось что-то интересное. Что замыслили, что хотите предложить?

— Генерал, я пришел не с этим, хотя кое-что перспективное у меня имелось.

— Ну, ну, пожалуйста, я весь внимание.

— Генерал, я прошу вас ходатайствовать перед командованием о переводе меня в передовые части.

— Что?!

— Позвольте курить?

— Да, пожалуйста...

— После всего случившегося в ставке фюрера, после коварства Канариса я чувствую себя морально ответственным за то, что работал в военной разведке и не разглядел врага.

— Вы с ума сошли! Я три года работал с Вицлебеном и год с Паулюсом. Так неужели мне винить себя в этом!

Берг похолодел от радости: он точно сыграл, он рассчитывал на реакцию Нойбута, но не на такую прекрасную, лучше не придумаешь.

А генерал продолжал:

— Нельзя быть бабой. Меня так же, как и вас, гневит предательство этих людей! Но неужели из-за изменников перечеркивать самого себя? Я только сейчас понял причину наших неудач на фронте: это следствие измены! Теперь, когда мы очистились от внутренней хвори, все переменится к лучшему! Смотрите — всколыхнулся тыл, идут народные демонстрации, громадный приток средств в фонд победы, а сколько мальчуганов, истинных солдат, прямо-таки рвутся в армию! Берг, вы — баба! Я не знал этого за вами. Талантливейший военный разведчик — и вдруг этакое интеллигентское слабоволие!

— Генерал, это кризис наступил у меня сравнительно недавно.

— Почему?

— Потому, что мне дали почувствовать недоверие.

— Не порите ерунды! Кто это мог сделать?! Мне прекрасно известно, как относится к вам командование группы армий!

— Мне выразили недоверие в той организации, которая мне представляется совестью нашего государства. Ч имею в виду гестапо.

— Скажите, пожалуйста, — после некоторой паузы спросил Нойбут, — кто именно из работников гестапо выразил вам недоверие?

— Шеф восточного управления бригадефюрер Крюгер.

— Это же не центральный аппарат.

— Для меня нет разницы — периферия или центр.

— Как на духу: вы не чувствуете своей вины? Какой-нибудь, самой мелкой? Невольной?

— Я готов завтра же предстать перед судом — я чист перед родиной и фюрером. Поэтому я и прошу отправить меня на передовую. Я готов своей кровью искупить главную мою вину — я столько лет работал в аппарате у этого негодяя и не смог его понять.

— Вот что... Я переговорю в двух аспектах: с командованием группы армий — по официальной линии, а неофициально я свяжусь с Кальтенбруннером. Я высоко ценю вас, Берг. Я готов сражаться за вас. В такой же мере решительно, как и прикажу вас расстрелять, если мне сообщат любые, самые незначительные данные, хоть в какой-то мере обличающие вас в контактах с заговорщиками.

— Генерал, вы не можете себе представить всю степень моей благодарности. И тем не менее позвольте мне оставить вам мой письменный рапорт. Он мотивирован. Это — документ. И поверьте, если он записан химическими чернилами, то продиктован кровью.

— Хорошо, хорошо. Важные дела надо утрамбовывать пищей. Вы не оценили искусства моего повара.

— Борщ изумителен.

— Немного водки?

— Теперь да. Я сейчас словно в детстве после исповеди.

— Прозит!

— Прозит!

— И сегодня же, не медля, приступайте к работе. Это не пожелание, это — приказ.

— Слушаюсь, генерал. Хотя это сопряжено с некоторыми трудностями: операция, поверьте слову, необыкновенно перспективна. Речь идет о перевербовке русской разведчицы и о моем дезинформационном контакте с представителями Генштаба Красной Армии, Эта операция не может развиваться успешно до тех пор, пока гестапо Кракова — к слову сказать, это наша совместная операция, и я не могу присваивать все лавры армейской разведке, — пока гестапо Кракова не выделит своих людей, необходимых в этой решающей фазе.

— Приступайте к работе незамедлительно! Встряхнитесь! Ну, ну! Вот так!

— Генерал, я очень, очень признателен вам.

— Э, перестаньте, — поморщился Нойбут. — Я ненавижу оказывать благодеяния, но считаю для себя непреложным законом выполнять воинский долг. Я его выполнил. И по-моему, вы запомнили: я буду сражаться за вас до той поры, пока убежден в вашей преданности родине. Если я буду поколеблен в моей вере — я с такой же убежденностью отдам вас в руки правосудия.

Назавтра вечером в кабинет к Бергу пришел Гуго Швальб — из краковского гестапо. Примерно через полчаса после его прихода зазвонил телефон. Берг снял трубку.

— Хайль Гитлер! — услышал он раскатистый, полный дружелюбия голос шефа гестапо Крюгера.

— Хайль Гитлер! — ответил Берг.

— Мой парень уже у вас? — спросил шеф.

— Да.

— Ну и хорошо. Как настроение? Возьмем в оборот русскую?

— Теперь наши усилия удвоились.

— Не осторожничайте, полковник! До чего же вы хитрый и осторожный человечина, Берг! Желаю вам успеха.

— Спасибо.

— Держите меня в курсе.

— Обязательно.

— Швальб — толковый парень.

— Да, мне кажется.

— Если он станет зарываться, напомните ему, что он под вами, а не вы под ним.

— Благодарю за доверие.

— Перестаньте вы чинопочитательствовать! С каких пор мы стали чинушами, Берг? Крепко жму руку!

— Жму руку. Большое спасибо.

— За что?

— Просто так. Спасибо — и все тут.

— Ну, пока. Звоните из радиоцентра. Если меня не застанете, ищите ночью в отеле. Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер!

В тот же день Аня в сопровождении Берга и Швальба была перевезена в Шкотув — маленький городок, расположенный в предгорьях Карпат.