Кратер Эршота - Пальман Вячеслав Иванович - Страница 62

— Владимир Иванович!

— Петя, дорогой мой друг!..

— Как я рад снова увидеть вас! Какими судьбами, откуда? Неужели проведать свой Эршот?

— И кратер, и вас, мои дорогие друзья, Как же ты вырос! Геолог?

— Точно Все вышло, как тогда загадывал. Кончил университет. Уже работаю здесь. Главный геолог северного управления треста. Все это, — он широко раскинул руками, охватывая долину, горы, ущелья, — мои владения.

Утром гости продолжали свой путь.

Дорога от таёжного посёлка, который разместился недалеко от первой стоянки партии Ускова на берегу тёплого озера, пошла вверх по реке, то приближаясь к самому берегу, то отклоняясь несколько дальше в лес.

Вот и нарос якутское стойбище. Берег Бешеной реки ещё больше осыпался, отступил в глубь тайги, и мутные струи воды по-прежнему ожесточённо бьют в мёрзлую гальку, отхватывают слой за слоем. Отсюда дорога сворачивала влево, огибая холм. От дороги на холмик шла усыпанная песком дорожка.

Пассажиры вышли из машины и, сняв шляпы, пошли по дорожке. За железной оградкой стоял каменный обелиск. В серый гранит была вделана мраморная дощечка:

НИКИТА ПЕТРОВИЧ ИВАНОВ,

верный сын большевистской партии и рабочего класса.

1866 — 1921 гг.

Склонив головы, постояли над могилой старого большевика, возложили к подножию обелиска венок…

На повороте дороги стоял указатель. На нем крупно написано:

«До прииска имени Н. П. Иванова -29 км».

Сперанский вопросительно посмотрел на Ускова. — Ну да, прииск имени Иванова. Это тот, что в Золотом ущелье.

Скоро они подъехали к дому начальника прииска. У дверей их встретила молодая женщина. За ней виднелась чья-то кудрявая головка в бантах.

— Здравствуй, папа!.. Ой, и Владимир Иванович! Вы меня узнаете?

— Теперь узнаю. Вера Васильевна Фисун, не так ли? Неужели и это ваше? — он указал на банты и кудряшки.

— Наше. Моё и Борино. Папка наш, таким образом, уже дедушка. Он, конечно, вам не признался?..

Но дальше, дальше. Наше повествование подходит к концу и нам не терпится скорее провести читателя по знакомым местам, где много лет назад развернулись столь странные события.

Машина прошла мимо прииска, быстро побежала по дороге все выше и выше, затем снова спустилась в глубокое ущелье и остановилась наконец около маленького домика, над дверью которого висела дощечка с лаконичной надписью:

«Диспетчерская курорта "Горячий Ключ".

Диспетчер деловито крутнул ручку телефона и снял трубку.

— Второй? Проход свободен? По туннелю пускаю машину…

Над полукруглым отверстием пещеры вспыхнул зелёный огонёк. Где-то там на втором конце туннеля в эту же секунду загорелся красный огонёк.

Они въехали в знаменитую пещеру. Как много потрудились здесь люди! Стены её выровнены и скреплены бетоном. Гирлянда лампочек освещает путь. При быстром ходе машины очень заметён подъем.

Последний поворот. Белое пятно дневного света. И вот они снова в кратере Эршота.

— Давайте остановимся… — попросил Сперанский. С верхней площадки перед пещерой хорошо виден весь западный кратер. Нетронутые зеленые леса. Пёстрое разнотравье лугов Блестящее озеро и неширокая речка, на глади которой играют солнечные блики.

— Что это? — показывает Сперанский на весёлые домики и тонкую башню подъёмника на берегу озера, где в своё время стоял ею низкий деревянный дом.

— Это алмазный рудник, обогатительная фабрика и здание опытной станции филиала Академии наук. Сейчас здесь заповедник. С того дня, как мы выбрались отсюда, в кратере не срублено ни одно дерево, не убито ни одно животное. Флора и фауна кратера находятся под охраной государства. Старшим егерем знаете кто? Наш уважаемый Николай Никанорович. Он так полюбил это место, что решил поселиться здесь навсегда. Его начальник… Да, кстати, вы ведь ещё не знаете?..

— Что я не знаю?

— Кто является руководителем заповедника? Ну, так я скажу. Доктор сельхознаук Орочко, Александр Алексеевич Орочко…

— Все наши старые знакомые! Как это чудесно! Они подъехали к заповеднику. Двухэтажное здание стояло на самом берегу озера. Сперанский что-то поискал глазами. Усков понял его и повёл за собой. Сзади конторы в зелени кустов орешника стоял его домик. Цел! Он был заботливо окружён изгородью и остался все таким же, каким его построил в своё время невольный узник кратера.

Не будем говорить о восторженной встрече старых друзей. Кто из них был более счастлив — агроном, проводник или академик, — сказать трудно. Вечером, за стаканом вина у каждого нашлось о чём рассказать и что вспомнить.

— Позвольте, — вдруг забеспокоился Сперанский. — Перед входом в пещеру я своими глазами видел на дощечке слова: «Курорт "Горячий ключ". Так, кажется? Где же он?

— Помните вашу баню? — сказал Усков. — Так вот, бальнеологи нашли, что эта вода целебна. Несколько лет назад здесь построили курортное здание, установили ванны. Теперь все горняки нашего треста, местные жители, рыбаки и охотники привозят сюда свои недуги и, должен вам сказать, не напрасно тратят время. Так, Николай Никанорович?

— На себе испытал, Владимир Иванович. Обновляюсь после этих процедур.

— Ну, значит, и я своим здоровьем обязан целебной воде. Посчитайте: почти тридцать лет. А в каждом году пятьдесят две недели… Вряд ли кто принял за свою жизнь столько целебных ванн… А наши посевы, Александр Алексеевич?..

— Здесь организован совхоз. Заповедник и опытная станция занимаются не только «чистой» наукой. Мы выращиваем овощи, ягоды и даже рассадили фруктовый сад. Это первый в мире сад на таких высоких широтах, Построили теплицы и парники на горячей воде источников, снабжаем свежей зеленью свой курорт.

— Перепадает и приискам, — вступил в разговор Усков. — Не скромничайте, Александр Алексеевич. В посёлке управления вы ели спелые помидоры, Владимир Иванович. Это отсюда, из кратера. По старому знакомству начальник прииска имени Иванова Борис Алексее-вич Фисун имеет преимущество перед другими.

На другой день все пошли в санаторий. После осмотра курорта гости уселись в столовой. Усков что-то прошептал на ухо врачу.

Через несколько минут из кухни, прихрамывая, вышел улыбающийся шеф-повар санатория. Рыжеватые его усы победно взвивались вверх, а на полном лице разливалось такое удовольствие, какое можно видеть только у очень добрых и весёлых людей с открытым сердцем.

— Будьте ласковы, опробуйте нашего кубанского борща. Вкусом не знаю, як он вышел, а уж что горячий, так за то ручаюсь.

— Лука Лукич! И вы здесь!.. Дайте же я вас обниму, казак вы лихой.

И академик с чувством поцеловал Хватай-Муху в его рыжые усы.

Ночью, когда тихое небо успокоенно замигало тысячами звёзд и на всей нашей большой земле утихла дневная суета, Сперанский вышел на балкон дома и уселся в кресло.

Тёмная масса северной стены возвышалась перед ним. Ниже, в темноте, угадывались молчаливые леса, поблёскивала вода в озере, бисерный от росы луг расстилался по его берегам. Стояла полная тишина, которая живо напомнила академику годы одиночества в кратере. Он прислушался. Ни звука кругом. Тени прошлого надвигались из леса. Тоскливо сжалось сердце. Так захотелось услышать низкий и мощный, как подземный гул, голос милого Ласа — верного друга на протяжении многих-многих лет. Увы! Доверчивые гиганты — Ласковый и Дикий — волею случая пришли в наш век из далёкого прошлого и так же ушли. Их короткая жизнь тесно переплелась с человеческой жизнью, и память о верных друзьях осталась навсегда в сердце Сперанского.

Владимир Иванович закрыл глаза. Что-то солёное капнуло на его седые усы. Он встал, посмотрел ещё раз на тёмный молчаливый лес и медленно пошёл в комнату. Ночь неслышно шествовала по необъятным просторам Севера.