Узбекские народные сказки. Том 1 - Афзалов Мансур Иноятович - Страница 34

Черные кудри обрамляли прелестное лицо царевны, окутывали ее тело почти до колен, двадцать косичек с правой стороны, двадцать косичек с левой.

Увидев ее сияющее лицо, прекрасное, словно луна в полнолуние, Камбарджон затрепетал всем телом, сердце его сильно забилось. Прижался он грудью к груди Орзиджон и поцеловал ее в губы. Потом так же тихонько спустился вниз.

Его любимая ничего не слышала, она спала крепким сном.

– Хорошо! – сказал Камбарджон. – Мне посчастливилось хоть одно мгновенье побыть с любимой. Ты мне душу вдохнула в мое омертвевшее тело!

Он тихонько вышел из светлицы, спустился вниз по ступеням, повесил двери и, пройдя через сад царевны, попал сначала в сад колдуньи, а оттуда – во двор, навесил дверь и лег спать.

Ранним утром, чуть забрезжил свет, Орзиджон вздрогнула и проснулась. Смотрит – словно лихорадкой ей губы обметало. Царевна разбудила старуху.

– Ой, милая мамушка! Ночью кто-то пришел и поцеловал меня в губы! Разыщите его! Я с него бритвой сниму кожу и натру тело солью и перцем! – гневно сказала царевна.

Старуха встала и говорит:

– Ой, что ты, деточка! Там внизу охраняют дворец сорок телохранителей, да, кроме того, сколько рабов и слуг. Кто может пройти сюда и поцеловать тебя?! Ты сама, наверное, испугалась чего-то во сне. Это у тебя с перепугу!

– Нет, мамушка, – упрямо твердила Орзиджон, – кто-то пришел и поцеловал меня! Если бы не поцеловал, то не обметало бы мне губы. Сегодня ночью поставьте стражу у дверей.

– Но ведь я же, твоя мамка, спала рядом с тобой! – недоумевала колдунья. – Кто же мог прийти! Я слышу даже, как муха пролетит.

– Может быть, приходил мой любимый и поцеловал меня? – сказала царевна. – Ах, если бы я знала! Я была бы очень довольна и ничего не стала бы говорить. А если поцеловал кто-нибудь другой, то надо его поймать! Утром настряпайте и нажарьте слоеных лепешек на сливочном масле, возьмите еще два граната и все это отнесите моему милому другу. Передайте ему от меня задушевный поклон!

Старуха пришла домой с гостинцами, смотрит – замок висит на месте, все в порядке. Она открыла полупудовый замок, сняла его, заглянула в комнату, Камбарджон спал на мягких шелковых одеялах, молодой, красивый, лицо – кровь с молоком. Налюбовавшись досыта, старуха разбудила его:

– Эй, сынок, вставай! Твоя любимая прислала тебе горячий привет!

Юноша вскочил с постели и сказал:

– Желаю ей доброго здоровья!

– Ты почему же ничего не сказал мне про свой секрет? – спросила старуха.

– Мать! Да я же и слова не успел сказать про боль своей души, а вы уж собрались уходить, сказали, что вы повитуха, идете к роженице, – оправдывался Камбарджон. – Вы же мне сами не дали говорить, сказали, что поговорим завтра, и сейчас же ушли!

Старуха расстелила скатерть, поставила перед Камбарджоном гостинцы, принесенные от царевны, и стала его угощать:

– Бери, сынок, кушай, это тебе прислала твоя любовь Орзиджон.

Помолчав немного, она стала его допрашивать:

– Слушай, сынок! Это ты сегодня ночью ходил к царевне во дворец и сорвал поцелуй? Если ты поцеловал, то она очень довольна тобой. Но если не ты, а другой похитил у нее поцелуй, то надо поставить стражу и поймать его. Так велела царевна.

Камбарджон не признался, что он ходил во дворец.

– Эх, милая мамаша! Ведь я пришелец, для меня этот город незнаком, я не знаю, где какие улицы и закоулки, где бугорки и кочки, где рытвины. Как же я мог выбраться из запертой комнаты с полупудовым замком, пойти во дворец царевны и подняться в ее светлицу?

– Эх, сынок! Если ты не целовал, то кто же мог поцеловать? – допытывалась мамка.

– Должно быть, у нее, кроме меня, есть любимый друг, которому она доверяет, надеется на него! Если это не так, то кто имеет право пойти во дворец и поцеловать царевну?

Тогда старуха, решив узнать правду, сказала, заклиная его именем бога:

– Сынок! Говори правду! Если ты ходил во дворец и поцеловал царевну, то скажи: «Да, я поцеловал!» Если же ты не целовал, то скажи: «Бог свидетель, что не целовал!» Тогда мы поставим стражу, и наглеца поймают.

Тут уж Камбарджону некуда было деваться, и он сознался:

– Раз вы призвали в свидетели бога, то теперь уж я скажу правду: да, я ходил во дворец и поцеловал царевну.

– Вот спасибо! Молодец! Это подлинная правда! Ты настоящий, хороший сын! Да и кто мог пойти на такое дело? Кто, кроме тебя, сумел бы это сделать! Вечером я отведу тебя к Орзиджон, а утром опять приведу домой.

Камбарджон встал с места и, почтительно сложив руки на груди, поклонился старухе в пояс.

– Слушай, сынок! – сказала ему старуха. – Ты теперь иди в сад, погуляй там до вечера.

Камбарджон так и сделал: пошел в сад, погулял по аллеям и присел под деревом отдохнуть. Было уже далеко за полдень. Вдруг со стороны царского дворца донеслись звуки музыки, это играли сорок дворцовых музыкантов. Трубачи, сотрясая воздух, трубили в карнаи, радостно заливались сурнаи, барабанщики неистово били в большие барабаны. Мамка тоже услышала музыку. «Что там случилось?» – подумала она, побежала в сад и сказала Камбарджону:

– Сынок! Ты посиди здесь, а я сбегаю во дворец, узнаю, что там такое!

Только что хотела выйти мамка из дому, как прибежала служанка и, запыхавшись, сказала:

– Ой, мать! Идите скорей! Царевна плачет. Государь неожиданно решил устроить свадьбу, выдает царевну замуж!

– Что же это царь, не спросив меня, не сказав ничего, устраивает свадьбу?! Ведь он же не хотел без меня выдавать дочку замуж! Что же там случилось? – удивлялась старуха.

Она быстро вышла и вместе со служанкой отправилась к царю. Подойдя поближе, старуха увидела на крыше над воротами царского дворца четырнадцать трубачей с длинными медными карнаями, четырнадцать музыкантов с сурнаями, четырнадцать барабанщиков с малыми и четырнадцать с большими барабанами. Гремела музыка, извещая весь народ о свадьбе, все суетились, бегали туда-сюда, хлопотали, готовясь к свадьбе, и двор и улицы были политы и выметены.

Старуха-мамка прошла прямо к царю и спросила его:

– Что за шум, что за гам? Почему гремят карнаи и сурнаи?

– Моя дочь четырнадцать лет притворялась больной, – отвечал царь. – А теперь колдунья требует то, что ей принадлежит. Мы берегли свою дочь до сих пор, ведь это Аршинбай оставил ее у нас на хранение, а я от своего имени дал колдунье верную расписку. Теперь я не могу не выдать дочь за ее сына. Разве может царь нарушить данное слово? Изменить свое решение – все равно, что совершить вероломство, сказать, что бога нет! По этой причине я решил выдать Орзиджон за Аршинбая и отпраздновать свадьбу. Ты будешь заправлять всеми делами, устроишь все на свадьбе как полагается, отвези дочь в дом жениха, помести ее, устрой как положено!

Старуха-мамка слушала эти слова и удивлялась, но перечить царю не могла. «Теперь надо придумать что-нибудь», – подумала она и, чтобы угодить царю, сказала:

– Хорошо, слушаюсь и повинуюсь, государь мой! Конечно, я справлю свадьбу моей доченьки Орзиджон.

С этими словами она поклонилась царю и ушла к Орзиджон. Когда она вошла в светлицу, Орзиджон сидела и плакала, глаза у нее были красны, веки распухли. Как только старуха-мамка вошла, она бросилась к ней, обняла и повисла на шее.

– Ой, мамушка! Неужели меня разлучат с моим милым? Да разве я пойду за Аршинбая?! – сказала она и опять зарыдала.

– Девочка моя! Не плачь! Мы что-нибудь придумаем, – утешала ее старуха. – Твоего друга я оставила дома, он сейчас в саду. Как только стемнеет, я приведу его сюда, посажу в уголок около очага, чтобы никто не видел. Ты будешь петь ему песни, а он будет отвечать тебе тоже песнями. Потом я потушу свет и впущу Камбарджона к тебе. Тогда ты с ним договоришься!

С этими словами старуха-мамка вышла из светлицы. Успокоившаяся царевна утешилась и стала ждать наступления вечера, желая поскорей встретить любимого.

Старуха бегом вернулась домой, быстро разыскала Камбарджона и рассказала ему все: