Корабли времени - Бакстер Стивен М. - Страница 47

— В самом деле? Многообещающее вступление!

— Например — опаснейшее из заблуждений — упоение демократией. Видите ли, нет никакого смысла спрашивать у людей, чего они хотят. Сперва надо продумать, что необходимо для сохранения здорового общества. И тогда уже можно предложить народу то, чего он хочет . Знаю, это звучит странно для человека вашего столетия, — продолжал он, — но поверьте, таково современное мышление — и, между прочим, ваш друг излагал такие же взгляды — я слышал их на фонографе — а ведь он сын вашего века, как и вы, не правда ли?

— Я плохо знаю историю, но, кажется, современное государство, которое мы имеем в Британии и Америке — и какое собираемся ввести во всем остальном мире — больше всего напоминает республики античности: Карфаген, Афины, Рим — которые, между прочим, были аристократическими. И у нас по-прежнему есть Парламент, только депутаты больше не выдвигаются всеобщим избирательным правом.

И это устаревшее понятие Оппозиции — хорошо! Пусть. Почти всегда, в большинстве случаев могут присутствовать два обоснованных и авторитетных, но диаметрально противоположных мнения. И всегда есть один единственно правильный выход и множество других, ошибочных. Правительство пытается найти этот верный выход, в противном случае оно совершает преступление против собственного народа. Смысл в существовании оппозиции постепенно исчезает. Она лишь отвлекает, совершая негативную работу.

С каждым поколением мировоззрение меняется — то, что казалось странным для родителей, становится приемлемым для детей, а затем — обыденным и устаревшим для внуков. Распадается семья — эта первичная когда-то ячейка социума. Все наше сельскохозяйственное прошлое она была незыблема и осталась такой, пройдя через века. Но теперь, в современном мире, семья утратила свои четкие очертания, растворившись в более громоздких социальных структурах. Домашнее воспитание, как и привязанность к дому ныне утратили свое значение для молодежи, в том числе и у женщин, как ни странно.

Тут я вспомнил о капитане Хилари Бонд:

— И что же заменило семью?

— Трудно сказать, четко это не определено, однако ядром социальных отношений теперь выступают, по свидетельству молодых, учителя, писатели, ораторы, люди, способные вывести нас на новый путь мышления — избавив от старого, племенного самосознания.

— Да уж, верховья, действительно. Вряд ли Уоллис дошел до этого сам — он был просто зеркалом своего времени и повторял болтовню тех творцов общественного мнения, что стояли за правительственной системой — или даже сидели в ней. — И как вам самому такой поворот вещей?

— Мне? — он рассмеялся, покачав головой. — Я слишком стар, чтобы меняться, и, к тому же… — тут голос его дрогнул, — Мне очень не хотелось бы потерять моих дочерей… И все же я не хотел, чтобы они росли в подобном мире, — он обвел рукой серый Купол, мертвый парк, солдат, безучастно стороживших нас. — Но если эти изменения происходят в природе человека, от этого все равно никуда не уйти.

Теперь вы понимаете, — жарко продолжал он, возвращаясь к излюбленной теме, — почему нам необходимо сотрудничество? С Машиной Времени новый тип государственности станет более достижим.

Тут он замер — мы приближались к южной ограде парка и навстречу двигались несколько прохожих.

— Ходят слухи, — понизил он голос, — что германцы сами строят машину времени. Если они сделают это первыми — и Рейх овладеет техникой хроно-перемещений…

— То что?

Тут он мне обрисовал ситуацию, коротко, но с холодной ясностью, очевидно, давно разработанную годами пропаганды. Он описал мне, что такое Война во Времени. Штабисты старого кайзера, генералы с рыбьими глазами забросят в наше благородное прошлое своих воинов-временников. Это будут бомбы — с руками и ногами — они вмешаются в наши древние сражения, они будут беспощадны, как берсерки, как механические манекены убийства, вмешиваясь в ход истории.

— Они уничтожат Англию — задушат ее в колыбели. И нам надо остановить их, во что бы то ни стало. Теперь вы понимаете?

Я смотрел ему в лицо, все еще собираясь с ответом.

Уоллис проводил меня обратно к дому на Квинз-Гейт-Терис.

— Не хочу давить на вас, старина, я знаю, как нелегко решиться на это сотрудничество, ведь это не ваша война — но время ограничено. И все же, что значит «время» в подобных обстоятельствах? А?

Я снова присоединился к товарищам, которые все это время не вылезали из курительной. Взяв стакан виски с содовой у Филби, я откинулся в кресле.

— Этот Купол навис над городом, как проклятие. Разве не странно? На улице непроглядная мгла, а всего только время ленча.

Моисей посмотрел на меня поверх тома, который читал.

—"Опыт от интенсивности, а не продолжительности", — процитировал он. И ухмыльнулся. — Чем не эпитафия для Путешественника во Времени?

— Кто сказал?

— Томас Харди. Твой современник, кстати.

— Не слыхал о таком.

Моисей заглянул в предисловие:

— Да, похоже, его уже нет на свете. А был твой — и мой современник. Он отложил книгу. — Ну, что удалось узнать от Уоллиса?

Я коротко изложил содержание беседы, сказав в заключение:

— Я был рад вырваться, наконец, из этих цепких объятий. Смесь голой пропаганды и сырой политики. Короче, все это попахивает чистейшим дилетантизмом.

Слова Уоллиса углубили чувство безысходности, в котором я пребывал со времени появления в 1938-м. Похоже, в головах молодых британцев и американцев развивалась какая-то антиутопия. Будь я гражданином этого нового современного государства, с иной моралью и системой ценностей, с иными взглядами на социум и положение в нем индивидуума, и я бы, может, принял их сторону.

Впрочем, и я находился во власти несбыточных грез — пока путешествие в будущее не открыло мне глаза на ограниченность человечества.

— Кстати, Нево, — вспомнил я, — Мне довелось повстречаться с тем самым Куртом Геделем, нашим старым другом…

Морлок произнес загадочное журчащее слово на своем водянистом гортанном языке. Он заерзал, потом вскочил с места каким-то животным движением.

Филби даже побледнел, и Моисей вздрогнул и схватился за книгу.

— Гедель? Он здесь?

— Да, он в Куполе. Всего четверть мили отсюда — в Имперском Колледже.

— Реактор-расщепитель, — Вот что это такое, — прошипел морлок. — теперь мне понятно. Он и есть ключ ко всему.

— Не понимаю, о чем вы…

— Слушайте: вы хотите выбраться из этого омута Истории или вам все равно?

Естественно, я хотел — и тому была тысяча причин — не видеть войны, вернуться домой, положить конец этому искажению реальностей, накладывающихся друг на друга, предотвратить безумие Войны во Времени… — Но для этого нужна Машина Времени.

— Именно. Поэтому нам необходимо добраться до Геделя. Вы должны сделать это. Теперь я вижу, в чем тут дело.

— И в чем же?

— Барнес Уоллис заблуждается насчет германцев. Их машина времени — не просто гипотетическая угроза. Она уже построена.

Тут и остальные вскочили из кресел и заговорили одновременно:

— Что?

— Что ты говоришь?

— Это провокация?

— Слушайте, — спокойно произнес морлок. — Мы с вами уже находимся в полосе времени, искусственно созданной германцами.

— Откуда вам это известно?

— Вспомните — я изучал вашу эру в свое время. Согласно вашей древней Истории не было европейской войны в Европе, растянувшейся на несколько десятилетий. Была война 1914 года — которая закончилась в 1918-м, победой Союзников над Германией. А новая мировая война началась в 1939-м, однако начало ее уже иное германское правительство. Новый правительственный кабинет Германии.

Тут я почувствовал слабость в ногах и был вынужден присесть в кресло.

На Филби было страшно смотреть.

— Я же говорил — от этих германцев добра не жди!

— Видимо, — задумался Моисей, эта великая битва, как ее… Kaiserschlacht — была решена в пользу Германии. Это можно было устроить довольно просто, рассчитав предварительно. Допустим, устранение одного полевого командира в определенной точке событий…