Корабли времени - Бакстер Стивен М. - Страница 62

Несколько дней я как завзятый геолог рылся в окрестностях в поисках залежей кремния Наконец, в районе Хампстед Хит среди прочего щебня мне удалось обнаружить темные пластинчатые осколки, обложенные белесым известняком. Наверное, эти камни были вымыты из земли руслом давно пересохшей реки.

Я вернулся с этим сокровищем на «стоянку древнего человека» вблизи ручья. С таким чувством золотоискатель возвращается в лагерь с намытым «аурумом» — но сейчас даже самый большой золотой слиток не принес бы мне такой радости, как моя добыча.

Я сел лицом к океану и принялся отколачивать лишнее и делать из этих кусков нечто приблизительно похожее на лезвие топора. Вскоре мои запасы резко пошли на убыль, и я испытал разочарование, так как сооружение топора оказалось делом не простым. Известняк намертво сросся с полезным камнем и не хотел отлипать ни за что. К тому же руки у меня оказались чрезвычайно неприспособленными для такой работы. Снисходительно поглядывая на кривоватые каменные наконечники стрел да грубо отесанные топоры за стеклами в музеях, мы и не догадываемся о том, какой кропотливый труд — и даже искусство — были проявлены нашими предками в Каменном веке.

Наконец мне удалось изготовить топор, удовлетворявший моим требованиям. Приладив его на рукоять, вырезанную из дерева с помощью высушенных и скатанных в трубочку шкур, я в приподнятом настроении направился в лес.

Вернулся я оттуда через четверть часа, с остатками моего изобретения, которые теперь спокойно умещались в ладони. Топор разлетелся в щепки при первом ударе по заботливо выбранному толстому стволу!

Однако после некоторых экспериментов в этой области я приспособился обращаться с топором осторожнее и вскоре валил десятками небольшие диптерокарпусы, бойко прорубался сквозь рощи молодых стройных деревьев.

Теперь место для лагеря выбиралось с особой осторожностью. С одной стороны, нас не должен был задеть поток из лесу, а также ручей. С другой — волны прилива также не должны были достигать нашего нового дома. Я врыл в песок столбы и на высоте ярда от земли прикрепил к ним раму с плетеным полом из пальмовых стеблей, для прочности укрепленных сучьями. Это был не самый ровный пол на свете, но его выпрямлением я планировал заняться позже, на досуге. Но когда я лег на эту платформу ночевать, то сразу оценил, насколько она прочна и безопасна, избавляя от многих каверз, которые приносит земля. Меня больше не тревожили ночные насекомые, черепахи не тыкались своими скользкими мордами среди ночи (а ведь там могли быть и змеи!) и, наконец, мне не приходилось просыпаться в холодном поту, опасаясь наступления прилива. Соорудив крышу, я уже почти мечтал о новой буре, чтобы убедиться в прочности нашего нового жилища.

Нево словно ребенок с игрушками, возился на полу с бесполезными деталями машины времени, которые притащил сюда по короткой лестнице, сделанной специально для него. Не знаю, как он, а я был в эти дни счастлив!

И вот однажды, пробираясь по лесу, я почувствовал за спиной пару глаз, наблюдающих за мной с нижнего яруса ветвей.

Я притормозил, стараясь ничем не выдать волнения, осторожно вытаскивая лук из-за спины.

Крошечная зверюга четырех дюймов длиной сидела на ветке, похожая на миниатюрного лемура. Хвост и морда у нее были как у грызуна: облезлый крысиный хвост, и резцы делали ее похожей одновременно и на грызуна. Сходство дополняли когти и встревоженные подозрительные глазки. Либо эта тварь была так разумна, что думала обхитрить меня своей неподвижностью, замерев на ветке, либо, напротив, глупа настолько, что не чувствовала опасности с моей стороны.

Было делом секунды вложить стрелу на тетиву прорезанной выемкой и натянуть лук. Долго я не прицеливался.

Теперь я был уже не тот охотник, что пугал окрестных обезьян, неуклюже пытаясь достать их с веток камнями. Часто вместо добычи мне доставалась солидная порция навоза, вперемешку с насмешливыми криками. Теперь я умело стрелял из рогатки, метал камни из пращи, расставлял успешные силки, изучив повадки животных, на которых охотился. Однако с луком и стрелами у меня дело обстояло еще туго. То ли стрелы были не той длины, то ли лук не из того дерева (хотя, может, все дело в тетиве?) К тому же пока я натягивал лук, моя добыча, смущенная моими потугами, часто уносила ноги раньше, чем я успевал прицелиться.

Но этот наглец был не из таких! Он сидел, не шелохнувшись, лишь с легким любопытством поглядывая на стрелу, которая полетела в его сторону. Я впервые оказался точен — и меткий выстрел пригвоздил шкурку к стволу.

Гордый собой, я вернулся к Нево с добычей. Млекопитающие были редкими гостями на нашем столе — не говоря уже о шкурах, в которых постоянно испытывался недостаток, а также зубах, клыках и жировой прослойке, которые шли на изготовление иголок, скребков и прочих инструментов, а также смазки и горючего для светильников. И, естественно, лекарственных мазей.

Нево изучил тельце зверька, не снимая кожаной маски.

— Наверное, стоит еще поохотиться, — заметил я. — Похоже, это обитатель края непуганных идиотов — он даже не представляет, какую опасность я для него представляю, причем не понимал до самого конца. Бедолага!

— Ты знаешь, что это такое?

— Ну-ну, мне уже не терпится узнать.

— Кажется, перед нами пургаториус.

— И что это значит?

— Примат. Самый ранний известный вид. Первый примат.

Голос его звучал озадаченно.

— Тьфу! — я сплюнул. — Даже в палеоцене не избежать встречи с родственниками! Я осмотрел крохотное тельце.

— Это же предок обезьяны и человека…

— И морлока, прошу заметить, в том числе! Вот он, непримечательный желудь, из которого вырос дуб, подмявший под себя не только Землю, но и другие планеты! Только представить, сколько людей, наций, видов и рас произошло бы из его лона, не останови я его стрелой! Получается, я опять убил свое будущее!

Нево покачал головой.

— Нам ничего другого не остается, как взаимодействовать с Историей. С каждым нашим дыханием, с каждым поваленным деревом, с каждым убитым животным мы создаем новый мир в Множественности Миров. Вот и все. Никуда не денешься, это неизбежно.

После этого я уже не мог смотреть на тушку несчастного зверька. Я отнес его в лес и закопал под деревом.

И вот однажды я направил шаги в ту сторону, откуда выбивался наш ручей — я выдвинулся в западном направлении, вглубь страны.

Я вышел с рассветом. Чем дальше от берега, тем слабее в воздухе вкус соли и запах озона. Привычные запахи стали вытесняться жаркими сырыми ароматами крон диптерокарпусов и вездесущим благоуханием тысяч цветов. Пробираться было нелегко — повсюду выпирали узловатые корни и путалась под ногами растительность. Вскоре моя панама, сплетенная из волокна кокосового ореха набрякла от влаги, а звуки вокруг: шорох растений, поскрипывание и покашливание в кронах становились все резче в сгущающемся воздухе.

Часам примерно к десяти я смог пройти две-три мили, оказавшись где-то в районе Бенфорда. Здесь я наткнулся на озеро вытянутой формы, из которого и струился наш родник, а с ним и множество других, а озеро, в свою очередь, наполнялось из прочих маленьких ручьев и речек. Этот уединенный бассейн со всех сторон обступили деревья, обвитые лианами. На них я заметил знакомые плоды: бутылочную тыкву и люффу, из которой делают мочалки. Вода оказалась теплой и солоноватой, и я отпил ее с недоверием и осторожностью. Однако лагуна кишмя кишела жизнью. Она была укрыта ковром из гигантских лилий, напоминавших перевернутые пивные пробки по шесть футов шириной. Это напоминало растения, которые я как-то видел в «Доме кувшинок» Тернера. Забавно, что до самого Кью, где находились Королевские ботанические сады, было меньше мили! Лилии были на вид крепкими упругими и плавучими — казалось, по ним можно было запросто пройти на другой берег, но я не стал проверять этого предположения.

Было делом нескольких минут отыскать подходящий прут — молодое деревце, из которого я соорудил удилище и привязал к нему изогнутую остроконечную детальку из металла машины времени, наживив на нее гусеницу, ползавшую по древесной коре.