Экспансия – I - Семенов Юлиан Семенович - Страница 123

— Смотрите на меня, — сказала Криста. — Я лишена этого чувства.

— Нет, — он покачал головой. — Я вам не верю.

Криста подышала на голову котенка; он замурлыкал еще громче.

— Вот видишь, цветной, — сказала она ему, — мне не верят…

— А вы и сами себе не верите, — добавил Блас, — я же вижу…

— Не верю так не верю, — легко согласилась Криста, — я не спорю.

— Странная вы какая-то.

— Да? Это хорошо или плохо?

— Странно, — повторил он и крикнул проезжавшему экипажу: — Ойга, пссст![59]

Кучер, разряженный, как матадор, резко остановил лошадь.

— Едем смотреть город, — сказал Блас. — Любите кататься в экипаже?

— Я еще никогда не каталась.

— Загадывайте желание…

— Это как? — удивилась она.

— Очень просто. Если у вас случается что-то первый раз в жизни, надо загадать желание, и оно обязательно сбудется. Когда в нашем доме появлялось первое яблоко, мама всегда просила нас загадывать желания…

— Сбывалось?

— Ни разу.

— А что же тогда этот кабальеро нас учит? — тихо спросила Криста котенка, снова согрев его голову дыханием.

— Я не учу, — ответил Блас. — Я делюсь с вами тем, что мне открыла мама…

Криста легко коснулась его руки своей:

— Не сердитесь. Может, лучше вы отвезете нас в отель?

— Нас? — переспросил он. — Мы можем поехать ко мне.

— Нас, — она улыбнулась, кивнув на котенка, устроившегося у нее на груди.

— Нет уж, сначала поедем по ночному городу, а после заставим вас, — он тоже кивнул на котенка, — танцевать прощальный вальс. Об этом завтра будут говорить в городе, такого еще не было в «Альамбре»… Да и «Альамбры» не было, ее только как месяц открыли, с джазом, баром и всем прочим, разве допустимо было такое еще год назад?! Ни за что! Покушение на традицию, разложение нравов, следование нездоровым влияниям… У нас почти дословно повторяли Геббельса, пока побеждал Гитлер… А теперь надо показать американцам, что нам нравятся их влияния… Даже патент на виски купили, надо ж было дать взятку дядям из Нью-Йорка, вот и всучили им деньги за право продавать то, что здесь никто не пьет.

Возница был молчаливый, а может, просто устал, голова то и дело обваливалась на грудь, лошадь шла по знакомому ей маршруту, светлые улицы сменялись темными, набережная Гвадалквивира казалась зловещей, потому что здесь было мало огней, вода не шумела, кое-где торчали камни и угадывались отмели; как не стыдно лгать в туристских проспектах, подумала Криста, «самая многоводная река Испании, течение ее бурно и грохочуще»… Все, повсюду, всем врут. На этом стоит мир, подумала она. Врут в большом и малом, даже когда идут по нужде, спрашивают, где можно помыть руки; как врали, так и будут врать, не только чужим, но и себе, так во веки веков заведено, так и идет, так и будет идти.

— Что загрустили? — спросил Блас.

— Так, — ответила она. — Иногда и это случается. Не обращайте внимания.

— Мне очень передается настроение женщины.

— Это плохо.

— Я знаю.

— Постарайтесь жить отдельно от людей. Замкнитесь в себе, говорите с собой, спорьте, шутите, любите себя, браните, но только в самом себе… Знаете, как это удобно?

— Для этого надо быть сильным.

Криста покачала головой и, погладив котенка, сказала:

— Для этого надо верить в то, что все мы марионетки и правит нами рок, которого нельзя избежать, но от которого можно на какое-то время укрыться…

— Послушайте, — сказал Блас, — я боюсь, мы с вами крепко напьемся в «Альамбре»… Там просто нельзя не напиться… Поэтому скажите-ка мне, пока я не забыл спросить… Кемп просил сделать это сразу, но мне, честно говоря, как-то расхотелось заниматься делом, когда я встретил вас. Это не очень-то сопрягается — вы и дело… Кемп просил узнать, как правильно пишется имя вашего руководителя?

— Густав, — машинально ответила Криста, потом резко обернулась к Бласу и, нервно погладив котенка, спросила: — Вы имеете в виду руководителя моей дипломной работы?

— Будем считать, что так…

— Почему Кемп сам не задал мне этого вопроса?

— Не знаю… Он позвонил мне за час перед вашим приходом… Честно говоря, мне поперек горла стоят его гости… Я думал, что и на этот раз пришлют какую-нибудь старую каргу с внуком, которую надо практиковать в испанском языке, пока ребенок жарится на солнце… Он просил вам сказать, что Роумэн не вернется до утра… У него дело… Какое-то дело, связанное с вами, понимаете? И просил узнать имя вашего руководителя, почему-то именно имя… И еще он просил вас связаться с этим самым Густавом, а потом перезвонить к нему, он ждет…

— Подождет до завтра… Все равно сейчас поздно…

— Он сказал, что это надо сделать сегодня ночью.

— А что же вы молчали?

— Потому что ночь у нас начинается в три часа, а сейчас еще нет и двух, и еще оттого, что вы красивая, а я испанец… Если хотите, заедем ко мне, оттуда позвоните, а, потом отправимся в «Альамбру»…

Через двадцать минут был зафиксирован номер телефона в Мюнхене, который заказала Криста, после того как центральная станция дала соединение; человек, сидевший в запертой комнате квартиры Бласа на параллельном аппарате, линию разъединил.

С Кемпом ей тоже не удалось поговорить — линия была прервана таким же образом.

— Не отчаивайтесь, — сказал Блас, — это Испания. Связь работает чудовищно. Я подтвержу, что вы звонили всю ночь…

— Спасибо, Блас.

…Настоящий Блас де ля Фуэнтес-и-Гоморра продолжал тем временем сидеть в темной комнате за городом, куда его вывезли еще днем, за три часа перед прибытием Кристы в Севилью, а тот, кто этим вечером играл его роль, возил женщину в «Альамбру», поил вином, куда была подмешана водка, и вернул ее в отель «Мадрид» уже в пять утра, когда вот-вот должно было начинать светать, был Энрике, человек Роумэна, из семьи республиканцев.

Выходя от нее, Блас попросил портье приготовить утром молока для котенка и, положив перед стариком купюру, попросил сделать так, чтобы сеньориту ни с кем не соединяли по телефону до его возвращения в отель.

За те два часа, что Криста была в «Альамбре», Роумэн успел установить, что телефон, по которому она звонила в Мюнхен, принадлежит Герберту Морсену.

На молнию, отправленную им не в вашингтонский отдел разведки, а друзьям в Мюнхене, пришел ответ, что под именем Герберта Морсена в Мюнхене живет некий Густав Гаузнер, сотрудничающий в филиале ИТТ как эксперт по вопросам, связанным со Скандинавскими странами.

Бласу было дано указание подсыпать в вино чуть снотворного, чтобы женщина крепко спала и ни с кем не говорила по телефону, а утром забрать ее из отеля в девять, увезти за город, на финку, где растят быков для корриды, чтобы она не могла позвонить ни в Мадрид, ни в Мюнхен, и держать там вплоть до особого сигнала.

…Но она проснулась, потому что мяукал котенок.

Она проснулась в восемь и сразу же заказала разговор с Роумэном.

Но его не было дома. Он там и не мог быть, потому что в это время летел в Мюнхен.

59

Ойга, пссст! — слушай, стой! (исп.).