Дон Кихот. Часть первая - Де Сервантес Сааведра Мигель - Страница 33

33

Песнь Хризостома

Жестокая! Коль для тебя отрада — Знать, что по свету разнеслась молва, Как ты надменна и бесчеловечна, Пусть грешники из тьмы кромешной ада Подскажут мне ужасные слова Для выраженья муки бесконечной. Чтоб выход дать тоске своей сердечной, Чтоб заклеймить безжалостность твою, Я исступленье безответной страсти И боль души, разорванной на части, В неслыханные звуки перелью. Так слушай же тревожно и смущенно, Как из груди, отчаяньем стесненной, Неудержимо рвется на простор Не песня, а нестройное стенанье — Мне в оправданье и тебе в укор. Шипенье змея, вой волчицы злобной, Сраженного быка предсмертный рев, Вороний грай, что предвещает горе, Неведомых чудовищ вопль утробный, Могучее гудение ветров, Когда они, с волнами буйно споря, Проносятся над синей бездной моря, Рычанье льва, нетопыриный писк, Печальный зов голубки овдовевшей, Глухое уханье совы взлетевшей, Бесовских полчищ сатанинский визг — Все это я смешаю воедино, И обретет язык моя кручина, Которую я до сих пор таил, Затем, что о твоем бесчеловечье Обычной речью рассказать нет сил. Пускай внимают, трепеща от страха, Словам живым с умерших уст моих Не льющийся по отмелям песчаным Неторопливый многоводный Тахо, Не древний Бетис[137] меж олив густых, А взморья, где раздолье ураганам, Вершины гор, увитые туманом, Ущелье, где не тешит солнце взгляд, Лесная глушь, безлюдная доныне, И знойная ливийская пустыня[138], Где гады ядовитые кишат. Пусть эхо о любви моей несчастной Поведает природе беспристрастной, Чтоб мир узнал, как я тобой казним, И даже в диких тварях пробуждалась Святая жалость к горестям моим. Презренье сокрушает нас; разлука Пугает, как тягчайшая беда; Тревожат подозрения безмерно; Снедает ревность, вечная докука; Забвение же раз и навсегда Кладет конец надежде эфемерной. Все это вместе — смерти признак верный, И все ж — о чудо! — смерть щадит меня. Изведал я презренье, подозренья, Разлуку с милой, ревность и забвенье, Сгораю от любовного огня, Но, несмотря на муки, как и прежде, Себе не властен отказать в надежде, Хоть верить ей давно уже страшусь, И — чтоб терзать себя еще сильнее — Расстаться с нею через силу тщусь. Разумно ли питать одновременно Страх и надежду? Можно ли теперь, Когда ясней, чем солнце в день погожий, Сквозь рану в сердце мне видна измена, Не отворить отчаянию дверь? И не постыдно ль, униженья множа, Все вновь и вновь баюкать разум ложью, Коль нет сомненья, что отвергнут я, Что страх владеет мной не беспричинно И что лишь затянувшейся кончиной Становится отныне жизнь моя? О ревность и презренье, два злодея, Чью тиранию свергнуть я не смею! Веревку иль кинжал молю мне дать, И пусть я больше не увижу света! Уж лучше это, чем опять страдать. Мне тяжко умирать и жить постыло, Я понимаю, что гублю себя, Но гибели избегнуть не желаю. Однако даже на краю могилы Я верю в то, что счастлив был, любя: Что только страсть, мучительница злая, Нам на земле дарит блаженство рая; Что девушки прекрасней нет нигде, Чем ты, о недруг мой непримиримый; Что прав Амур, судья непогрешимый, И сам я виноват в своей беде. С такою верой я свершу до срока Тот путь, которым к смерти недалекой Меня твое презрение ведет, И дух мой, благ земных не алча боле, Из сей юдоли навсегда уйдет. Твоя несправедливость подтверждает, Насколько прав я был, неправый суд Верша над бытием своим напрасным; Но за нее тебя не осуждает Тот, чьи останки скоро здесь найдут: Счастливым он умрет, хоть жил несчастным. И я прошу, чтоб надо мной, безгласным, Из дивных глаз ты не струила слез, С притворным сожаленьем не рыдала — Не нужно мне награды запоздалой За все, что в жертву я тебе принес. Нет, улыбнись и докажи наглядно, Сколь смерть моя душе твоей отрадна, Хоть этим ты не удивишь людей: Давно все знают, что тебе охота, Чтоб с жизнью счеты свел я поскорей. Пусть Иксион[139], на колесе распятый, Сизиф[140], катящий тяжкий камень свой, Сонм Данаид, работой бесполезной Наказанный за грех, Тантал[141] проклятый, Томимый вечной жаждой над водой, И Титий[142], в чью утробу клюв железный Вонзает коршун, — пусть из черной бездны Они восстанут с воплем на устах И (коль достоин грешник этой чести) К могиле провожать пойдут все вместе Мой даже в саван не одетый прах. И пусть подхватит скорбные их стоны Страж адских врат[143], трехглавый пес Плутона, А с ним химер и чудищ легион. Не ждет себе иного славословья Тот, кто любовью в цвете лет сражен. А ты, о песнь моя, когда умру я, Умолкни, не крушась и не горюя: Ведь женщине, чей лик навеять мне Тебя перед кончиной не преминул, Я тем, что сгинул, угодил вполне. вернуться

137

Бетис — старинное название реки Гуадалквивира.

вернуться

138

Ливийская пустыня — то есть африканские плоскогорья.

вернуться

139

Иксион (миф.) — фессалийский царь, пожелавший овладеть Юноной; Юпитер подменил ее облаком, а Иксиона осудил вечно вращаться в подземном царстве на огненном колесе.

вернуться

140

Сизиф (миф.) — основатель и царь Коринфа. За обманы и предательства он был осужден богами на тяжелый и бесцельный труд: вечно вкатывать на гору неизменно скатывающуюся обратно каменную глыбу.

вернуться

141

Тантал (миф.) — царь Фригии, осужденный за разглашение божественной тайны томиться в подземном царстве вечным голодом и вечной жаждой.

вернуться

142

Титий (миф.) — великан с острова Эвбея, который за покушение на честь матери Аполлона — Латоны был низвергнут в подземное царство, где коршуны терзали его печень.

вернуться

143

Страж адских врат — Цербер, трехглавый пес, охранявший вход в подземное царство.