Лебединая дорога - Семенова Мария Васильевна - Страница 44

Хельги с интересом разглядывал добычу. Его внимание сразу привлекли испещренные листы пергаментной кожи, ровно обрезанные и сшитые вместе.

— Что это такое? — спросил он, трогая носком сапога красиво и богато отделанный переплет… Ульфберт отвернулся.

— Ты, язычник, недостоин прикасаться к ним! Секира в руках Хельги указала на совсем молоденького монаха:

— Я спрашиваю, что это такое? Юноша упал на колени:

— Доблестный воин… это священные книги… не вели трогать их…

Губы его прыгали.

— Книги! — сказал Хельги. Нагнулся, поднял и раскрыл посередине. По желтоватым страницам букашками ползли черные закорючки… От их вида рябило в глазах. Хельги держал книгу вверх ногами и листал ее задом наперед. Он понял свою ошибку, когда ему попался рисунок. Картинка показалась ему занятной. Он бросил книгу монаху:

— А ну прочти, что здесь написано… Мальчишка с готовностью принялся читать:

— …когда он шел дорогою, малые дети вышли из города, и насмехались над ним, и говорили ему: иди, плешивый! иди, плешивый! Он оглянулся и увидел их, и проклял их именем Господним. И вышли две медведицы из леса, и растерзали из них сорок два ребенка…

— Хватит! — оборвал его Хельги. — Кто был этот сумасшедший старик, о котором здесь говорилось? Монаха затрясло:

— Это Ветхий Завет… это был великий пророк… он… Хельги выдернул у него книгу и бросил на палубу.

— Такие, как ты, вполне заслуживают подобного Бога. Бьерн!

Бьерн выступил вперед. Юный монах заслонился руками, не замечая того взгляда, которым наградил его Ульфберт… Хельги приказал:

— Посмотри, Бьерн, эти, как их… Оставь что получше, остальные обдери и выкинь в воду. Все равно эти листы ни на что больше не пригодны…

Кормщик кивнул и опустился на корточки; Но как только полетела в воду первая растрепанная книжица, Ульфберт, дотоле стоявший как изваяние, с невнятным криком бросился к Хельги и жилистыми руками вцепился ему в горло.

Сын Ворона во второй раз отшвырнул его прочь. Двое викингов сгребли монаха, заломили ему руки…

— Не надо, — сказал Хельги, и Ульфберта выпустили. Хельги подошел к нему вплотную:

— Твоих людей я продам на первом же торгу…

Ульфберт был одного с ним роста — но смотрел поверх его головы.

— Господи, Ты послал мне это за мои грехи. Благодарю Тебя!

Хельги сказал:

— Бросьте его за борт…

Монах шагнул было сам, но воины со смехом подхватили его, раскачали — и сухопарое тело, взметая брызги, исчезло в холодной воде. Однако посмеяться не удалось и на сей раз. Вынырнув, Ульфберт стал ловить книги, пытаясь приподнять их над водой…

— Мужественный человек, — похвалил его Хельги. — Здесь есть лодки — спустите-ка ему одну…

Потом он пошел туда, где молча, не отвечая на расспросы, стоял тот другой — в оковах…

— Большую удачу ты нам принес! — сказал ему Виглафссон. — Чем тебя наградить? Раб ответил:

— Ты можешь наградить меня, а можешь велеть бросить в море, потому что в работники я мало гожусь. Это дело твое!

— Клянусь деревянной рыбой! — сказал Хельги. — По твоим речам в тебе не заподозришь трэля! И ты говоришь на нашем языке точно настоящий халейг. Как твое имя?

Человека бил жестокий озноб. А на лбу, между прядями грязных волос, виднелось клеймо. Багровый крест, глубоко вдавленный в кожу…

Человек хрипло проговорил:

— Сперва сними с меня цепь! Воины заворчали от такой наглости, но Хельги кивнул, и это было исполнено. Тогда раб сказал:

— Я ведь не всегда носил знаки, которые ты видишь на мне. Я был викингом и хевдингом не хуже тебя самого! У меня был добрый корабль, и родился я, точно, в Халогаланде. Но удача меня оставила, и я потерял и корабль, и людей, и даже правую руку. И меня по-разному называли, но своего имени я еще не позабыл. Мать звала меня Торгейром сыном Гудмунда херсира Счастливого. А ты кто?

Какое-то мгновение Хельги молчал. Потом не торопясь ответил:

— А я тот мальчишка, с которым ты дрался, когда наши с тобой отцы ездили в гости друг к другу. Или ты, Торгейр, уже не помнишь, как приезжал к нам в Сэхейм?..

— Раб и сын раба! Не тебе поднимать руку на сыновей викингов — твое место в хлеву!

За спиной Видги, потрясенный внезапным несчастьем, стоял Скегги. А в лицо внуку Ворона, подбоченившись, улыбался вольноотпущенник из Терехова — рослый парень по прозвищу Грис. Когда этот Грис пришел с бывшего Рунольвова двора и сказал, что хочет пойти на кораблях, Халльгрим еще посмотрел на его сильные руки и решил, что лишним он не окажется. Грис был старше Видги и выше ростом. И он был уверен, что Видга не отважится с ним сцепиться.

Да еще из-за пустяка!

Грис вертел на пальце серебряную цепочку с подвеской в виде молота Тора.

Единственное сокровище, которое Скегги унаследовал от отца. Грис подкараулил заморыша в дальнем конце островка и ограбил. Видга подоспел быстро, но вовремя вмешаться не успел.

Грис сказал ему:

— Ты-то не будешь мне указывать, где мое место. Вытри нос этому слабосилку и убирайся отсюда!

Его прозвище значило — Поросенок. И настоящее имя Гриса знали немногие, ибо люди находили, что кличка была ему очень к лицу. Хотя более всего он походил на молодого голодного пса.

А с трех сторон молчаливо стояли песчаные дюны. С четвертой тихо плескалось вечернее море. Там тоже никого не было, только чайки, садившиеся на мокрые лысины валунов. Лагерь и корабли остались на другой стороне островка, и никто не услышит, даже если закричать.

Скегги молчал и только беспомощно трогал ссадину на щеке, полученную в неравной борьбе.

— Ты отдашь Скегги то, что ты у него отнял, — сказал Видга сквозь зубы.

— И лучше тебе будет, если ты сделаешь это добром!

Грис засмеялся.

— А ты мне не указ. Твоя мать никогда не была выкуплена! И твой отец что-то не вводит тебя в род… если он тебе отец!

Не зря жил Грис в Рунольвовом дворе. Скегги тихо охнул. Халльгрим хевдинг еще перед отплытием поклялся повесить любого, кто нарушит мир во время похода.

Видга какое-то время стоял молча.

— За такое следует платить, Поросенок, — очень спокойно сказал он наконец. — И не серебром. И не хочется мне, чтобы, когда мы расстанемся, кто-либо из нас счел, что я заплатил недостаточно.