Поединок со Змеем - Семенова Мария Васильевна - Страница 52

ПЕРУНИЧ

Кий с сыном перевернули обледенелый валун, вытащили самородок. Не тронутый ржавчиной, он синевато блестел, и обломанные края были остры — как раз то, что надо. По пути домой они завернули в кузню за молотом, и тут издали долетел звериный рев — далекий, ослабленный расстоянием. Однако подпилки, сверла и молоточки немедленно отозвались, заговорили. Чуть слышно запел даже большой молот-балда, не забывший руку Перуна. Кий ударил кресалом, и Огонь выпростал из горна длинный язык, будто прислушиваясь. А Кию подумалось, что точно так звенела когда-то его кузница, откликаясь на гневный голос Сварожича.

— Тур кричит, — сказал Светозор. — Уж не тот ли?

Выглянули они в дверь и вот что увидели. С опушки, проламывая ранящий наст, во всю мочь бежал тур — золотые рога, и на его спине, вцепившись в черные космы, ничком лежала девушка. А за туром на перепончатых крыльях, злобно шипя, летел… нет, не Волос, в два раза поменьше, но тоже страшилище. Чешуя вокруг шеи переливалась пестрыми бусами, на плоском затылке болталось подобие косы.

— Живет же мерзость такая, — покоробило Светозора.

— Змеевна! — сказал Кий. — А ведь догонит!

Летучая тварь между тем прянула вниз, метя кривыми когтями. Но промазала — лесной бык увернулся, вспахав белую целину. Змеевна ударилась оземь и вдруг обернулась красавицей в длинной искрящейся шубе. Только светились радужные глаза.

— По-доброму ворочайся! — расслышали кузнецы. — Ее брось, и свадебку справим! А не то вечный век будешь в турьей шкуре ходить!

Бык молча бросился, пригибая золотые рога. Но красавица обернулась громадной клыкастой свиньей — опять с косою и бусами. Лязгнула челюстями. Жаль, не выпросила у батюшки ледяного змеиного зуба!

Кий с сыном замахали руками, закричали в два голоса. И тур их услышал. Повернулся и тяжело поскакал, выбиваясь из сил. Огонь в горне свирепо гудел, сам собой разгораясь жарче не надо. Кий сунул в него тяжелые клещи и поспешил обратно к двери. Подскакавшему туру пришлось заползать на коленях, но все-таки он успел: кузнецы вдвинули засов перед самым рылом свиньи. Ударившись о железо, веприца отлетела с бешеным визгом. Кузнецы оглянулись посмотреть на быка, но быка не было. У наковальни, прижавшись друг к дружке, сидели на полу девка и парень — черноволосый, в изодранном жениховском наряде. Двумя руками он крепко держал привязанный на шею мешочек, глаза были сумасшедшие. А ноги — босые, сбитые в кровь. А еще на полу лежала порожняя шкура, увенчанная золотыми рогами. Обоих, парня и девку, колотила дрожь.

— Здрав буди, Перунич! — прогудел из горна Огонь. — Признал ли, братучадо?

Парень хрипло откликнулся:

— И ты гой еси, Огонь свет Сварожич! Как же мне тебя, стрый-батюшка, не признать!..

Поднялся, пошатываясь, подошел и обнялся с вылетевшим из горна Огнем. Девка пискнула, закрыла руками глаза. Между тем веприца снаружи прохрюкала:

— Кузнец, отвори!

Кий ответил:

— Рад бы, да засов застрял, не могу. Не обессудь уж.

Змеевне, видно, умишка, чтоб думать, совсем не досталось, одни прихоти:

— Как же я его у тебя заберу?

Кий посоветовал:

— А ты пролижи дверь, где нету железа. Я его тебе на язык-то и посажу.

Перунич подошел к кузнецу, и турья шкура поползла по полу следом, готовая вновь прыгнуть на плечи.

— Сам выйду… Светлену побереги. И вот еще… тебе нес, сохрани…

Он протянул Кию мешочек, но Кий отмахнулся:

— Погоди ты. Мы Волоса выпроваживали, неужто Волосовну не отвадим?

Веприца тем часом лизала дубовую дверь, сопя и плюясь. Дуб, громовое дерево, был ей не по вкусу и к тому же поддавался с трудом. Но вот дыра засветилась. Она всунула язык в кузницу далеко, как только смогла:

— Ну, сажай!

Светозор передал отцу горячие клещи.

— Держи, — сказал Кий и изо всей могуты стиснул слюнявый язык.

Змеевна завизжала так, что впору было оглохнуть. А уж рвалась — мало языка не покинула у Кия в клещах.

— Что с ней сделаем? — спросил кузнец. — Может, в соху впряжем, деревню опашем, чтобы Коровья Смерть не ходила?

— Пусти ее, — сказал Перунич. Кий разжал клещи, и Змеевна без памяти кинулась наутек, на ходу принимая крылатый облик. Светозор усмехнулся:

— Теперь если вернется, так разве у батюшки на хвосте.

Кий нахмурился.

— А ведь правда твоя, поспешать надобно. Вот тебе, Перунич, сапожки. Будет ноги-то по морозу калечить.

Но Перунич покачал головой, глядя на шевелящуюся шкуру. Могучий, красивый парень, чистый отец, только чуть помягче лицом. Верно, в мать, подумалось кузнецу. А Перунич сказал:

— Я опять стану туром, как только выйду отсюда. Я пробовал… на горе Глядень, в святилище. Заклятье на мне. Я сын Богов, но мне с ним не справиться. Я не Бог… я не знал Посвящения…

— Это не беда, полбеды, — отмолвил кузнец. — А ну, дай-ка я попробую!

Шкура наставляла рога, вырывалась, но у себя в кузнице Кий был сильнее. Живо сгреб ее в охапку, скрутил тугим узлом. Светозор подоспел, мигом оковал железными полосами. Вдвоем спрятали ее в мешок:

— Пошли теперь!

У Кия был злой пес во дворе. С черным небом, с тремя черными волосками под челюстью, на обеих передних лапах по когтю выше ступни — волка брал не задумываясь, человека чужого к дому не подпускал. А увидел Перунича — заскулил, на брюхе подполз. И молодой Бог не оттолкнул пса, не шагнул в нетерпении мимо. Нагнулся, за уши потрепал…

Зоря с кузнечихой только ахнули, разглядев, кого привел Кий. А Перунич уже стоял на коленях подле Бога Грозы:

— Отец…

Не смог ничего больше выговорить, обнял его и заплакал. Слепой исполин опустил ладонь на мягкие черные кудри:

— Вот так же ты плакал за дверью, когда тебя щипала Морана. Врала старая ведьма, ты — мой!

Сын развязал кожаный мешочек, вынул ларец. Поднял крышку, и изнутри вспыхнули два синих огня. И еще что-то, медленно, равномерно стучавшее:

— Я принес тебе глаза и сердце, отец…