Драгоценность, которая была нашей - Декстер Колин - Страница 34

34

Морс с Льюисом наблюдали за отъезжающими из окна салона, в котором перед этим беседовали с последними свидетелями.

— Думаете, мы еще встретимся с кем-нибудь из них, сэр?

— Нет, — категорически отверг такую перспективу Морс.

— Это значит, что у вас есть какая-то идея?

— Идеи, во множественном числе, Льюис! Редко, когда у нас бывает столько существенных доказательств... — Он замолчал, но тут же стал продолжать предыдущую мысль: — Все дело в этих любовных похождениях — и я продолжаю думать, что Кемпа убили из-за того, что у него было слишком много любовниц.

— Я понимаю, что очень назойлив с этой миссис Кемп, сэр, но не думаете ли вы, что мы должны...

Морс сделал вид, что не слышит.

— Почему он был раздет? Поначалу я думал потому, что не так-то просто тащить мертвеца. Макс говорил, что там были ведра крови, и, если она залила костюм или платье... Здесь что-то есть, Льюис. А может быть и другое. Его могли раздеть, чтобы задержать идентификацию. Чем дольше труп не опознан...

— ...тем труднее для нас разрушить алиби.

Морс кивнул.

— Но я полагаю, что дело ни в том, ни в другом.

— Думаете, он занимался любовью с какой-то леди?

— С женщиной, Льюис. И поскольку нам, можно сказать, доподлинно известно, что это не была его жена, поскольку она... э... ну, из-за автомобильной аварии... нам нужно определить, кто бы это мог быть. Представь себе на минуту! Муж — или какой-нибудь другой ревнивец — входит в спальню и застает  их во время полового акта. Но все-таки кто это мог быть? Хоть убей, не могу представить, чтобы он был с Шейлой Уильямс... Нет, нужно еще разок пробежать по программе скачек и посмотреть, нет ли там какой-нибудь привлекательной, доступной и не делающей из себя недотрогу кобылки, а самая вероятная кобылка — это...

Морс вдруг прервался, его мысль снова улетела далеко вперед, оторвавшись от того, что он успел сказать. До этого он утром купил экземпляр «Таймс», но до прихода в «Рэндольф» так и не удосужился просмотреть даже заголовки. А сейчас он увидел перед собой на столе две квитанции от букмекера и раскрыл газету на спортивном разделе, быстро пробежал глазами результаты конных бегов за предыдущий день в Фонтуелл-парке. Ставка Ашендена на заезд в 14.50, три фунта, на Золотой Сюрприз, по всей видимости, ушла на поддержание роскошной жизни букмекерского братства. И тут вдруг Льюис увидел, как округлились глаза шефа, когда он дошел до результата заезда в 15.15:

1 Королева Тетфорда (Дж. Фрэнсис) 30-1

— Вот это да! — прошептал Морс.

— Сэр?

— Вчера Ашенден поставил на лошадь, относительно которой кто-то в Кембридже подсказал ему. Он поставил пятерку и — выиграл! Королева Тетфорда. Вот! Это здесь, на квитанции.

— Фью! Это значит, что ему причитается сто пятьдесят фунтов.

— Нет. Он не платил налога, поэтому получит только сто сорок, включая свою ставку.

— Вот уж не думал, что вы так разбираетесь в этих делах, сэр.

Но Морс снова сделал вид, что ничего не слышал.

— Он говорит, что был там, Льюис, в букмекерской. Он поставил деньги на верную подсказку, лошадь выигрывает, и... он не берет выигрыша!

Льюис задумался над словами Морса и покачал головой, показывая, что и для него это загадка. Не может быть, чтобы Ашенден не пошел в кассу, едва только сообщили результат, если бы был там, особенно потому, что во второй раз туда он уже не мог попасть. И если по какой-то непонятной причине его дезинформировали, сказали, что лошадь проиграла, то непонятно, с какой стати он с такой тщательностью хранил эти квитанции в своем бумажнике. Почему не порвал, как это делают все, и не швырнул на пол букмекерской?

Морс не дал ему поразмыслить дальше.

— Сказать тебе, что наш руководитель тура делал в букмекерской? Обеспечивал себе алиби! Если ты поставил на две лошади и если ты на следующий день уезжаешь, ты остаешься, как и все, и послушаешь, что будет объявлено. Но если ты выбираешь полностью безнадежный вариант, явных аутсайдеров, то нет никакой необходимости задерживаться, согласен? Посмотри-ка, что там на Золотой Сюрприз? 50-1! Значит, Ашенден потратил восемь фунтов своих кровных денежек, чтобы купить себе  алиби.

— Это надо же, чтобы его лошадка выиграла! Не повезло парню, если вы понимаете, что я имею в виду, сэр.

— Но все-таки куда он ходил?

— Ну, «ревнивым мужем», которого вы ищете, он быть не мог.

— Нет, но ведь он пошел куда-то, и ему не хотелось, чтобы кто-нибудь знал об этом. Вот что, а не могло ли это быть чем-нибудь  вроде...

В салон быстро вошел управляющий.

— Инспектор, вы не можете сейчас же подойти к телефону? Сказали, очень срочно.

Звонил Макс.

— Морс? Ноги в руки, и скорее сюда! Черт побери! Боже!

— Говори, Макс, — тихо сказал Морс.

— Миссис Кемп, вот что! Пыталась перейти реку забвения и перешла бы, если бы неожиданно не зашла районная патронажная сестра.

— Она не умерла?

— Пока нет.

— Умрет?

— Кто знает. Я ничего не могу сказать определенно.

— Ради Бога, Макс!

— Даже ради него.

Морсу не довелось видеть миссис Марион Кемп, но, судя по свадебной фотографии на стене, она в свое время была весьма бойкой женщиной — темные волосы, кудри, стройная, ладно сбитая фигурка и необычайно дерзкие, плутовские  глаза. Ее уже перевезли в отделение интенсивной терапии ближайшей  к дому больницы, но здесь в комнате осталось, кажется, достаточно доказательств того, что уход из жизни она запланировала сама. На ночном столике стоял пустой, без крышечки пузырек от снотворного, а рядом с ним, на романе Джорджет Хейер, лежала короткая, разборчиво написанная (хотя и неподписанная) записка:

Если меня застанут живой, прошу, дайте мне умереть. Если найдут мертвой, прошу, пожалуйста, связаться с доктором М. Денисом в Саммертаунском центре здравоохранения — единственным человеком, кто как-то пытался понять мои страдания.

Глава сороковая

...Тот,

Кто прыгает в пучину, устрашась

Лавины бед, не доблесть проявляет,

Но только лживое ее подобье.

Филип Мэссинджер. Дева-мученица

Морс и Льюис несколько мгновений молча постояли перед дверью в квартиру Кемпа. Ничто, как знали они оба, не может быть таким тяжелым и угнетающим, как самоубийство (или, как в данном случае, покушение на самоубийство), потому что это говорило не только о невыносимых страданиях, но и о неправильно понятой и употребленной силе духа. Морс быстро прошелся по квартире, но ничего такого, что могло бы задержать его внимание, там не оказалось.

— Макс, давай попробуем сохранить ей жизнь, — негромко сказал Морс.

— Это уже не в моих руках.

— А как насчет стаканчика виски? Тут неподалеку.

— Нет времени, дорогой мой!

Он ушел, а Морс для порядка осмотрел близлежащую территорию. На цветочном бордюре, вытянувшемся перед фасадом многоквартирного дома, в котором находилась квартира Кемпа, копошился рабочий с садовыми вилами и тачкой и в ответ на вопрос Морса сказал, что он из небольшой бригады, присматривающей за тремя кварталами таких домов на восточной стороне Уотер-Итон-роуд. Да, он здесь работал последние несколько дней. Видел ли он предыдущим днем, как кто-нибудь входил в этот дом? Скажем, после трех часов? Но, на взгляд Морса, слишком молодой, чтобы успеть закончить садово-ландшафтную школу с намеком на какой-нибудь успех, собеседник с сомнением покачал головой:

— Трудно сказать, разве не так? То есть я хочу сказать, что большую часть времени работал позади дома. Я, конечно, помню, что ходили за покупками или еще куда, наверное, ходили.

— Не видели ли этого человека?

Морс вынул фотографию Теодора Кемпа, которую позаимствовал в гостиной. Ясно, фотография снята несколькими годами раньше, но даже тогда это было все то же надменное лицо, и оно смотрело в объектив с высокомерной улыбочкой над вандейковской бородкой.