Как игрушки пошли учиться - Дитрих Александр Кириллович - Страница 23

Вскоре экскурсия закончилась, ребята потянулись к выходу, а мой любознательный старикан и не думал о возвращении.

— Пора! — показал я на часы.

— Еще немножечко! — замотал головой джинн.— Только взглянем вон на те удивительнейшие машины.

— Все равно сейчас прогонят, экскурсия-то ушла. И не вздумайте становиться невидимкой — я один убегу.

— О, если б я мог остановить время! — вздохнул старик и понуро поплелся за мной.

У проходной джинн вдруг остановился и стал всматриваться куда-то в даль. Я поглядел в ту сторону и сразу все понял: старик заметил высокие трубы и белые облачка над ними.

— Скажи, мой повелитель, там, где высится что-то вроде огромных бочек со впалыми боками и рождаются белые облака, там тоже... завод?

— Не угадали,— говорю,— там электростанция. Помните, сколько моторов на заводе? Так вот, электричество им дает эта самая станция. Ток от нее приходит сюда по этим проводам.— Я показал на ближайшую мачту линии электропередач.

— Жаль,— старичок сморщился и пожевал губами.— Я думал, там тоже трудится сжатый Воз-дух.

— А он и трудится, да еще как! — выпалил я и прикусил язык. Но было уже поздно.

— Ах, и там тоже! — воскликнул мой старикан.— Значит, именно оттуда сжатый дух шлет свою силу всем станкам?

Он схватил меня за руку и... Я и ахнуть не успел, как мы очутились высоко над заводом. Тут я простудился во второй раз. До электростанции лететь было куда дальше, чем до завода, поэтому мы мчались так, что в ушах свистело. На этот раз старик был хитрее: приземлились мы уже на внутреннем дворе. Что мне было делать? От станции домой надо ехать уже на электричке. Эх, пропадать так пропадать!

— Идем,— сказал я джинну.— Я тут уже бывал и сам покажу, где работает твой сжатый воздух. Так будет быстрее.

Мы пошли. Я помнил только тот путь, по которому ходил раньше с отцом, и потому мы попали сначала в большой пус-стынный зал. Только один звук царил в его гулкой тишине — тонкое и монотонное гудение турбин. Рев и свист раскаленного пара, мчащегося на лопатки многочисленных колес, глушили громадные стальные панцири, внутри которых с бешеной скоростью вертелись турбины. Вырабатывающие электричество генераторы, валы которых вращали турбины, были и вовсе не слышны.

Старичок мой походил по залу, приложил ухо к стальному кожуху турбины и доложил:

— Свистит! — Послушал еще и спросил: — Неужто и тут сжатый Воз-дух?

— Пар! — ответил я.— Сжатый, раскаленный пар. А идет он сюда по трубам от водяных котлов. В котлах бушует пламя, а раздувает его действительно воздух.

Открыв дверцу, я повел старичка по гулким железным переходам и лестницам вниз. Я помнил, где находится одно из окошек. Открыв заслонку, я подозвал джинна. За толстенной стеной виднелись бесчисленные трубы, сквозь них мчался огненный ураган. Внутри кирпич был оплавлен, кое-где бахромой свисали блестящие розовые сосульки.

Мы спустились еще на этаж и открыли другую заслонку. Отсюда было видно, как снизу бьют ослепительные струи огня.

— Это горит мазут или угольная пыль,— сказал я.— На тепловых электростанциях, находящихся в городах, обычно сжигается газ, чтобы не загрязнять воздух. Но эта станция загородная. И потом — у нее на трубах фильтры стоят, чтобы задерживать всякую вредную дрянь. Что такое угольная пыль— понятно: перемолол каменный уголь в муку — и готово горючее. А мазут мы с вами во дворе видели. Он из цистерны капал, помните?

— Такие черные тягучие капли? Я думал — это «нафта», то есть нефть, по-вашему.

— А мазут, он как раз и делается из нефти. Добудут из нее бензин, керосин, масла, а из того, что останется, можно еще и мазут получать.

Только ни мазут, ни угольная пыль в топки сами собой не попадут — их туда накачивать нужно. Делает это сжатый воздух. Его струи подхватывают горючее, мчат его в котельные установки, вот и бьют там огненные фонтаны. Ревет пламя, лижет трубы. В нижних течет вода, а в тех, что выше, мчится уже раскаленный пар... Сжатый воздух одновременно и горючее несет и огонь раздувает. Между прочим, так же работает сжатый воздух и в мартеновских печах, в которых из чугуна сталь варят. Да и чугун без сжатого воздуха из руды не выплавить.

— Чугун? Это я знаю,— кивнул джинн.— А не скажешь ли, где его плавят?

— Знаю, да не скажу,— категорически заявил я.— Далеко это. Домны металлургического комбината от нас... километров за триста. Там в воздуходувках такие вентиляторы работают — с хорошую карусель! По трубам лошадь провести можно. Ведь доменная печь высотой с многоэтажный дом, представляете, сколько ей надо воздуха? Да еще не с улицы, холодного, а горячего. Иначе в домне жара не хватит, чтобы расплавленная руда вскипела и стала металлом.

— Триста километров...— почесал переносицу джинн.— Что ж, для нас с тобой это не расстояние.

— Дудки! — твердо ответил я.— Немедленно домой. Могу я, наконец, загадать вам хоть одно желание? «Спаситель», «повелитель»!.. Другой от вас, может, мопед бы потребовал, а я даже билет на хоккей не прошу. Мне только одно нужно — попасть скорее домой. Ведь попадет же! Неужели вам в детстве не доставалось за такие прогулки?

О, как это было давно! — Старичок зажмурил глаза и покачал головой.— Как сладко и больно вспоминать ужасные неприятности детства. Что ж, твое слово — закон.

Джинн поклонился, взял меня за руку и... тут я простудился в третий раз. От электростанции до дома мы промчались за несколько минут, но к вечеру здорово похолодало, и, очутившись дома, я так трясся, что зубы стучали.

Джинн мой долго ходил по комнате из угла в угол, поглаживая бороду и морща лоб. Наконец, он взглянул на меня и произнес:

— Мой юный друг и спаситель, ты сам не знаешь, сколько ты сделал для меня. Я был безработным, бесприютным, безымянным... Теперь, благодаря тебе, я, кажется, нашел то, чего был лишен. Не буду тебе больше докучать. Не знаю, сумею ли отплатить тебе сполна, но клянусь, что буду вечным твоим слугой. Однако прости — не только твоим, ибо еще в юности я дал клятву служить всем людям. И все-таки мы с тобой не раз встретимся.

Старичок махнул рукой, тяжело вздохнул, опустился на кресло и исчез.

...А когда пришла мама, температура у меня была уже тридцать восемь и три.

Впрочем, через три дня джинн снова появился. Ночью я проснулся от того, что стукнула форточка. Открыл глаза, а рядом в кресле, где вы сейчас сидите,— старичок мой, зеленоватый от лунного света. Смотрит на меня и улыбается.

— Я почувствовал, говорит, что ты болен, мой юный друг, и потому не мог не посетить тебя вновь.— Он положил руку мне на голову и добавил: — Завтра же ты начнешь выздоравливать.

А вы-то как? — спрашиваю.— Привыкли немножко к нашей современной жизни?

Разве по мне не видно? Присмотрелся я — ба! — от бородищи джинна осталась куцая шкиперская бородка, вместо усов — подбритые грузинские усики, модный плащ нараспашку, в вырезе пиджака белая рубашка, галстук в полоску...

— Во даю, а? — хихикнул джинн.

— Откуда вы теперь? — спрашиваю.— Где устроились?

— О, этого не рассказать... Всюду и везде. Я помогал поднимать затонувшие корабли и заставлял двигаться суда на воздушных подушках, я надувал крыши зданий... Да-да, не удивляйся, бывают крыши, которые держатся благодаря постоянно нагнетаемому в них воздуху. Еще я пробовал взрывать скалы. Знаешь, если воздух так заморозить, что он станет жидким, можно творить настоящие чудеса. Опусти в жидкий воздух цветок, и он уже не осыплется, станет неувядающим, правда, если уронить, разобьется на кусочки, как стекло. Если смочить жидким воздухом кусок хлеба и бросить его, он взорвется. А простая сажа, пропитанная жидким кислородом, становится настоящей взрывчаткой, с ее помощью подрывники и дробили камень.

Ну, а последним моим делом, от которого я оторвался, чтобы прилететь к тебе, была погрузка огромного корабля. Корабль принимал в трюмы зерно. Так вот, друг мой, зерно из хранилищ порта перекачивает по трубам сжатый воздух.