Пан Володыёвский - Сенкевич Генрик - Страница 104

Но тут все закричали:

— Не бывать тому! Ты здесь нужен! Без тебя горожане духом падут и солдаты охоту драться потеряют. Ни в коем разе! У кого тут больше опыта? Кто Збараж прошел, а коли до вылазки дойдет дело, кто людей поведет? Ты в Жванце голову сложишь, а мы без тебя тут погибнем!

— Мною командование распоряжается, — ответил Володыёвский.

— В Жванец послать бы смельчака из молодых, чтобы мне помощником был, — сказал подкоморий подольский.

— Пускай Нововейский едет! — откликнулись несколько голосов.

— Нововейский идти не может, у него голова в огне, — возразил Володыёвский, — он бесчувственный в постели лежит!

— Давайте же посоветуемся: кому где встать должно и какие ворота защищать, — предложил князь епископ.

Все взоры обратились к генералу подольскому, а он так сказал:

— Перед тем как приказ огласить, я рад был бы выслушать мнение бывалых воинов, а коль скоро опытом военным здесь более всех пан Володыёвский искушен, ему первому и слово.

Володыёвский посоветовал прежде всего хорошенько укрепить замки, расположенные близ города, полагая, что именно на эти замки неприятель ударит с наибольшей силой. Его поддержали. Тысячу шестьдесят человек пехоты разделили таким образом: правую сторону замка защищал Мыслишевский, левую — Гумецкий, известный своими победами под Цудновом. Со стороны Хотина, в самом что ни есть опасном месте, встал сам Володыёвский, пониже его — отряд сердюков; сторону, обращенную к Зинковцам, прикрывал майор Квасиброцкий, юг — Вонсович, со стороны площади стоял капитан Букар с людьми Красинского. Все это были не волонтеры какие-нибудь, а воины по ремеслу, лучшие из лучших, и такие стойкие в бою, что иных солнечный зной больше допекал, нежели их — оружейный огонь. К тому же служа в войске Речи Посполитой, как правило немногочисленном, они с молодых лет привыкли давать отпор десятикратно сильнейшему неприятелю и почитали это в порядке вещей. Общий надзор над артиллерией в замке осуществлял красавец Кетлинг, который не знал себе равных в наводке орудий. Командовать в замке поручалось маленькому рыцарю, ему генерал подольский позволил по своему разумению совершать вылазки, коль скоро представится к тому необходимость и случай.

Воины же, узнав кто где будет стоять, возрадовались в сердце своем; громкими кликами и звоном рапир выказали они свою готовность. Слыша это, генерал подольский так про себя подумал: «Не верил я, что мы осаду выдержим, и без веры сюда прибыл, лишь совести своей послушный; как знать, однако, не сумеем ли мы с такими-то солдатами неприятеля отбить! Слава мне достанется, вторым Иеремией меня провозгласят, уж не счастливая ли звезда привела меня сюда?»

И как прежде сомневался он, что возможно город защитить, так теперь засомневался, что враг сможет взять его, и, сильно тем воодушевившись, рьяно стал советоваться, как расставить людей в самом городе.

Решено было, что в самом городе у Русских ворот встанет Маковецкий с небольшой группой шляхты, польских горожан, в бою более других выносливых, а также с несколькими десятками армян и евреев. Ворота Луцкие отдавали Городецкому, наводкой орудий у него ведали Жук и Матчинский. Площадь перед ратушей охранять надлежало Лукашу Дзевановскому, а Хотимирский за Русскими воротами принял под свою команду шумных цыган. От моста до самого дома пана Синицкого ведал караулом Казимеж Гумецкий, брат отважного Войцеха. Далее располагались: пан Станишевский, у Ляшских ворот — Мартин Богуш; у Спижовой башни, у самой бялоблоцкой пробоины, полагалось встать Ежи Скажинскому вместе с Яцковским. Дубравский же с Петрашевским охраняли башню Жезника. Большой городской шанец отдали Томашевичу, войту польской юрисдикции, меньший — Яцковскому: еще был отдан приказ насыпать третий шанец, с которого потом уж еврей один, отличный пушкарь, сильно досаждал туркам.

Распорядившись таким образом, весь совет отправился на ужин к генералу подольскому, который на застолье том пану Володыёвскому всяческие почести оказывал: и на главное место его усадил, и вином потчевал, и кушаньями, и речью, предсказав в ней, что потомки после осады к прозвищу «маленький рыцарь» прибавят еще титул «Гектор каменский». Володыёвский же заявил, что служить он намерен не за страх, а за совесть, хотел бы присягой связать себя в храме божием и просит князя епископа завтра же ему это дозволить. Князь епископ, смекнув, что от клятвы этой проистечь может польза общая, охотно согласился.

На другой день в соборе состоялось большое богослужение. В волнении духа сосредоточенно внимали ему рыцари, шляхта, воины и простолюдины. Володыёвский с Кетлингом распростерлись ниц у алтаря; Кшися и Бася, преклонив колени, плакали тут же за скамьями, понимая, что после такой присяги жизнь их мужей в еще большей опасности. После окончания мессы князь епископ, как водится, вынес прихожанам дароносицу; тут маленький рыцарь встал и, преклонив колени на ступеньках алтаря, молвил взволнованно, хотя и спокойным голосом:

— За величайшие милости и особое покровительство, коими я облагодетельствован господом богом всевышним и сыном его возлюбленным, даю обет и присягаю: как он и сын его помогли мне, так и я до последнего вздоха крест святой защищать намерен. А понеже командование старым замком мне вверено, я, доколе жив и руками-ногами двигать могу, вражью силу басурманскую, в разврате погрязшую, в замок не впущу, от стен его не отступлю, белой тряпки не вывешу, хоть бы мне под руинами пришлось быть погребену… Помоги мне в том бог и крестная сила. Аминь!

Торжественная тишина воцарилась в костеле, после чего раздался голос Кетлинга.

— Клянусь, — молвил он, — за особые милости, кои познал я в здешней своей отчизне, до последней капли крови замок защищать и скорее под руинами его буду погребен, нежели допущу, чтобы нога неприятеля вступила на стены его. И как я от чистого сердца с благодарностью искренней обет сей даю, так да поможет мне бог и крестная сила. Аминь!

Тут ксендз опустил дароносицу и дал приложиться к ней сперва Володыёвскому, а после Кетлингу. При виде этого рыцари, а их множество было в костеле, зашумели. Послышались голоса:

— Все клянемся! Все костьми ляжем! Не сдадим крепость! Клянемся! Аминь! Аминь! Аминь!

Сабли и рапиры со скрежетом вырвались из ножен, в костеле сделалось светло от стали. Блеск клинков озарил суровые лица, горящие глаза; неописуемое воодушевление охватило шляхту, солдат, народ.

Тут ударили колокола, загремел орган, князь епископ запел: «Sub tuam praesidium» «Под водительство твое (лат.).», сто голосов ему вторили — так молились за крепость, бывшую сторожевой вышкой христианства и ключом Речи Посполитой.

После окончания службы Кетлинг с Володыёвским под руку вышли из костела. С ними прощались, их благословляли, ибо никто не сомневался, что они скорее погибнут, нежели сдадут замок. Но не смерть, а победа и слава, казалось, парили над ними — и, вероятно, из всей этой толпы только они одни знали, сколь страшной связали себя клятвой. Быть может, два любящих женских сердца предчувствовали гибель, нависшую над их головами, — ни Бася, ни Кшися никак не могли успокоиться, а когда наконец Володыёвский оказался в монастыре с женою, она, плача навзрыд, всхлипывая, как малый ребенок, прижалась к его груди и прерывистым голосом сказала:

— Помни… Михалек… что… упаси бог с тобою несчастье… я… я… не знаю… что… со мною… будет!

И вся задрожала от волнения, маленький рыцарь был очень растроган. Желтые его усики зашевелились, наконец он сказал:

— Ну же, Баська… надобно было, ну!..

— Лучше бы мне умереть! — сказала Бася.

Услышав это, маленький рыцарь еще быстрее зашевелил усиками и, повторив несколько раз подряд: «Не надо, Баська, не надо!», стал утешать это любимейшее в мире создание.

— А помнишь, когда бог мне вернул тебя, что я сказал? Я так ему сказал: «Все, на что я способен, обещаю тебе. После войны, коли жив останусь, костельчик поставлю, но во время войны должен я ратный подвиг совершить, чтобы неблагодарностью не огорчить тебя». Что там замок! И этого мало за такое-то благодеяние! Пришла пора! Разве ж годится, чтобы спаситель сказал: «Однако же пустобрех он». Да пусть меня лучше каменья замка погребут, нежели я честное слово рыцаря, данное богу, нарушу! Надобно, Баська, и все тут! Богу, Баська, доверимся!..