Пан Володыёвский - Сенкевич Генрик - Страница 82

И тут же, осознав, что лучше бы ничего не видеть, никого не встречать, а бежать без оглядки, пустилась дальше.

Стоять более нельзя было и потому, что холод становился все ощутимее, а в движении она все же согревалась, не так уж и утомляясь при этом. Кони, однако, успевшие только ущипнуть немного мху да мерзлой травы, весьма неохотно, опустив головы, тронулись дальше. Пока они стояли, у них заиндевели бока, они едва плелись — ведь от самого дневного привала шли почти без отдыха.

Пересекши поляну и не сводя глаз с Большой Медведицы, Бася углубилась в чащу, не слишком густую, но бугристую, прорезанную узкими оврагами. Стало темней и от древесной тени, и от тумана, поднявшегося с земли и скрывавшего звезды. Двигаться приходилось вслепую. Только овраги еще как-то указывали Басе направление, она знала, что все они тянутся с востока к Днестру, и, стало быть, пересекая их один за другим, она держит путь на север, хотя неизвестно еще, не удаляется ли она при этом чересчур от Днестра и не слишком ли к нему приближается. И то и другое было опасно: в первом случае она сделала бы огромный крюк, во втором рисковала выехать к Ямполю и там попасть во вражьи руки.

Но где был Ямполь, впереди ли, рядом, или она уже миновала его, об этом Бася не имела ни малейшего понятия.

«Яснее станет, когда миную Могилев, — сказала она себе, — он лежит в глубоком и длинном овраге, я, должно быть, узнаю его».

Потом взглянув на небо, подумала:

«Дал бы бог только за Могилев перебраться, а там уж Михала владения, там уж мне ничего не страшно…»

Тьма тем временем еще сгустилась. К счастью, здесь, в лесу, уже лежал снег, на фоне его обозначались темные стволы деревьев, нижние ветви, так что можно было миновать их, не задев. Все же надо было придерживать коней, и оттого в душу Баси опять вселился страх перед нечистой силой, от которого в начале ночи кровь леденела у нее в жилах.

«Коли внизу увижу, что глаза светятся, — сказала она всполошенной своей душе, — это ничего, это волк; а вот коли повыше от земли…»

И тут же громко вскрикнула:

— Во имя отца и сына!..

Был ли то обман зрения или дикая кошка на ветвях притаилась, но только Бася явственно увидела пару блестящих глаз на уровне человеческого роста.

От страха у нее потемнело в глазах, но, всмотревшись сызнова, она ничего более не увидела, только шелест послышался в ветвях да сердце ее гулко билось, будто хотело выскочить из груди.

И она двинулась дальше, мечтая, чтоб поскорее настал день. Ночь, однако, длилась бесконечно. Вскоре путь ей опять преградила река. Бася была уже далеко за Ямполем, у берегов Росавы, но об этом не знала, только догадывалась, что движется к северу, коль скоро встретила новую реку. Догадывалась она и о том, что ночь, должно быть, близится к концу, ибо резко похолодало; видно, забирал мороз, туман осел, и снова показались звезды, но бледные, светящиеся неверным светом.

Наконец мрак стал рассеиваться. Высветились стволы, ветви и веточки. В лесу воцарилась мертвая тишина — светало.

Чуть погодя Бася могла уже различить масть коней. Потом на востоке меж ветвей протянулась светозарная полоса — наступал день, и вдобавок погожий.

И тут Бася почувствовала невыносимую усталость. Зевота одолела ее, глаза слипались; вскоре она забылась сном — крепким, но коротким, — пробудилась, задев головою ветку. На счастье, кони шли очень медленно, мимоходом пощипывая мох, так что ударилась она легко, не больно. Солнце уже встало, и бледные прекрасные лучи его прорывались сквозь безлистые ветви. При виде этого надежда вступила в Басино сердце; ведь от погони ее отделяли уже бескрайнее степное пространство, множество гор, оврагов и целая ночь.

«Только бы эти меня не схватили, что в Ямполе и Могилеве остались, ну а те уж, пожалуй, не догонят», — сказала она себе.

Рассчитывала Бася и на то, что на каменистом грунте, по которому она мчалась вначале, не могло остаться следов от копыт.

Но тут же воротились сомнения.

«Татары, они и на скалах, и на каменьях следы обнаружат, не отступятся, догонят, разве что кони у них падут».

Такое предположение выглядело весьма правдоподобным, стоило взглянуть на ее коней. И у скакуна, и у бахмата бока впали, головы были опущены, глаза погасли. На ходу они то и дело клонили шеи к земле, чтобы ухватить хоть немного мху, либо мимоходом срывали сухие рыжие листья с дубовой поросли. Еще и лихорадка, как видно, их мучила, они с жадностью пили на переправах.

И все же, оказавшись на открытом пространстве меж двумя борами, Бася опять пустила вскачь усталых лошадей и мчалась, покамест не достигла леса.

Миновав и его, она вновь очутилась на открытой равнине, еще более обширной и холмистой. За холмами, на расстоянии примерно в четверть мили, виднелся дымок, возносящийся стройно, как сосна, прямо к небу. За все время пути Бася впервые встретила селение, ибо край этот за исключением поречья, был, а вернее стал, совершенно безлюдным, не только после татарских набегов, но и после нескончаемых польско-казацких войн. После похода Чарнецкого, жертвой которого пала Буша,[53] городишки превратились в жалкие селения, деревни позарастали молодым леском. Да и потом еще столько было походов, столько битв и резни вплоть до самого последнего времени, когда великий Собеский вырвал этот край у неприятеля. Жизнь постепенно возрождалась здесь, однако же местность, по которой ехала Бася, была на редкость пустынна. Разве что разбойники скрывались тут, да и тех почти всех истребили уже гарнизоны, стоящие в Рашкове, Ямполе, Могилеве и Хрептеве.

Завидев дымок, Бася сперва решила немедленно ехать туда и, найдя там хутор или шалаш, а может, всего-навсего костер, отогреться у огня, поесть. Но тут же она подумала, что в этой стороне предпочтительней было бы, пожалуй, встретиться с волчьей стаей, нежели с людьми; люди здесь были более дикие и жестокие, чем звери. Нет, лучше поскорей миновать это становище, сулящее только смерть.

На самом краю бора заприметила Бася стожок сена и, не раздумывая долго, остановилась покормить лошадей. Они жадно накинулись на еду, по уши погрузив головы в стог и вырывая оттуда большие пучки. Разумеется, лошадям очень мешали удила, но Бася не хотела их разнуздывать, справедливо рассудив: «Там, где дым, там, должно быть, и хутор, стог же означает, что в хуторе том лошади, стало быть, за мною могут пуститься в погоню».

У стога, однако, она провела без малого час, так что кони насытились, и сама она подкрепилась семечками. Тронувшись далее и миновав несколько верст, она вдруг увидела перед собою двух мужиков с вязанками хвороста на спине.

Один был человек не старый и не молодой, лицо, изрытое оспой, глаза раскосые — безобразный, страшный, с жестоким, звериным обличьем; другой, подросток, был слабоумный. Это сразу замечалось по его глуповатой ухмылке и неосмысленному взгляду.

При виде всадника и лошадей оба они побросали хворост на землю, порядком, как видно, струхнувши. Но встреча была столь неожиданной и стояли они так близко, что бежать им было уже невозможно.

— Богу слава! — молвила Бася.

— На вiки вiкiв.

— Как хутор называется?

— А чего ему называться. От, хата!

— А далеко ли до Могилева?

— Мы не знаем…

Тут старик стал пристально всматриваться в Басю. Одежда на ней была мужская, он принял ее за подростка, и страх на его лице мгновенно уступил место наглости и жестокости.

— А що ж ви такий молоденький, пан лицар?

— А тобi що?

— И сами едете? — проговорил мужик, делая шаг вперед.

— Войско за мною идет.

Тот остановился, оглядел большую поляну и сказал:

— Неправда. Никого нету.

И шагнул еще ближе; раскосые глаза мрачно сверкнули, сложив губы, он стал зазывно кричать перепелкой — очевидно, то был условный знак.

Все это показалось Басе столь зловещим, что она без колебаний уставила пистолет прямо ему в грудь.

— Молчи, не то убью!

53

Б у ш а в XVII в. была местечком-крепостью на Брацлавщине, недалеко от Ямполя, отбила в феврале — марте 1654 г. нападение шляхетских войск, но в ноябре снова была осаждена. Казаки и жители оборонялись до последнего, а когда большинство защитников Буши пало и замок был взят, жена сотника Завистного, не желая идти в плен, подожгла пороховой погреб.