Золотой телец - Сергеев Евгений - Страница 44

Были и другие развлечения, подобные тем, о которых рассказал Н.Г. Помяловский в «Очерках бурсы».

В конце 1944 года школа № 5 вернулась в Москву, ученики стали готовиться к выпускным экзаменам на аттестат зрелости, введенный впервые в 1945 году.

По окончанию школы я был направлен в 1-ое Московское минометно-артиллерийское гвардейское училище, которое окончил в 1947 году.

После этого я служил в разных артиллерийских частях Московского военного округа, в должности командира взвода.

Перспектива службы в артиллерии в мирное время не радовала. Образ Шерлока Холмса не забывался… Помог случай. Проходя службу в артполку Кантемировской танковой дивизии в Нарофоминске, я на два месяца был прикомандирован дознавателем в Военную прокуратуру этой дивизии. Возглавлял ее молодой энергичный подполковник юстиции Аралов. Следователь был в отпуске, и Аралов сходу поручил мне ряд материалов по различным происшествия, в том числе — о гибели солдата, погибшего под Гжатском в одной из частей, занимавшихся разминированием немецких "подарков ". Прибыв туда с предписанием прокурора, я осмотрел место происшествия и труп погибшего. Провел ряд следственных действий и точно установил, что солдат погиб от наезда на него грузовика, когда уснул на посту. Но такой вывод не устраивал командира части. Он настаивал, что солдат погиб при разминировании, и требовал от меня признать это, прозрачно намекая на плохие для меня последствия в противном случае.

Я отказался идти на обман и все материалы со своими выводами доложил прокурору. Факт был очевиден и не вызвал у прокурора сомнений. Доложили командиру дивизии генералу Якубовскому, который строго наказал командира части за гибель солдата.

После этого случая Аралов без особых опасений привлекал меня к проверке других серьезных материалов о кражах, изнасилованиях, дезертирстве.

После окончания срока работы дознавателем по рекомендации Аралова я был переведен из Нарофоминска в Главную военную прокуратуру, а оттуда в Петрозаводск, в прокуратуру Северного военного округа, сначала на должность секретаря, а вскоре — военного следователя Сортавальского гарнизона. Прокурором там был в это время подполковник Бутрин, опытный юрист, обучавший меня премудростям следствия. Но учеба продолжалась недолго — он ушел в отпуск, оставя меня одного.

Уезжая в Сочи, предложил мне сначала разобраться с уголовными делами, так как следователя в прокуратуре не было давно, и дела эти лежали мертвым грузом.

Буквально на третий день после моего прибытия в Сортавалу был обнаружен в гостинице труп капитана, прибывшего из Германии. Ужасная картина: горло перерезано, на полу лужа крови, в которой валяется опасная бритва. Рядом сумка и вещи умершего. Милиция не стала заниматься этим делом и в помощи мне, тогда еще «чужаку», отказала.

Рассматривались разные версии: самоубийство, убийство, несчастный случай. Я сумел доказать, что это было самоубийство на почве ревности. Прокурор округа утвердил мое постановление по этому делу.

Разделавшись с этим делом, я не мешкая приступил к другим — по кражам, изнасилованиям, попыткам побега через границу. Они не представляли трудностей и были мной закончены без брака.

Вскоре вернулся из отпуска Бутрин. Вдвоем нам стало легче. Но мне явно не хватало знаний. Пришлось поступать на заочное отделение военно-юридической академии.

Много приходилось сотрудничать с милицией. Меня в то время очень удивляла ее оперативность и, как бы помягче сказать, некая вседозволенность. Многие вопросы милиция решала оперативнее прокуратуры, ценные данные получала без всяких следственных действий и сообщали мне.

Присматриваясь к деятельности милиции, я вскоре через своих новых друзей из ее среды выяснил, что существует агентура, которая в значительной степени помогает оперативному составу милиции. В сложных для меня делах я использовал эту возможность милиции, хотя прокурор предупреждал, чтобы я этим не увлекался. Но, как говорится, когда запахнет жареным и дело чрезвычайно трудно раскрыть без агентуры, приходилось опираться на Сортавальскую милицию. Помощь была взаимной и плодотворной.

Навыки работы с агентурой совершенствовались и приносили успех в разоблачении преступников.

В 1953 году я окончил Военную юридическую Академию и перевелся в МВД. Тогда Хрущев сокращал армию, и под этот шумок без особого труда можно было уйти «на гражданку».

В 1954 году я был принят в МВД РСФСР и назначен в следственный отдел на должность следователя.

Мне дали пачку уголовных дел по одной из областей для изучения и подготовки рекомендаций: что с ними делать? Я довольно скоро справился с этим, так как в Сортавале на подобную работу мне отводилось в три раза меньше времени. Потом выезжал в командировки в разные УВД, составлял справки и докладывал их руководству отдела. Тогда особое внимание обращалось на факты укрытия совершенных преступлений : отказывали необоснованно в возбуждении дел или не регистрировали преступления. При такой рутинной работе легко было потерять свою квалификацию. Многих это устраивало, другие, в том числе и я, требовали «живых» дел. Особо настойчивых руководство решило наказать, подбросив «дохлое» дело.

Мне предложили расследовать дело, связанное с убийствами нескольких человек. Вместе с работниками уголовного розыска мы довольно быстро вышли на подозреваемого. Некто Нестерчук — учитель из Саранска (окончивший между прочим МГУ) собрал группу учеников и вывез их в Москву на экскурсии. В Москве он бросил их на произвол судьбы, дескать, почти взрослые люди, не пропадут. А сам подался в Краснодар «на перекладных», ночуя где придется и… убивая заранее припасенным топором женщин, пускавших его на ночлег. Наконец, в Краснодаре он был арестован на рынке , где сбывал имущество только что убитой им очередной жертвы. И сразу стал симулировать психическое заболевание, «ступор», характеризующийся полной обездвиженностью больного и заторможенностью или полной потерей речи.

Несколько месяцев расследовал я это дело и, несмотря на трудности, довел до суда, который приговорил убийцу-симулянта к смертной казни.

Не успел завершить это дело, как получил новое — на группу цыган, занимавшихся воровскими набегами во время кочевок. К уголовной ответственности привлекли тогда несколько десятков человек во главе с так называемым «цыганским бароном», изъято большое количество ценностей и мешок золотых монет царской чеканки.

Спустя некоторое время в моем производстве оказалось уголовное дело о крупных хищениях на Брянском мясокомбинате. Возникло оно по просьбе начальника следственного отдела Брянского УВД, так как местные следователи не смогли даже приступиться к делу: никто из свидетелей и подозреваемых не давал никаких показаний.

Проведя различные оперативные комбинации, с помощью оперативного состава БХСС и уголовного розыска, мы обнаружили-таки слабые места в защите преступников. Они стали «раскалываться» и сдавать ценности. Дальнейшее мое пребывание в Брянске становилось ненужным, и следствие повели местные работники. Дело получилось громким.

А тем временем в МВД пошли разговоры о передаче следствия со всем штатом из МВД в прокуратуру.

Начальник ОБХСС Главного управления милиции МВД А. Жуков предложил, мне перейти на работу к нему в отдел. Я дал согласие. Было это в 1958 году. Здесь после многих реорганизаций возникло сначала «штучное» отделение, а затем отделы, один из которых — 3-ий — я возглавил.

Отдел занимался борьбой с валютными нарушениями, хищением драгоценных металлов и камней. В отдел были назначены Александров, Аскалонов, Богуш, Зубарев, Канаев, Московцев, Рашевский, Рыжов. Все они с достоинством и высоким профессионализм выполняли нелегкие свои обязанности.

Основное внимание отдел уделял борьбе с хищениями промышленного золота в местах его добычи и на путях вывоза к местам сбыта. В поле нашего зрения попадали скупщики драгоценных металлов, камней, металла из слитков, похищенных с предприятий, которые эти драгоценные металлы употребляли в производстве.