Уезжающие и остающиеся (сборник) - Басова Евгения Владимировна - Страница 35

– Мать-то пристроилась рисовать. За детьми надо глядеть, если нарожала. А если рисовать хочешь – не рожай.

Тоже ещё советчицы.

Я выговаривала Толику:

– Сашка-то всюду ходит один и не боится!

Хотя на выставке и Сашка, может, испугался бы. Кругом куда ни глянь – коты, собратья Прошака, дичились, вид у всех был затравленный. Страх так и висел в зале облаками. Хотя могло бы ведь и что-нибудь другое висеть. Гордость, например, хозяев – за то, что у них есть редкие породы. Или уж наше любопытство – на выставку, наверно, полгорода пришло. Но нет, кошачий животный страх тогда всё пересилил.

А в Прошаке нет никакого страха. Царственно идёт он по двору. Он вырос здесь. А мог бы и не вырасти. Маленьким котёнком он у нас клянчил всё подряд. Он не умел добывать себе еду, прятаться от дождя и холода. Но теперь всё позади, и вольный Прошак здесь хозяин. Кажется, и другие коты, и люди признают это.

И только однажды, когда я выхожу в гимназию, наперерез мне из-за мусорных баков вылетает камень. Я не успеваю ничего сообразить, а камень метко попадает в Прошака, сбивает с лап. Прошак, король двора, испускает униженный, позорный писк. Он хочет ретироваться, спрятаться, но лапы не держат его. Он неловко ползёт по газону, а я со всех ног бегу к мусорным бакам. И Валера с девятого этажа попадает прямо ко мне в руки. Он этого не ждал. Он меня не видел. Я хватаю его за воротник, он вырывается:

– Ну, чо? Пусти…

Валера на два года младше меня, он щуплый и со мной ему не сладить. Он храбрый только с теми, кто слабей его.

Что делать с ним?

Я оглядываю его, не выпуская. Валера дрожит – знает: нашкодил, теперь попадёт ему. Как – попадёт? Что-то я должна сделать сейчас. Конечно, наподдать ему. Но делать это надо было сразу, пока не ощутила в своих ладонях эту крупную чужую дрожь, пока не разглядела покрасневший затылок – сквозь мягкий белый ёжик видно розовую кожу. И нежные пульсирующие уши…

«За ухо надо!» – подсказываю я себе. Осторожно беру его за неожиданно мягкое тёплое ухо, тяну, тяну… Валера вырывается и убегает, и я вместе с досадой чувствую вдруг облегчение. Хотя и стыдно перед Прошаком.

Прошак жмётся к стене. Я хватаю его и бегу с ним назад, домой. Миленький, куда мне ещё спрятать тебя, чтобы ты был в безопасности?

Видно, Прошак линяет. Вся гимназическая юбка у меня в пуху. Казалось бы, кому какое дело? Но Зинке Шульдяшовой дело есть.

– Пудякина, – спрашивает она, – откуда пух? Ты что, в курятнике живёшь?

Мухин улыбается Зинкиным словам. Он больше не говорит ей, что она дурочка. Он смотрит мимо меня, точно меня и нет.

За день Прошак успевает и кучку сделать, и лужу напрудить. Но я готова убирать за ним сколько угодно. А потом он освоится – он же умный. Но осваиваться Прошак не хочет. Он не отходит от входной двери, сидит на коврике и хрипло орёт. Мама приходит и выпускает его в подъезд.

Мама говорит:

– Мы не можем его держать, у него вся улица дом.

Я бурчу:

– Но в Англию-то, надеюсь, мы его возьмём?

И мама спрашивает:

– Доча, ты что? В какую Англию?

Тут раздаётся звонок, и мама спрашивает неясно у кого:

– Кто это может быть? Анжела с Наташей, что ли?

Но это Сашка.

– Дядя Коля сказал мне идти к вам, – с порога объявляет он.

– Зачем? – пугаюсь я.

Сашка объясняет:

– А он сказал: иди, там не дадут пропасть. Там барышня щей мне наливала.

Мама вопросительно смотрит на меня. Я делаю Сашке пугающие знаки, морщу лицо и так и эдак. А он продолжает как ни в чём не бывало:

– Дядя Коля сказал, что Валька его вернула к жизни. Что у него две дочки есть. Он к ним сейчас поехал. В Пензу, что ли…

– Так что ж он раньше-то… – начинает мама.

– Раньше он был не человек, – серьёзно объясняет Сашка. – А после ему совестно стало. Он сказал: может, его дочки тоже папу ищут, как Валька?

Мама снова в недоумении смотрит на меня. Сашка, не теряя времени, ей сообщает:

– Дядя Коля сказал – вы обязательно что-нибудь для меня придумаете.

– Что? – спрашивает мама.

И беспомощно кивает на телефон:

– Ты хоть бабушке, что ли, позвони…

Сашка сразу набычивается и говорит:

– Не буду.

Мама звонит сама. Сашка пока отмывается в ванне, а после я наливаю ему щей. Мы-то с Толиком не едим щи по вечерам. Мы любим на ужин макароны с луком и чай. А Сашка первую тарелку съедает сразу, как не заметив, что ел. Зато потом он нюхает каждую ложку и повторяет, как Николаша:

– М-м-м… щи…

Я жду, чтобы помыть тарелку, а мама всё ещё сидит и периодически кивает в трубку:

– Да, да, я понимаю вас… Да, да…

Видать, Сашкина бабушка снова жалуется на здоровье.

– Нет, мне не трудно, – говорит ей мама. – Что вы… Да, да…

Тут снова раздаётся звонок в дверь, и у мамы наконец-то хватает духу сказать:

– Простите, там кто-то пришёл…

И я тогда говорю:

– А вот и тётя Анжела с Наташей!

Но это дворник Алик.

В руках он держит охапку свалявшейся грязно-белой шерсти. Секунду я не понимаю, что это. Дворник Алик точно оправдывается:

– Не похож на того, что с Прошаком спорил, когда ещё листья на деревьях были. Да только я подумал: вдруг это ваш так поизносился…

Наш, наш! Когда он был чистенький, только что из дома, я его не узнала. А теперь сразу узнаю! Он прыгает на пол и виновато трётся о мои ноги:

– Мрмяв!

– Ждёте ещё? Слышу – пищать подвала, – снова начинает путаться в русском Алик. – Думал, мне кажется. Третьего дня кажется, вчера кажется… Сегодня – дай, думаю, посмотрю…

Оказывается, Алик запер подвал и успокоился. Окошки-то там узкие – только руку просунешь в них. А в подвал вела ещё одна дверь – под балконом первого этажа. Её почти доверху заложили кирпичом, осталось довольно узкое отверстие. Но Валерка мог в него пролезть, и пойманных котов проталкивал туда. В каких-то коробках, чтоб они не разбежались по подвалу. Они так и сидели у него в коробках, ждали своего часа. И час наступал. Из одного конца подвала шла вонь, Валерка туда мёртвых выбрасывал. А как он их убивал, про то Алик не стал рассказывать.

Алик выпустил из подвала котов на улицу, они и кинулись врассыпную. А наш Коп стал к его ногам жаться. Было уже довольно темно, но Алик почему-то подумал: «А вдруг – Коп?»

– Валерку бы как поймать? – горячится Алик. – Бегает быстро, не могу поймать!

И мне снова делается стыдно: Валерка – никчёмный, злой. Бегающее по двору маленькое абсолютное зло. Сколько народу хотело бы его поймать. И это зло было сегодня у меня в руках. У зла оказались мягкие живые уши. И у меня не хватило духу сегодня эти уши надрать.

Тётя Анжела с Наташей приходят совсем поздно. Наташа прижимает к себе подушку, у тёти Анжелы в руках целый ворох тряпок. Ночные сорочки, одеяло. Дядя Гена завтра уезжает в Москву. А перед отъездом он всегда учит своих, что дома должен быть порядок.

Я расстилаю постель, и скоро Толик, Наташа и Сашка уже крепко спят. Я уложила их поперёк дивана. Они маленькие, и им почти не приходится поджимать ноги. Взрослые будут спать на Мишкиной кушетке. А сама я улеглась на Толиковой кровати и почему-то не могу уснуть. В кухне мама устало говорит тёте Анжеле:

– Где его носило? Где этот Валерка-нелюдь поймал его? Мы-то везде искали, а нелюдям везёт… Чуть не пропал Коп…

– Но ведь вам тоже повезло, – отвечает ей тётя Анжела.

– Ну да, – тут же соглашается мама. – Алик прямо домой принёс.

– Какой Алик? – не понимает тётя Анжела.

– Да я же говорила тебе – дворник.

– Он Алик?

Копа мама всё ещё держит на руках. Она искупала его и завернула в свою тёплую юбку. Мама совсем не носит юбок. С утра надела джинсы – и вперёд. Я представляю, как она прижимает к себе Копа. И слышу – за стеной тётя Анжела говорит ей, точно упрекая: