Над рекой Березой - Пашкевич Виктор Григорьевич - Страница 29

Мы решили, пока не поздно, забрать оружие и идти в отряд. «Донесем как-нибудь», — сказала Юзя. После случившегося она тоже не осмеливалась оставаться в городе.

За каких-нибудь полчаса мы выкопали пулеметы, завернули их в мешки и двинулись в сторону леса. Ни Мелик, ни Юзя даже не попрощались со своими. Они попросили мою мать рассказать им обо всем и успокоить.

К полуночи мы едва добрались до большого леса и остановились метрах в ста от Дубового Лога.

— Я дальше идти не могу. Надо искать коня, — заныл Мелик и растянулся прямо на снегу.

— Где взять коня? Что ты выдумываешь? — разозлились мы на него.

— Я пойду в деревню и у кого-нибудь попрошу. Партизанам не откажут.

— А что, если на самом деле попробовать… — начала соглашаться Юзя. — Вернем же мы лошадь через несколько дней.

— Вот и я об этом говорю, — обрадовался Мелик. — Вы оставайтесь здесь, а я быстро сбегаю в деревню.

— В деревню пойдем мы с Юзей. А ты, нытик, будешь охранять пулеметы, — решительно заявил я.

Мелик обиженно вздохнул:

— Мне все равно. Лишь бы был конь. Чтоб не тащить на плечах эти пудовые железяки.

Подходя к селу, мы заметили огонек в крайней хате и направились к ней. Во дворе стояли большие сани. Значит, лошадь у хозяина есть. Заглянули в окно — ничего не видно, окно завешено одеялом. Прислушались — слышен чей-то разговор.

— Заходим? — спрашиваю Юзю.

— Конечно, — шепчет она и вытаскивает гранату из кармана пальто.

Резко открываем дверь и — какой ужас! За столом сидят шесть человек с белыми повязками на рукавах и пьют самогон. Рядом, на большой лавке, лежат винтовки и ремни с патронташами.

— Ни с места! Иначе всем конец! — не растерявшись кричит Юзя и взмахивает гранатой.

Я наставил свой маленький браунинг на самого здоровенного полицая.

Гитлеровские холуи от неожиданности выпустили стаканы из рук и молча уставились на нас.

— Кто хозяин? — спрашивает Юзя.

— Я, — поднялся из другого угла хаты высокий крестьянин.

— Сейчас же запрягайте свою лошадь. Это приказ командира. Он с отрядом стоит на дороге, — припугнула Юзя полицаев.

Хозяин послушно идет к двери. Выхожу за ним и я. Юзя остается в доме одна с полдюжиной головорезов. Кто-то из них попробовал шевельнуться, но девушка угрожающе подняла гранату и предупредила:

— Еще одно движение — и все будете на том свете.

Мы с хозяином в это время быстро вывели из хлева молодого коня и запрягли в сани.

— Ироды проклятые, — ругал он полицаев, — ввалились в хату еще с вечера и до сих пор пьянствуют. Говорят, за партизанами охотились. Надо бы всех этих бобиков прикончить. Но вы этого не сделаете. А то убьют фашисты и меня, и жену, и детей.

— Только потому и оставим их на этот раз живыми, — успокаиваю я его. — А коня мы вам вернем, обязательно вернем.

— Бог с ним, с конем, сынок. Если надо, пусть послужит партизанам. Добрая лошадка, обижаться не будете.

Войдя в хату, предупреждаю онемевших полицаев:

— Если посмеете раньше чем через два часа выйти из хаты, пеняйте на себя. Благодарите нашего командира, что он сегодня добрый и не хочет о вас руки марать.

И к Юзе:

— Забирай с лавки оружие.

Юзя быстро собрала все шесть винтовок и, прихватив ремни с патронташами, оттащила их в сани.

Из села выехали галопом. Мелик едва успел забросить пулеметы в сани и сесть сам.

— Что случилось? Чего мы летим? — тряс он меня за плечо.

Мы молчали. Рассказывать не было времени. Надо было как можно скорее отъехать от опасного места. В двух километрах от Дубового Лога, в деревне Гора, стоял большой гитлеровский гарнизон. Полицаи могли поднять тревогу и устроить погоню.

И только после того как Мелик нащупал в сене полицейские винтовки, мы наспех рассказали ему о своих приключениях. Он сперва молчал, а потом начал кричать на нас:

— Чего вы гоните? Коня хотите загубить? Ни полицаи, ни фрицы ночью в лес не сунутся. Они теперь леса пуще огня боятся. Да и вы их здорово напугали.

Когда мы вернулись в отряд и рассказали про все партизанам, те покатились со смеху.

Срочно была выпущена «молния», в которой художник-самоучка сделал два рисунка. На первом изобразил, как у нас вместе с лошадью крадут и сани, нагруженные мясом и мукой, а на втором — как мы обезоруживаем полицаев.

Командир отряда Кононов выстроил отряд и перед строем объявил нам благодарность.

В метель

Казалось, дороге не будет конца. Резкий северный ветер пронизывал насквозь, больно хлестал по лицу, рвал одежду, валил с ног. А потом закрутила метель. Снежный буран большими сугробами завалил дорогу.

Утопая по пояс в снегу и выбиваясь из последних сил, мы к вечеру смогли добраться только до небольшой деревушки Смольное. А до Борисова было еще добрых пятнадцать километров.

Укрывшись под навесом первого попавшегося сарая, дрожа от холода, мы молча прижались друг к другу. Каждый понимал: такое ненастье — самый подходящий момент для того, чтобы пробраться незамеченным в город. И в то же время чувствовали, что до Борисова в эту ночь нам не дойти. А время не ждало. Все мы хорошо помнили приказ командира 208-го партизанского отряда майора Яхонтова: встретиться в городе с Леной Кутневич, взять у нее собранные разведывательные данные о передвижении немецких войск через Борисов и быстро возвратиться в отряд.

— Под Сталинградом идет небывалая битва. Командованию Красной Армии необходимо знать, сколько и каких войск перебрасывают немцы на этот участок фронта. Кроме тех сведений, которые собрала Кутневич, возможно, вам самим удастся высмотреть, что происходит на железной дороге и на автостраде. Наши сообщения ждут в Москве, — предупредил Яхонтов.

Что делать? Остаться на ночь в деревне, значит, почти сутки пропадут бесцельно. Продолжать путь? При такой метели наверняка собьешься с дороги и заблудишься. Да и сил хватит не больше чем на два-три километра. Ребята выжидающе смотрели на меня.

— Вот что, хлопцы, — после небольшого колебания начал я, — останемся в деревне. Зайдем к тетке Василине и переждем непогоду. А потом двинемся дальше. Не может быть, чтоб часа через три-четыре метель не закончилась.

Со мной согласились. Прямо по улице, не опасаясь, что нас в такую пургу кто-то заметит, направились к давно знакомому дому.

Тетка Василина! Сколько раз ты вместе со своей дочкой, нашей ровесницей Эммой, укрывала, кормила и обогревала нас после долгой и опасной дороги. В твоем доме мы всегда находили приют и материнскую ласку, отнятую у нас войной. Ты отдавала нам последний кусок хлеба. Никогда мы не уходили от тебя с пустыми сумками. А как смешно ты нас крестила, когда мы направлялись в город на задание? И всегда при этом приговаривала: «Родненькие вы мои, дай вам бог удачи».

А мы смеялись и отмахивались от твоего благословения: «Не крести нас, тетка, не поможет. Мы в бога не верим». — «Поможет, детки, поможет». На твою любовь и заботу, тетка Василина, мы отвечали самыми искренними чувствами. Мы не могли пройти мимо деревни, чтоб не проведать тебя, не угнать о твоем здоровье. Однажды в разговоре с нами ты сказала, что с самого начала войны вы с Эммой не пробовали сладкого чая. Чтобы хоть чем-то отблагодарить вас, мы, как-то будучи в Борисове, нарушили строгий приказ командиров и зашли на многолюдный городской базар, кишевший жандармами и полицаями. Там мы купили два пакетика сахарина и красивый гребешок для Эммы. Как ты ругала нас за это! Но мы-то видели, как приятна тебе наша покупка. А Эмма, обрадованная подарком, счастливо улыбалась. Нам не забыть тебя, тетка Василина, дорогая наша партизанская мама. Твоя любовь, возможно, и уберегла нас от смерти. Но вы с Эммой так и не убереглись от нее. Не знали мы, что в этот ненастный вечер заходим в твой дом в последний раз…