Весь мир у ног - Тульина Надежда - Страница 31

Иди ко мне, мой храбрый воробушек!

Не называй меня воробушком, а то я буду называть тебя… крокодильчиком, например, — возмутилась я, пряча руки за спину. Вот еще, сама пойду!

Драконы честны, несса, и обречены называть вещи своими именами, увы! — Гаррет сегодня безудержно веселился. — Так что придется называть тебя воробушком, ничего не попишешь, моя птичка. — Мы вышли на террасу. — А на крокодила я вовсе не похож, это ты просто меня не видела.

На террасе было, как обычно, тепло. Солнце уже чуть коснулось горизонта, вызолотив в море широкую дорожку; мы с Гарретом отбрасывали длинные тени.

До сих пор из драконов в «истинном облике» я видела только Сэлла, а само превращение наблюдала впервые. Выглядело это изумительно красиво. Гаррет чуть отошел от меня, как-то весь вытянулся, напрягся, раскинул в стороны руки — и вдруг неслышно зазвенел, наполнился невидимым мне ветром, словно парус изящной яхты на повороте. Мгновение — и вместо высокого худощавого человека на крыше рядом со мной стоял дракон! Огромный, темно-рыжий, с горящими оранжевым глазами и оранжевыми сполохами, пробегающими по темному гребню, дракон был ослепительно красив каждой своей чешуйкой. От него веяло теплом и чем-то еще, непонятным и манящим. Он грациозно повернул голову и вопросительно, как мне показалось, сверкнул на меня оранжевым глазом с узким вертикальным зрачком. Я восхищенно подняла большие пальцы, сразу оба — «класс!».

Мягкий вихрь подхватил меня и бережно опустил в ложбинку между лопаток, рядом с огромными крыльями, которые уже развернулись и едва слышно пели на ветру. Если бы сейчас меня спросили, на кого похожи драконы, я бы сказала, что они похожи на огромные теплые паруса из ветра и пламени. Было прекрасно и немного жутко.

— Я буду держать тебя магией, — сказал мне дракон, — не бойся.

Голос был похож на голос Гаррета в человеческом облике и в то же время совершенно другой — глубокий, вибрирующий, прокатывающийся через меня теплой волной.

Небо над моей головой качнулось, и я заорала от восторга — мы летели! Подо мной проплывала земля. Быстро промелькнул город, начались горы, мелькали серебристые змейки рек, смешные круглые поля, деревеньки, озера и леса… Над нами горели закатные облака и плыли луны этого мира. Теплый ветер нежно гладил мое лицо, как живой. Драконья чешуя грела и чуть светилась оранжевым на стыках, на ощупь она оказалась приятно бархатистой. Хотелось прижаться к ней всем телом, урча по-кошачьи… Но я конечно же постеснялась, так что просто робко, чуть касаясь, погладила ближайшие чешуйки — каждая с мою ладонь. Дракон скосил на меня горящий глаз и издал низкий вибрирующий звук, похожий на мурлыканье гигантского кота. Теплое пульсирующее счастье наполняло меня, струилось вокруг огненными струями… Мне казалось, что я плыву в вечности, так всегда было и будет. Легкое покачивание убаюкивало, и под мерные взмахи драконьих крыльев я задремала.

Проснулась я на берегу озера. Открыла глаза и ахнула от восторга — везде, куда ни кинь взгляд, были звезды, огромные, яркие — сверху, на небе, и внизу, отраженные в темной воде. Рядом горел костерок, я лежала, закутанная в пончо, а сверху — еще и замотанная в одеяло, а Гаррет с довольным и насмешливым видом помешивал что-то в котелке.

О, вот и спящая красавица открыла глазки, — ехидно пропел он. — Бедный дракон всю дорогу старался, испускал любовные флюиды, соблазнял своим урчанием, грел ее, а она вместо того, чтобы возбудиться — заснула!

Дракон зачерпнул свое кипящее варево ложкой и задумчиво его попробовал. В свете костра его глаза сверкали оранжевыми искрами. Он такой красивый, — вдруг увидела я. Куда я смотрела все это время? Легкая и светлая радость вскипела в моей крови невесомыми пузырьками, и я тихо засмеялась.

«Бедный дракон» выглядит довольным, как кот, наевшийся сметаны. Судя по моим ощущениям, этот коварный чешуйчатый тип, возможно, сам меня и усыпил. Да еще и воспользовался моей беспомощностью в своих грязных целях. Что ты со мной сделал, Гаррет? Почему мне так хорошо? Почему ты кажешься мне таким ослепительно красивым?

«Коварный чешуйчатый тип» аккуратно снял котелок с огня, налил варево в кружку и подошел ко мне.

На-ка, выпей. Да, я кое-что сделал, пока ты спала, — самодовольно доложил он. — Я закончил работу с твоим позвоночником и немного разобрался в твоей магической системе. Снять блоки мне не удалось, побаиваюсь пока к ним подступиться, но каналы точно не перерезаны, а пережаты. Зато я раскачал твою «детскую» магию, чтобы ты, например, могла меня видеть драконьим зрением. Ты сама говоришь, я так куда красивее. Будешь теперь любоваться мной каждый раз, когда захочешь. По крайней мере на озере тебе должно хватать на это энергии. — Он улыбнулся, а потом совсем другим, серьезным тоном добавил: — Они очень странные, эти твои блоки. Выглядят как искусственные.

А почему они не могут быть искусственными? — лениво спросила я, прихлебывая густой, кисловато-сладкий душистый взвар, отдаленно напоминающий земной глинтвейн. Весь этот разговор был неважным, а важным было, как его рука тянется к моим волосам, как пальцы нежно скользят по шее, как он осторожно наклоняется ко мне, запускает руку в волосы, а его губы спускаются вниз вдоль виска… Я отставила кружку в сторону и повернулась к дракону — будь что будет!

Почувствовав, что я не сопротивляюсь, Гаррет усилил свой любовный натиск. Я, почти уже поддавшись нежной настойчивости его рук, вдруг замерла. В голове зашумело, знакомый страх взорвался в груди. Паника нахлынула, парализуя. Ощущение ловушки и предчувствие неизбежной гибели почему-то оказались связаны с драконом. Нет, нет, нет! Истерический ужас забился где-то в районе солнечного сплетения, в ушах загрохотал пульс. Я с трудом подавила желание вскочить, закричать, забиться…

Ну, ты же с Земли, мое солнце, т пробормотал ни о чем не подозревающий дракон, поглощенный завязками на моей рубашке, — а на Земле нет магии, чтобы заблокировать дракона.

А меня нельзя было заблокировать немагическим способом? Каким-нибудь излучением, например? На Земле сейчас полно странных излучений.

Огромным усилием воли я взяла себя в руки и, не делая резких движений, осторожно, но твердо остановила его руки. Гаррет выпрямился и отстранился, его лицо стало вмиг непроницаемо-невозмутимым. Приступ постепенно отступал. Я медленно выдохнула, не веря своей удаче, и виновато покосилась на дракона, в ауре которого вместо оранжевых сполохов заплясали сиреневые молнии. Обиделся… Ну как вот ему объяснить, что от его прикосновений у меня приступы неконтролируемой паники? Лучше промолчу.

Нет, это исключено, все эти излучения куда грубее, чем тот уровень, на котором творится магия, — сказал Гаррет, делая вид, что ничего не произошло, и, отвернувшись, начал рыться в корзинке для пикника. — Есть хочешь?

Как крокодил! — воскликнула я с преувеличенной жизнерадостностью.

О Демиурги! Кого вы подсунули мне под видом безобидного воробушка? — наигранно весело воскликнул Гаррет, закатывая глаза.

Так… эпизод с соблазнением продолжения, похоже, иметь не будет. Я с облегчением рассмеялась.

Мы пробыли на озере до следующего вечера. Отдыхали, купались и говорили — о пустяках, о важных вещах и снова о пустяках.

Драконье зрение «зрением» называлось лишь условно. Я ощущала форму и цвет всего вокруг себя, и для этого мне совершенно не нужны были глаза. Так, мне не нужно было смотреть на Гаррета — даже отвернувшись, я чувствовала его ауру как разноцветное пятно. Я наслаждалась вдруг обретенной способностью чувствовать мир совершенно иначе, чем раньше. Я словно заново открывала все: небо, камни, озеро и, конечно, Гаррета. Мир оказался куда более ярким, объемным и многоцветным, пронизанным лучами магии.

А дракон — совсем не таким, каким казался мне раньше. Вместо язвительного сухаря и зануды, почти старика, рядом со мной вдруг оказался молодой и веселый мужчина, любящий жизнь, легко смеющийся, великодушный. И к тому же очень нежный, страстный, влюбленный — все это я как-то читала по его ауре, то и дело подергивающейся оранжевыми сполохами. Нет, внешне он оставался таким же невозмутимым, как раньше, но аура выдавала все его эмоции — желание, любовь, огорчение, отчаяние. Я ругала себя бесчувственной ледышкой, но ничего, ничего не могла с собой поделать. От одного воспоминания о мгновениях близости у меня начиналась паника и холодели руки. И я никак не могла понять — почему?!