Похищение века - Серова Марина Сергеевна - Страница 37

— Месть — это, по-твоему, «слабовато»? Нет, Серега! Знаешь, я видела его, смотрела в глаза, даже говорила… Не знаю, как тебе это объяснить…

Словом, для такого парня месть может стать даже смыслом жизни. Такие люди не прощают другим своих поражений. А он всерьез считает, что неудача на том конкурсе сломала ему карьеру и что виноват в этой неудаче Мартинес!

— Да я не об этом, Татка. Готов допустить, что все это так, как ты говоришь. Но что это за месть такая — украсть у Мартинеса плащ Радамеса? Дальше-то что? На что он рассчитывал? Что собирался делать с плащом — положить под половицу в своей конуре и время от времени любоваться, злорадно потирая руки? Или устроить «аутодафе» в мусорном бачке, представив, что сжигает на костре самого Мартинеса?..

— Не смейся, Серый. Черт его знает, чего он хотел! Я думаю, он не такой идиот, чтобы украсть плащ «насовсем». Наверное, в конце концов собирается его каким-то образом вернуть. Может быть, рассчитывал на скандал, он же знает, что это для испанца смерти подобно. Может, надеялся, что без своего талисмана Мартинес откажется петь Радамеса…

— Ох, Татка… «Может быть», «наверное», «черт его знает»… Черт-то, может, и знает, но знать обязаны мы с тобой! Положим, конечно, человечка я к Лебедеву сейчас приставлю, и на камеры хранения руководство мне, положим, даст «добро», но…

Что, если это тоже «пустышка», а? Как и Хосе-Кащинский? Что, если мы грохнем на твоего Лебедева кучу времени и казенных средств, а он в конце концов нам представит твердое алиби на время похищения? И назовет квартирку в том самом доме рядом с гостиницей, из которой он вышел вчера без пяти восемь вечера? Что тогда?

— Что тогда? Не знаю, майор. Для меня, например, никакого «тогда» быть не может. Я уверена, что это сделал Лебедев, а значит, должен быть способ его прищучить, и мы с тобой обязаны его найти. И еще я знаю: кто не рискует, тот… не продвигается по службе!

— Спасибо, утешила. Ладно, старушка, спокойной тебе ночи. У меня-то ее, конечно, не предвидится. Пусть тебе приснится один из твоих вещих снов!

В трубке раздались короткие гудки, и я с сердцем бросила ее на рычаг. А злилась я потому, что майор был во многом прав.

Заразившись сомнениями Серого, я в дурном расположении духа проглотила бутерброд с колбасой и налила себе горячего чаю, чтобы запить им бутерброд с сыром. Но тут мне пришлось снова топать к телефону. Я услышала голос на другом конце провода — и мое сердце затрепетало от надежды…

— Таня, наконец-то вы взяли трубку! Целый час не могу до вас дозвониться, уже хотел отправляться на поиски…

Было бы неплохо, подумала я.

— Да, пришлось дать подробный отчет нашему другу майору.

— Как ваша идея, из-за которой вы даже не дослушали «Онегина» до конца?

— Идея получила полное подтверждение. И это нужно было сделать, пока «Евгений Онегин» находился в театре.

— Ах, вот оно что… Так вы нашли доказательства?!

— Ну, доказательствами их называть слишком громко, скорее — косвенные подтверждения.

Но я уверена, Мигель, что он — именно тот, кого мы ищем. Завтра постараюсь развить успех.

— О Господи! Кто бы мог подумать, что это…

Ладно, Таня, Бог с ним, с моим старым знакомым.

Меньше всего мне сейчас хочется думать о нем.

— А о чем вам хочется думать, Мигель?

— О вас, Таня. О нас…

— И что же вы думаете о нас?

— Таня, я хотел… О madre mia, не знаю, как сказать…

— Да-да?

— Я надеялся, что вы… что мы…

— Что же, Мигель?

— Нет, Танечка, ничего! Я не должен был…

Простите меня! Спокойной ночи. Простите…

Он осторожно положил трубку, чувствуя себя, наверно, ужасно виноватым. Я швырнула свою еще яростнее, чем после разговора с Кедровьм.

Нет в жизни счастья!

Мигель опять струсил. Чай остыл.

Я злобно выплеснула «ослиную мочу» в раковину, чуть не разбив при этом чашку. И в растрепанных чувствах без чаю завалилась в постель, в полной уверенности, что от расстройства мне теперь полночи не сомкнуть глаз.

Через пять минут я уже спала. Хороша бы я была, если б «дядя» сказал мне, чего он хочет, а я согласилась бы!