Похищение века - Серова Марина Сергеевна - Страница 43

Причина выяснилась между делом: оказывается, я общалась сейчас с бывшим солистом нашей балетной труппы. Но театральная судьба Валерия Дьякова сложилась трагически: десять лет назад бедняга получил тяжелую травму позвоночника, чудом остался на ногах, но на танцах пришлось, конечно, поставить жирный крест. Расстаться с театром он оказался не в силах и с тех пор освоил несколько профессий: работал билетером, администратором, сотрудником литчасти, а теперь вот дали крошечную ставочку музейного директора…

Вырваться из владений Дьякова добром не было никакой возможности, а грубить ему не хотелось — особенно после того, что он рассказал о себе. Его бесцветные глаза пылали сейчас огнем фанатической страсти к театру. Нет, что ни говори, а все они, театральные люди, немножко того…

«сдвинутые». Мне этого никогда не понять.

Единственному посетителю удалось лишь несколько сократить экскурсию мягким напоминанием о том, что его (то есть меня) ждет Федор Ильич.

— Ну конечно, конечно… — Валерий сразу стушевался. — Не смею задерживать. Но вам ведь было интересно, Таня?

Я рассыпалась в подтверждениях и благодарностях.

— Валерий, а что за этой дверью? — спросила я невзначай, когда он проводил меня к выходу.

— Да ничего особенного. Так, всякий хлам.

Просто большое пыльное помещение, которое комендант приспособила под склад. Хотите взглянуть? Ключ сегодня у меня, я там кое-что подбираю для оформления новой выставки.

Я выразила такое желание — одним глазком и только из женского любопытства.

Дьяков распахнул дверь — и еще прежде, чем он щелкнул выключателем на складе, меня буквально оглушил рев Вешнева, раздавшийся, казалось, прямо за порогом:

— Ольга! Мамина!! Что ты раскорячилась, как корова на льду, право слово… Поднимайся на помост, легче! Ты же Иоланта, а не театральная тумба!!!

— Владимир Леонидыч, я не могу туда влезть! — ответил плаксивый голос нашей оперной примадонны. — Это платье слишком узкое!

— Ах, слишком узкое… Ха-ха! Я не виноват, что ты разъелась, матушка. Теперь будешь у меня выходить на сцену только в балахонах для беременных… Массовка! Что там у вас за веселье, дьявол вас раздери?!

Мой гид смущенно улыбнулся:

— Вот, Таня… Теперь вы знаете маленький секрет этого помещения, который позволяет иногда узнавать самые большие тайны. Над нами партер, и здесь слышно каждое слово. А если говорят поблизости от осветительной — то даже самый тихий шепот.

— Вот это да! — Я сама понизила голос до шепота. — Весело вам тут живется… Можете неплохо зарабатывать шантажом!

— Говорите громко, Таня: там ничего не слышно. Эффект односторонний. А насчет вашего последнего замечания… Я совсем не болтлив.

— Но как же ваши местные «власти» терпят такую утечку информации? Ведь можно как-то усилить звукоизоляцию.

Мы вышли из захламленного, пыльного и к тому же очень шумного помещения.

— Знаете, как ни странно, об этой особенности склада почти никому не известно. Люди здесь бывают редко. Артисты и тем более руководство — вообще никогда. Этакий «дальний ящик», куда засовывают все самое ненужное, что, возможно, никогда и не потребуется.

Валерий Дьяков проводил меня наверх, до того самого прохода через сцену, который показывала мне, только с другой стороны, директорская секретарша. Я опасалась, что меня там заметит свирепый Вешнев, но Валера успокоил:

— Нет, кулисы очень глубокие, а маэстро сидит в партере. Да и вообще там, наверно, сейчас все перекрыто ширмами, так что вы вряд ли кого увидите.

Он распрощался со мной — ему надо было к главному администратору, кабинет которого размещался в вестибюле при входе. А я с опаской двинулась в сторону сцены, откуда долетали сейчас фрагменты известной (даже мне!) арии: «Кто может сравниться с Матильдой моей…»

Распахнув обитую железом дверь с табличкой:

«Посторонним вход воспрещен», я оказалась в густом полумраке кулис. Осторожно сделав несколько шагов, я совершенно неожиданно для себя была увлечена вбок чьей-то уверенной рукой и, не успев даже ойкнуть, увидела перед собой знакомые желто-зеленые глаза. В них плавали блики каких-то далеких осветительных приборов.

— Привет! — Лебедев нахально улыбался. — Какая встреча… Что же вы сегодня без охраны?

— Пустите… Вы напугали меня, Николай!

Надо разыгрывать дурочку, попавшую в его сети.

Он ослабил хватку, но локоть мой не выпустил. Наоборот, свободной рукой оперся о стену возле моей головы, так что я оказалась у него в плену по всем статьям.

— Прощенья просим. Но к чему нам церемонии, Танечка? «Вы», «Николай»… Можешь называть на «вы» своего дядю Мишу, у него возраст для этого подходящий. Я для тебя просто Коля.

А еще лучше — «дорогой Коля».

— А не слишком ли ты торопишься… «дорогой Коля»?

— Я тороплюсь? Ну нет, это ты спешишь, дорогая! Только я на тебя за это не в обиде… — Он тихо засмеялся глуховатым смехом. — Только не говори мне, что это не ты была у меня дома вчера вечером.

— Я? У тебя дома? С чего ты взял?.. — Я изобразила невинность, которую застали врасплох.

— Сорока на хвосте принесла! — Лебедев продолжал смеяться. — Я знаю толк в красивых бабах, но все же таких, как ты, дорогая, не так уж много. Так зачем ты приходила?

Глаза у него стали очень поганые, и в них отчетливо читался ответ на им же заданный вопрос.

Признаюсь, определенное воздействие на мое женское начало этот тип все же оказывал… Пожалуй, пора немножко подыграть ему.

— Ну ладно, твоя взяла! Я и правда приходила к тебе вчера. Узнать адрес было совсем нетрудно. — Я тоже улыбнулась. — Ты же знаешь — зачем. Чего спрашивать?

— Ну, положим, знаю… — Желто-зеленые глаза затуманились, и он подался ко мне, помогая себе обеими руками. — Почему же тогда ушла?

— Осторожнее, «дорогой Коля»! То было вчера…

Неожиданно для него я твердо уперлась ладонями ему в грудь.

Черт бы его побрал с его бешеной страстью!

Не хватало еще устроить драку прямо на сцене…

В принципе, меня бы не убыло, если бы я позволила ему поцелуй, но… Я хотела сейчас остаться верной Мигелю.

Но Лебедев понял — отпустил меня и взглянул с насмешливым удивлением: